папой. Есть более дипломатичный способ с ним разобраться, не такой милосердный, как смерть. – Решительно трясу головой. – Нет, мы изменим ситуацию к лучшему. – Я думаю про Антуана и про то, как он представляет собой все, что я презираю. Антуан, как и Роман, считает себя несокрушимым. Но за прошедший год я многое узнал. Более того, узнал, чего не стоит делать. – Как только мы уничтожим Романа, сотни таких же, как он, займут его место. Они пользуются людьми, как пользовались нашими родителями, и списывают их в утиль, как только те становятся помехой. – Я попеременно смотрю на всех троих парней. – Как мы поступим с ними?
Шон пожимает плечами.
– Это не наша проблема.
– Но мы сделаем это нашей проблемой. В этом и заключается смысл. Отныне дело не только в нашей семье или этом городе. – Засовываю руки в карманы. – Мы сделаем это в знак уважения к ним.
Шон достает еще одну бутылку пива и откручивает крышку.
– Звучит честолюбиво. Да брось, мужик, оглянись – мы же в жопе мира.
– О том и речь, – рявкает Доминик. – Хочешь закончить еще одним поваром на раздаче в папочкином ресторане? А что будет, когда банк потребует кредит? – Он смотрит на Тайлера. – Хочешь стать кадровым военным?
– Мы здесь именно для этого, – вмешиваюсь я. – Чтобы четко расставить приоритеты.
– У меня с приоритетами все в порядке. – Шон поднимает руки и начинает считать на пальцах. – Киска, киска, киска, киска и… – Он держит оттопыренным большой палец. – Ага, снова киска.
Тайлер и Дом смеются, и я выхожу из себя, накинувшись на всех троих:
– Вот вам еще одна причина, почему я созвал это собрание. Хотите девушек? Заводите, но разговоры по душам и этот чертов клуб неразрывно связаны. Меня не интересует, чем занимаются остальные Вороны, но что касается нас: женщинам не место у этого костра. Пока нет. И не раньше, чем будут лично мною одобрены. И точка.
– Ты вроде утверждал, что женщины – святыня, – слышу от Шона, который испытывает мое терпение, подняв очередную бутылку пива и ухмыльнувшись.
– Да, так и есть. Если они не вмешиваются в дела. Личные привязанности – огромнейшая ответственность. И первого, кто в этом напортачит, ждут тяжелые последствия. – Многозначительно смотрю на каждого. – И никаких, вашу мать, исключений. – Снова выхватываю у Шона бутылку, как только он подносит ее ко рту. – И я не собираюсь валандаться с еще одним сраным алкоголиком.
Улыбка Шона меркнет.
– С каких это пор чувство юмора стало преступлением? Я считаю это необходимостью. И кто, по-твоему, последние пять лет смывал чертову блевотину с лица твоей тетушки?
Тайлер вытягивается в струнку, бросив на Шона угрюмый взгляд.
– Не только ты за ней приглядывал.
– Да, все мы. – Он кивает в мою сторону. – Кроме него, черт побери.
Услышав это признание, оглядываю парней и напрягаю мозги, пытаясь подобрать подходящие слова, но они все покажутся оправданием. Сейчас у меня нет ни одного веского довода в свою пользу. Я не могу восполнить то, что пропустил и буду пропускать в будущем. Они в один миг из детей стали подростками, которые вскоре станут мужчинами. Но если ради них мне удастся остаться в живых, то, возможно, появится шанс и на искупление. Шанс, что они сочтут мою жертву стоящей. Во имя этого я и стараюсь. А парни тем временем лишь остро ощущают мое отсутствие, а когда я приезжаю и предъявляю требования – злобу.
Им нужно смеяться, им нужны эти крупицы счастья, нужно познавать свою юность так, как не довелось это сделать мне.
– Ты прав, – признаю и отдаю Шону бутылку. – Просто будь осторожен, ладно?
Шон кивает и с легким удивлением опасливо забирает у меня пиво.
Тайлер встает и поднимает с земли несколько бревен. Когда он подкидывает их в огонь, его поза выражает враждебность. С ним что-то происходит, обязательно отведу его в сторонку и попробую узнать, в чем дело.
– Итак, если я правильно понял, – цедит Тайлер, – то нам нужна деревянная лошадь, чтобы спрятать в ней найденных рекрутов и проникнуть в город.
Мы втроем смотрим на огонь, а Тайлер продолжает:
– Я стану морским пехотинцем в третьем колене, это само собой разумеется, и если что-то да умею, так это собирать армию.
Следующим заговаривает Шон:
– Мы с Домом займемся гаражом, и как только он заработает, разузнаю, как нам пробиться через ворота. – Он лохматит Дому волосы. – И все мы знаем, что этот засранец поступит в Гарвард или Йель.
– Выходит, конь у нас ты, – смотря на меня, сквозь зубы произносит Доминик. Но на самом деле его раздражение вызвано нашей сегодняшней ссорой и моим отказом брать его с собой во Францию. Он месяцами умолял меня, уговаривал, что тоже поступит в частную школу, в которой учился я. И я бы не мешкая взял его с собой, если бы не Антуан. Не хочу, чтобы он и на пушечный выстрел приближался к брату.
– Нет, братишка, – говорю я, в мыслях мелькают обрывки замысла, и я раскрываю истинную причину, почему Дом нужен здесь. – Конь – это ты. – Выразительно на всех смотрю. – И с этого момента меня больше не существует.
Все трое смотрят на меня с нескрываемым удивлением. Но за их недовольством и легким недоумением я вижу лишь слепую веру.
– С этой минуты ни один новый рекрут не узнает, кто ключевые фигуры в Братстве. Вы можете дать им некое представление, но наша цель – их запутать.
– Нам надо путать людей, которые с нами работают? – не понимая логики, спрашивает Шон.
– Это единственный способ, – настаиваю я и оглядываюсь на возвышающуюся на фоне темнеющего неба постройку. – Предоставьте Романа мне. С ним придется выждать время, и вы должны мне довериться.
– А как же Елена? – спрашивает Дом, встав рядом со мной. Несколько томительно тянущихся секунд мы смотрим вдаль.
– Елену мы в это дело не впутываем.
* * *
Но мы все равно ее впутали, и все сложилось ровно так, как и должно было случиться. Все полетело к чертям собачьим. И хотя я пытался ее защитить, Елена не перестает меня за это наказывать.
Одиннадцать дней.
Черт возьми, одиннадцать дней фланелевой пижамы.
И, чтобы подсыпать соли на мой тоскующий член, Сесилия оставляет дверь открытой, когда принимает душ, когда переодевается, когда смазывает стройное тело ароматом, столь соблазняющим, что я возбуждаюсь просто, когда она проходит мимо.
Отлично сыграно, королева.
Чаще всего я просыпаюсь один и чаще меня оставляют в ожидании без единого намека, как между нами все сложится. С той самой
