и дымоходов Сохо. Весна распахнула свои двери. Близилось лето. Длинные дни, долгие вечера, вездесущее солнце, от которого нигде не спрячешься…
– Ладно, куда теперь? – спросила Лола.
Она вышла из магазина последней, с полной сумкой подписанных экземпляров «Крошечной кухни» и двумя книгами по самопомощи: «Сила неопределенности» и «Пришла, увидела, заказала печеньку».
– Домой, – сказала я.
– Я с тобой.
– Ты не обязана, правда.
– Ты только что издала вторую книгу! – воскликнула она. – Я куплю шампанское в супермаркете.
– Ты лучше всякого мужа.
Я подхватила ее под локоть, и мы пошли к метро.
– Сегодня я ночую у тебя. Знаю, в этом нет необходимости и ты не любишь делить кровать. Но мне хочется.
Я не стала возражать. Я знала, таким образом Лола недвусмысленно сообщает мне в завуалированной форме: «Возможно, из-за меня ты осталась последней одинокой женщиной, однако я все еще рядом».
Спустя бутылку шампанского и полбутылки ирисочной водки из морозилки я слушала обо всех любимых поваренных книгах Джетро. У Лолы был тяжелый случай одержимости: никакая тема не обходилась без упоминания имени возлюбленного («У Джетро такой же коврик для ванной, только серый!» – сказала она в один прекрасный момент, словно обнаружила наше с ним дальнее родство). Хроническая одержимость другим человеком – как если бы он поселился на улице, пролегающей прямо через центр вашей души – означает, что вы действительно необратимо, ужасно влюблены.
Мы высунулись из окна гостиной покурить, и тут открылась парадная дверь. Вышел Анджело, в халате и тапочках. Его длинные волосы были заплетены в безжизненную косицу, тонкую, как истертый браслет дружбы на руке девочки-подростка. В каждой руке он держал раздутый черный мешок с мусором. Сосед открыл зеленую корзину для вторсырья и сунул туда оба пакета.
– ЭЙ, КОЗЕЛ! – закричала я. – Наш мусор не заберут, пока ты это делаешь! Вытащи их!
Он даже не показал мне средний палец, как бывало раньше. Не удостоив меня ответом, он только глубоко затянулся сигаретой и с траурным видом побрел обратно в дом.
– На прошлой неделе Альма видела, как из открытого бака вылезла крыса, потому что мусор Анджело пролежал там целую вечность.
– То есть с ним стало еще сложнее? – спросила Лола.
– Ему все до лампочки, – сказала я. – Никак не могу найти на него управу. Его ничто не волнует. Ему плевать, что он кому-то досаждает или позорит себя. Трудный случай… Таких у меня не бывало даже с учениками-подростками.
– Удивительно, как ты еще не свихнулась.
– Я в этом не уверена.
– Да брось.
– Правда, Лола.
Я потушила сигарету и прямо из бутылки глотнула ирисочной водки, которая расплавленным сиропом скользнула по горлу. Я встала и поманила подругу в кухню. Она последовала за мной.
Я взобралась на стул и открыла шкаф над плитой.
– Смотри, – сказала я. Лола привстала на цыпочки. – Я начала забирать его посылки. Наврала курьеру, что он живет здесь.
– Зачем?
– Чтобы позлить его, как он злит меня.
– Ты гений. Чокнутый злой гений.
– Думаешь?
– Да. Сколько уже набралось?
– Три.
– Не боишься, что он узнает?
– Откуда? На сайте отслеживания указано, что они доставлены. Я нигде не расписывалась. Он сойдет с ума, убеждая службу доставки, что посылки не у него.
– Часами будет висеть на линии поддержки, – усмехнулась Лола.
– Долгими, долгими часами. Представь себе разговор…
– Все доставлено, сэр.
– Нет.
– Да.
– И где же они?
– У вас, сэр. Мы располагаем доказательством доставки! – воскликнула Лола, войдя в раж.
– Тс-с! – сказала я сквозь смех. – Может, он подслушивает. Однажды этот гад молча стоял у моей двери.
– Давай их откроем, – предложила она с внезапным азартом.
– Нет, нельзя.
– Да ладно! Разве ты не хочешь знать, что там?
– Нет. Наверняка какая-нибудь банальщина. Вроде новых мешков для пылесоса. Он же затворник. Выходит из квартиры только на работу. Всего раз я видела его с приятелем.
– Я открою, – не унималась она. – Давай их сюда.
Вооружившись ножницами, мы уселись на пол и вскрыли запечатанные коробки. В первой, самой тяжелой, лежали два больших металлических крюка.
– Для чего они? – спросила Лола. – БДСМ-реквизит?
– Нет, Анджело не настолько изобретателен, – сказала я, рассматривая крюк. – Понятия не имею.
Я развернула другой сверток, в котором обнаружился большой увесистый контейнер с белым порошком. «Нитрат калия», – прочла я на этикетке рядом с предупреждающим символом. – «Внимание: сильный окислитель. Хранить вдали от источников огня».
– Крайне подозрительно, – сказала Лола, вскрывая третий пакет. – Что это?
Она развернула пузырчатую пленку и достала длинный предмет, блеснувший серебром в кухонном освещении. В руках у Лолы лежал большой нож с тонким лезвием, около пятнадцати дюймов в длину, со слегка изогнутым концом и рукояткой из темного дерева, наподобие пистолетной.
– Господи.
– На кой ему сдалось мачете? – спросила Лола. Я взялась за рукоять и поднесла лезвие к лицу, чтобы лучше его рассмотреть. – Нина?
– Не знаю, – ответила я.
Лола развернула еще один нож – с удлиненным, толстым лезвием и резьбой на рукоятке – и положила его на пол.
– Похож на японский. Значит, он из якудза, – сказала она. – Давным-давно я смотрела про них документалку. Это японская организованная преступность, они ходят с зализанными назад волосами и отрезают себе пальцы. Ты должна на него заявить.
– Не могу, – сказала я. – Я украла его вещи.
– Покупать мачете незаконно.
– Думаю, покупать можно, запрещено только носить.
– По-твоему, он заказал их через интернет?
– Не знаю. Возможно, на каком-нибудь нелегальном сайте.
– Кажется, он планирует кого-то убить. Или, по крайней мере, серьезно покалечить.
– Мы этого не знаем.
– Нет, знаем. Асоциальное, странное поведение. Яд, ножи… Плюс он вечно торчит дома. Он что-то замышляет. Да это же сюжет «Таксиста».
– Положи их обратно в пакет, – сказала я, передавая ей ножи. – Не хочу на них смотреть. Я их выброшу.
– Нельзя, они могут стать уликами в будущем.
– Не смеши.
Но мне было не до смеха. Я не знала, сообщить ли о находке Альме или в полицию. Зато я не сомневалась, что при таком соседстве буду чувствовать себя в большей безопасности с двумя ножами в квартире. И еще я была благодарна Лоле за то, что мне не пришлось спать в одиночестве в ту ночь. Отныне я не собиралась кричать на Анджело из-за мусора. Теперь я имела дело не просто с кошмарным соседом, а с психопатом.
– «Материи Сартра», – объявила ма-ма. – Разве не здорово? Для нашего следующего литературного салона.
– А тема какая? – спросила я.
– Экзистенциализм! – ответила Глория. – Я оденусь Ницше.
– Ты нашла подходящие усы?
– В конце концов – да, – сказала Глория, доливая себе в бокал белого вина. – У Брайана остались от костюма Фредди Меркьюри.
– Когда это ты наряжался Фредди Меркьюри? – поинтересовалась мама, пуская по кругу тарелку с запеченными рулетиками из бекона с черносливом.
– На новогоднюю вечеринку несколько лет назад, – ответил Брайан.
Мы впятером сидели на пластиковых стульях вокруг стола в саду родителей и отмечали папин семьдесят седьмой день рождения. Мама неохотно позволила мне составить меню в рамках моего книжного исследования. Я выбрала все любимые папины блюда, особенно те, которые напомнили бы ему о детстве. Но отец ушел в себя: когда с ним заговаривали, он почти не отвечал, а если и отвечал, то с раздраженным видом.
– Кем нарядятся остальные? – спросила Глория.
– Энни – Симоной де Бовуар, Кэти – Достоевским, если найдет бороду, а Мартин выбрал образ «бытия» – по-моему, очень оригинально.
Я поглядела на папу, надеясь поймать усмешку в его глазах – он молча, не моргая, смотрел в пустоту. Его губы сложились в горизонтальную линию, лицо погасло, словно соединяющий его с миром штепсель выдернули из розетки.
– Ну, Мэнди, – сказал Брайан, беря еще один рулетик из бекона, – что нового в церкви с тех пор, как ты устроилась секретарем?
– О, сплошная политика, политика и политика, как обычно.
– Какие планы на следующий квартал? – спросила Глория.
– На той неделе проведем встречу вдов и вдовцов – думаю, будет забавно. Когда немного потеплеет, организуем развлечения на свежем воздухе: игра в шары и шоу кулинаров, волейбол и волованы, и тому подобное. Масса мероприятий.
– Масса аллитераций, – заметила я.
– Где моя мама? – вдруг раздался голос отца. – Где она? Мы не можем начать обед без нее.
– Вряд ли она
