когда она говорит кому-то, что у него усталый вид, или заявляет, что ненавидит детей.
В какой-то момент она подошла к Грэму и спросила: «И сколько вы зарабатываете?»
В другой раз она сказала ему: «Прежде чем жениться на моей дочери, не забудьте подписать брачный контракт».
Она так вошла в образ мамы, что я радуюсь, когда вечеринка подходит к концу, так как чувствую, что не выдержу больше ни секунды.
Сейчас мы на кухне, я помогаю ей мыть посуду.
– У вас с Ридом вроде была посудомоечная машина. Я не сошла с ума? – Ава ногой указывает на мини-холодильник со стеклянной дверью. – Это что, холодильник для вина? Стоит на месте посудомоечной машины?
– Ага, – говорит она.
– Но… почему?
– Побочный эффект брака с французом. Он считает, что достаточный запас охлажденного вина важнее посудомоечной машины.
– Какой ужас, Ава.
Она пожимает плечами.
– Я согласилась, потому что он обещал, что будет мыть посуду сам.
– Почему же тогда моем мы?
Ава закатывает глаза.
– Потому что твой парень – блестящая новая игрушка и мой муж от нее в восторге.
Это правда. Грэм и Рид проболтали почти весь вечер. Я протягиваю Аве последнюю тарелку.
– Рид уже успел отвести меня в сторону и сказать, что Грэм ему нравится гораздо больше Итана.
– Значит, нас таких двое, – говорит Ава.
– Трое.
Мы домываем посуду, и я заглядываю в гостиную, где Грэм рассказывает Риду какую-то историю, требующую оживленной жестикуляции. Я еще не видела его таким воодушевленным. Рид согнулся пополам от смеха. Грэм ловит мой взгляд, и от его улыбки мне становится тепло. Пару секунд он выдерживает мой пристальный взгляд, а затем снова сосредотачивает внимание на Риде. Я оборачиваюсь и вижу, что Ава стоит в дверях, наблюдая, как я пытаюсь стереть с лица улыбку.
– Он в тебя влюблен.
– Тс-с-с! – Я возвращаюсь на кухню, и она следует за мной.
– Один этот взгляд чего стоит, – говорит она, берет бумажную тарелку и обмахивается ею как веером. – Этот парень в тебя влюблен, он хочет жениться на тебе и чтобы все его дети были от тебя.
Я не могу удержаться от улыбки.
– Боже, хорошо бы.
Ава выпрямляется и одергивает на себе брючный костюм.
– Видишь ли, Квинн. Он очень прилично выглядит, но, как твоя мать, я должна признать, что, по-моему, ты можешь выбрать кого-нибудь побогаче. И вообще, где мой мартини?
Я закатываю глаза.
– Прекрати уже.
Не знаю, ночевал ли Грэм в комнате для гостей или на диване, но где бы он ни был прошлой ночью, сомневаюсь, что он вообще спал хоть минуту. Я попыталась представить себе, как он сидит с печальными глазами, запустив руки в волосы. Время от времени мне становилось жаль его. Потом я пыталась представить, как выглядит Андреа. Как она выглядела в печальных глазах моего мужа, когда он целовал ее.
Интересно, знает ли Андреа, что Грэм женат? Интересно, знает ли она, что его дома ждет жена, не способная забеременеть? Жена, которая провела всю ночь и весь день взаперти в своей спальне. Жена, которая наконец-то поднялась с постели достаточно надолго, чтобы собрать чемодан. Жена, которой… больше нет.
Я хочу уйти до того, как Грэм вернется домой.
Я еще не позвонила маме, чтобы сказать, что еду к ней. Наверное, вообще не буду ей звонить. Просто возьму и объявлюсь. Я так боюсь неизбежного разговора с ней, что предпочитаю по возможности оттянуть его.
– Я тебя предупреждала, – скажет она.
– Нужно было выходить за Итана, – скажет она. – Все они рано или поздно изменяют. Итан тоже был бы неверным мужем, но, по крайней мере, богатым.
Я открываю дверь спальни и иду в гостиную. Машины Грэма на подъездной дорожке нет. Я обхожу дом, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь, что я хотела бы взять с собой. Это напоминает время, когда я убирала из своей квартиры следы Итана. Я не хотела иметь с ним ничего общего. Даже того, что напоминало бы мне о нем. Я обшариваю глазами дом и вижу горы барахла, которое накопилось у нас с Грэмом за все эти годы. Я не знаю, с чего начать, если бы захотела что-нибудь взять. Так что я начинаю с нуля. Мне нужна только одежда. Я возвращаюсь в спальню, закрываю чемодан и застегиваю молнию. Когда я снимаю его с кровати, замечаю деревянную шкатулку на нижней полке книжного шкафа. Я сразу же подхожу к шкафу, беру шкатулку и ставлю на кровать. Дергаю замок, но он не поддается. Я помню, что Грэм скотчем прилепил к шкатулке ключ, чтобы мы его не потеряли.
Я переворачиваю шкатулку и пытаюсь поддеть ногтем скотч. Наконец-то я увижу, что там внутри.
– Квинн.
Услышав его голос, я подпрыгиваю. Но не смотрю на него. Не могу сейчас на него смотреть. Я опускаю глаза и снимаю скотч, чтобы вытащить ключ.
– Квинн. – В голосе Грэма звучит паника. Я замираю, ожидая, что он выскажет все, что хочет. Он заходит в комнату и садится на кровать рядом со мной. Его рука сжимает мою руку с ключом. – Я поступил с тобой так, что хуже не бывает. Но, пожалуйста, прежде чем ты откроешь это, дай мне шанс все исправить.
Я чувствую, как ключ врезается в мою ладонь.
Он может оставить его себе.
Я хватаю его за руку и переворачиваю ее. Кладу ключ ему в ладонь, сжимаю ее в кулак. И смотрю ему в глаза.
– Я не буду открывать шкатулку. Но только потому, что мне теперь наплевать, что там внутри.
Я даже не помню, что чувствовала, пока ехала сюда, – и вот я уже паркуюсь у маминого дома. Я смотрю на него снизу вверх. Огромный дом в викторианском стиле, который значит для моей матери больше, чем что-либо за его пределами.
Включая меня.
Хотя она никогда бы в этом не призналась. Нехорошо ведь признаваться, что на самом деле она никогда не хотела быть матерью. Иногда я обижаюсь на нее за это. Она-то сумела забеременеть – случайно залететь – и выносить ребенка. Двоих детей. И ни один из этих случаев не стал для нее радостью. Она годами говорила о растяжках, которые мы с сестрой оставили на ее теле. Она ненавидела лишний вес, который набрала из-за родов и так и не сбросила. В дни, когда мы особенно сильно ей надоедали, она звонила няне, чей номер значился у нее в быстром наборе, и говорила: «Нет, правда, Роберта. Я не могу больше терпеть это ни минуты. Пожалуйста, приезжайте как можно скорее, мне нужен спа-день».
Я откидываюсь на спинку сиденья и смотрю на окна комнаты, бывшей когда-то моей. Задолго до того, как она превратила ее в запасной шкаф для пустых обувных коробок. Я помню, как однажды стояла у этого окна, глядя на передний двор. Грэм был рядом. Тогда я первый раз привела его сюда, чтобы познакомить с мамой. Никогда не забуду, что он сказал в тот день. Это была самая честная и прекрасная вещь, какую он когда-либо говорил мне. И именно тогда – стоя с ним у окна моей комнаты – я окончательно влюбилась в него. Это лучшее воспоминание, которое у меня осталось о мамином доме, и связано оно не с ней. Оно связано с Грэмом. С мужем, который только что изменил мне.
Я чувствую, что у мамы мне будет даже хуже, чем дома. Я просто не смогу сейчас с ней общаться. Мне нужно самой разобраться со своим дерьмом, прежде чем я позволю ей совать в него нос.
Я даю задний ход на подъездной дорожке, но уже слишком поздно. Входная дверь открывается, и я вижу, как она выходит на улицу, щурясь, чтобы разглядеть, что за машина стоит у дома.
Я роняю голову на спинку сиденья. Сбежала, называется.
– Квинн? – окликает она.
Я выхожу из машины и иду к ней. Она придерживает открытую дверь, но если я войду, то окажусь в ловушке. Я сажусь на верхнюю ступеньку и смотрю на передний двор.
– Не хочешь зайти в дом?
Я качаю головой,
