чепуха. К тому же он прекрасно знает маму и понимал, какой гвалт она поднимет, он не хотел, чтобы я с этим столкнулась. Нет, нет, я всегда понимала, что предложение придется делать мне, и я его сделала. Это было не очень трудно.
Итак, Дэви, безусловно, был прав. Идея подобного брака никогда бы не пришла в голову Малышу, если бы не была вложена туда самой Полли. После этого ему стало явно не по силам сопротивляться такому призу, величайшей красавице и величайшей наследнице своего поколения, потенциальной матери его детей, маленьких полу-Хэмптонов, иметь которых он всегда жаждал. Он бы никогда не смог сказать «нет», коль скоро сокровище лежало у его ног в ожидании, когда он его присвоит.
– В конце концов, я люблю его, сколько себя помню. О Фанни, разве это не чудесно – быть счастливой!
Я сама чувствовала то же самое и могла лишь от всей души согласиться. Но ее счастье имело потрясающее качество уравновешенности, а любовь походила скорее не на обычный волшебный восторг молодой, только что обручившейся девушки, а на уютную привязанность устоявшегося супружества. Это была любовь, которая не нуждается в том, чтобы утверждать себя постоянными встречами, перепиской и разговорами о предмете воздыханий, но которая принимает себя, равно как и ответное чувство, словно само собой разумеющееся. Сомнения и ревность, которые могут быть такими болезненными и превратить в ад даже зарождающиеся любовные отношения, похоже, не приходили в голову Полли. Она смотрела на ситуацию просто: они с Малышом пока что разлучены непреодолимым барьером, но, когда этот барьер будет устранен, перед ними откроется путь вечного блаженства.
– Какое значение имеют еще несколько недель отвратительного ожидания, когда нам предстоит жить вместе до конца наших дней и быть похороненными в одной могиле?
– Ты хотела бы быть похороненной в одной могиле с Рассказчиком? – спросила Джесси, входя в мою спальню перед ланчем.
– Джесси, я считаю, это просто ужасно, что ты подслушиваешь под дверью.
– Отстань, Фанни, я собираюсь стать романистом (ребенок-романист поражает критиков) и изо всех сил изучаю человеческую природу.
– Мне действительно следует пожаловаться тете Сэди.
– Вот-вот. Присоединяйся к старичкам, как Луиза, раз ты теперь замужем. Нет, но серьезно, Фанни, подумай, каково лежать в одной могиле со старым Рассказчиком, разве это не гадость? И, кстати, как же леди Патриция?
– А ей хорошо и уютно в своей одинокой, устланной вереском могиле. С ней все в порядке.
– По-моему, это отвратительно.
Тем временем тетя Сэди делала все возможное, чтобы повлиять на Полли, но, будучи слишком стеснительной, чтобы говорить с ней напрямую на такие интимные темы, как секс и брак, она использовала окольный путь – время от времени роняла какое-нибудь замечание, надеясь, что Полли применит его к своему случаю.
– Всегда помните, дети, что брак – это очень тесные отношения, это не просто сидеть и болтать с человеком, в нем есть и другое, знаете ли.
Малыш Дугдейл был ей физически неприятен – таким его вообще, как мне кажется, считали те женщины, которые не находили его неотразимым, и тетя думала, что если донести до Полли физический аспект брака, то можно отвратить ее от него навсегда.
Джесси, однако, очень верно заметила:
– Сэди настоящая умора. Она просто не понимает, что Полли, вероятно, в первую очередь привлекли в Рассказчике все те отвратительные штуки, которые он с ней проделывал, как однажды попробовал со мной и с Линдой, и что теперь ей больше всего на свете хочется кувыркаться, и кувыркаться, и кувыркаться с ним на двуспальной кровати.
– Да, бедная Сэди не очень разбирается в психологии, – согласилась Виктория. – Я полагаю, единственная надежда излечить Полли от зацикленности на дядюшке – это подвергнуть ее психоанализу. Интересно, позволит ли она нам попробовать?
– Дети, я категорически запрещаю вам это делать, – твердо заявила я. – Только попробуйте, и обещаю, что расскажу тете Сэди о ваших подслушиваниях, имейте в виду.
Я знала, какие мерзкие вопросы они будут задавать Полли, и что, будучи довольно чопорной, она будет шокирована и рассержена. Девочки в то время увлекались изучением и применением психоанализа. Они раздобыли книгу по этому предмету («В библиотеке Эллистона, представляешь?»), и на несколько дней, пока читали ее друг другу в чулане достов, воцарился покой, но затем девочки перешли к действиям.
– Приходите, мы вас проанализируем, – призывали они. – Позвольте рассказать вам все о вас самих и избавить от яда, который засоряет ваши умственные процессы. Начнем, например, с папы, он – самый простой случай в доме.
– Что значит «простой»?
– Это для нас азы. Нет, нет, не надо руку, старичок, мы уже давным-давно выросли из хиромантии, у нас наука.
– Ладно, давайте послушаем.
– Так. Па – яркий пример фрустрации – хотел быть егерем, а пришлось стать лордом, – сопровождаемый, как обычно, развитием компенсации, так что теперь он – психоневротик навязчиво-истерического типа с наложением на параноидально-шизоидную личность.
– Дети, не смейте говорить про отца такие вещи.
– Против научных истин не пойдешь, Сэди, и, по нашему опыту, все обожают узнавать о себе новое. Па, хочешь, мы проверим твои интеллектуальные способности с помощью чернильной кляксы?
– Это как?
– Мы можем тщательно протестировать и аттестовать тебя. Это совсем просто: исследуемому объекту демонстрируется обычная чернильная клякса на белой бумаге, и в соответствии с той картинкой, которую видит каждый индивидуум (ты понимаешь, что я имею в виду: кто-то видит паука, а кто-то – Гималаи), опытный психоаналитик может немедленно оценить его интеллектуальный уровень.
– А вы опытные психоаналитики?
– Ну, мы практиковались друг на друге, и на всех Джошах, и на миссис Астер. Мы заносили результаты в свой научный журнал, так что давай.
Дядя Мэттью некоторое время смотрел на кляксу, а потом сказал, что, по его мнению, она похожа на обычную чернильную кляксу и больше всего напоминает ему пузырек чернил «Стивенс».
– Этого я и боялась, – заключила Джесси. – Тест определенно показывает уровень недочеловека – даже малыш Джош справился лучше. Да уж, недочеловеческий уровень, это скверно…
Джесси переступила границу в нескончаемой игре «Земля Тома Тиддлера», в которую играла со своим отцом. Он злобно рявкнул на нее и отослал спать. Она ушла, твердя нараспев «Параноик и шизоид, параноик и шизоид», заменив этим «Долгую агонию в лифте». Позже Джесси сказала мне:
– Конечно, это довольно печально для всех нас, потому что не важно, веришь ли ты в наследственность или в окружающую среду, в любом случае мы обречены, запертые здесь с этим старым отцом-недочеловеком.
Дэви решил, что будет гуманно съездить навестить старую добрую знакомую леди Монтдор, поэтому позвонил ей и был приглашен на ланч. Он уехал от
