кулаки, шагнул, да и застыл, когда донеслось из поднебесья совиное уханье. — И не поверю, пока она сама не скажет.
— Так говорила уж, — вздохнула Ольга. — И не раз.
— Неправда твоя! Оленька моя только о том и мечтала, чтобы жить со мной душа в душу.
И тогда Ольга совершила ошибку, о которой потом часто жалела: сняла шапку с пером рарога и явилась пред Иваном в своем истинном обличии.
Иван от нее шарахнулся, как от огня.
— Я ж хотел, как лучше, — только и сумел вымолвить.
Ольга слушать его не стала, прошла мимо, вновь шапку на голову водрузив.
Глава 1. Горан
Чаровник был странным. В простой одеже без вышитых знаков, должных охранять от зла, без ладанок и амулетов. По крайней мере, Горан не мог разглядеть их через волшебное зеркало. Еще никак не выходило запомнить его внешность. Стоило отвести взгляд, образ мгновенно тускнел, Горан уже через мгновение не мог сказать наверняка русоволос он или черен, как головешка, курнос или нос сравним с вороньим клювом. Все эти несуразицы порядком раздражали.
Чаровник шел, тяжело опираясь на толстый кривоватый сук дерева, но при этом едва касался подошвами земли. Если прищуриться, волшебное зеркало позволяло рассмотреть вокруг него легкое мерцание чар, неподдающихся ни распутыванию, ни осмыслению. Чары эти звали по-всякому: людская сила; сила яви; сила срединной жизни… да и мало ли как еще, суть же оставалась одной. Людские чары — неподвластная ему сила, без которой границе не выстоять, а ее стражу не обойтись. Они раздражали Горана настолько же, сколь привлекали.
Впрочем, возможно, во всем повинно волшебное зеркало. В последнее время оно отказывалось работать так, как должно, к немалому неудовольствию Горана. И не только оно. Граница трещала, осыпалась, являла бреши там, где их никогда не появлялось. Люди же вели себя так, словно ничего не замечали.
Люди отвернулись от заветов предков и старших богов. Люди принялись выдумывать невесть чего. Но их никто не стремился останавливать, словно так и должно!
Роду все равно, как безразлично и Кощею: рано или поздно все в его царство попадут вне зависимости от веры и заблуждений. Макошь только смеяться изволила. Перун самым хитрым оказался: шепнул какому-то князю несколько слов и стал считаться главным, пусть и только на словах среди горстки глупых людей. Сварогу не до этой суеты: вновь творил нечто невиданное. Да и прочим не имелось никакого дела, они давно уже существовали, не нуждаясь в вере людской, жертвах и поклонении.
Но как быть ему, Горану? Он ведь не родович, по могуществу ни с одним богом не сравнится. И тем не менее, именно ему поручено хранить врата меж Навью и Явью. Вернее, одни из врат.
Их всего тридцать три, но его по важности аккурат после тех, что находятся на Калиновом мосту и в избушке Макоши. Мост Калинов Кощей пуще глаза бережет, Макошь коли и пропускает, то только в царство Подсолнечное, никак не назад. А вот ему приходится вертеться хуже, чем ужу на сковраде.
Когда совсем невмоготу стало, Горан свои врата приоткрыл и сам же войско повел: не завоеваний ради, чтобы приструнить людишек и их опасные игры с мироустройством. Люди битву проиграли, но это и не удивительно. В тупик ставило иное: как им вообще удалось продержаться столь долго против его воинов. Каждый ведь стоил не менее десятка богатырей. Численный перевес и опыт на стороне Горана. Весь населенный мир по ту сторону врат готов был склониться перед его мощью. И тут! Какое-то людское княжество с названием, которое он с трудом мог выговорить, противостояло ему настолько яро и упорно, что только диву даваться приходилось.
Ему!
Яро и упорно!
Сказать, будто Горан был зол — не сказать ничего. Недаром происходил он из змиева рода. По праву считался сыном самого Горыныча с одной стороны, а с другой — одной из дочерей Велеса. Змии, как известно, считаются хладнокровными, но средь них существуют и огненные — жгучая смесь, однако не означавшая, будто Горан не умел думать. К тому же, людей он все-таки победил, пусть и ценой значительно больших потерь, чем рассчитывал. У людей имелись чаровники, кощуны, калики, волхвы, на худой конец колдуны и ведьмы. И пусть глупый князь их не слишком жаловал, даже не позвал на последнюю битву, решившую исход всей брани, они помогали все равно: на расстоянии.
Чаровников Горан считал самыми опасными противниками из всех и, если бы не постоянные интриги ворогов из восточного и западного царств, идти на Русь войной вовсе не имело бы смысла. Впрочем, и среди них находились алчные до поклонения, падкие на удовольствия и дармовую силу. Слуги Горана не жалели ни сил, ни диковинок, ни злата, перекупая и склоняя на свою сторону жадных. Среди людей таких ведь, если поскрести, большинство.
Все равно пришлось несладко. Волхвы предсказывали его действия. Ведьмы — ворожили. Чаровники — чаровали. Их силы казались воистину безграничными. Да они почти таковыми и были! Сила чаровническая ведь прямиком из Нави тянется, а значит, войско Горана одним своим нахождением в Яви невольно питало их.
Не поддержи он свою армию с воздуха, пришлось бы отступить. Именно Горан пронесся над ратным полем огнедышащим смерчем, противостоя чужой злой волшбе, собрал все силы для последнего решающего удара и… одержал победу и вместе с тем потерпел поражение, поскольку ни одного чаровника не сумел захватить живым. Сумей он подхватить хотя бы одного, жизнь сохранил бы, но находились те слишком далеко.
Они не умирали, как обычные люди: вначале падали замертво, а затем истаивали, пеплом по ветру развеивались, водой ключевой проливались или обращались в свет: уходили некими своими тропами в небытие или иные миры. Вероятно, вслед за Родом, наказавшим детям хранить триединый мир. И поделать с этим ни Горан, ни все его лекари не могли ничего. А так хотелось! Будь у него собственный чаровник, все стало бы проще. Намного. И с вратами, и с бессмысленной бранью.
А может, и нет. Кто ж поймет людей? Кто ответит, зачем колесо жизни и смерти вращается? Это разве лишь Роду известно —
