и стону, когда он вставляет свой член между моих бедер.
Решив, что мне нужно прийти в себя и выпустить пар, я не стала отменять встречу с Грейсоном, как хотела сделать сначала. И как все еще хочу. Я уже пожалела о своем решении.
Теперь он прижимает меня к стене в моем жутком коридоре. Кроваво-красные стены украшают старомодные бра, между которыми – десятки семейных фотографий разных поколений. Я чувствую, как они смотрят на меня, в их глазах презрение и разочарование, когда они видят, как их потомка собираются отыметь прямо у них на глазах.
Работает всего несколько лампочек, и они подсвечивают лишь паутину, которой опутаны. Остальная часть коридора темна, и я только и жду, что оттуда выползет демон из фильма «Проклятие», чтобы у меня появился повод сбежать.
В такой ситуации я бы точно подставила Грейсону подножку и мне было бы совершенно не стыдно.
Он шепчет мне на ухо еще какие-то грязные словечки, в то время как я рассматриваю бра, висящее над нашими головами. Грейсон как-то вскользь упоминал, что боится пауков. Интересно, смогу ли я незаметно дотянуться до паутины, достать из нее паука и посадить его на рубашку Грейсона?
Это подгонит его задницу убраться отсюда, и, вероятно, он так смутится, что больше никогда не заговорит со мной. Полная победа.
Как раз в тот момент, когда я собралась привести свой план в исполнение, он отшатнулся назад, тяжело дыша от всех этих сольных французских поцелуев, которыми занимался с моей шеей. Словно ждал, что она лизнет его в ответ или что-то в этом роде.
Его медные волосы взъерошены моими руками, бледная кожа покрыта румянцем. Проклятие рыжих, я полагаю.
В остальном у Грейсона все в порядке с внешностью. Он горяч как сам грех, у него прекрасное тело и убийственная улыбка. Жаль, что он не умеет трахаться и, кроме того, полный и безоговорочный придурок.
– Пойдем в спальню. Мне необходимо оказаться внутри тебя прямо сейчас.
Внутренне я содрогаюсь. Внешне… я содрогаюсь тоже. Я пытаюсь скрыть это, стягивая через голову свою рубашку. Внимание у него как у бигля. Как я и предполагала, он уже позабыл о моей маленькой оплошности и пялится на мои сиськи.
Дайя была права и в этом. У меня действительно отличные сиськи.
Он тянется вверх, чтобы сорвать лифчик с моего тела – наверное, я бы его шлепнула, если бы он действительно его разорвал, – но замирает, когда нас прерывает громкий стук с первого этажа.
Звук настолько неожиданный, настолько сильный и громкий, что я вскрикиваю, а сердце в моей груди начинает колотиться. В ошеломленном молчании наши глаза встречаются. В мою входную дверь кто-то ломится, и звучит это не слишком приятно.
– Ты кого-то ждешь? – интересуется Грейсон, опуская руку, похоже, расстроенный тем, что его прервали.
– Нет, – выдыхаю я.
Торопливо натягиваю рубашку – задом наперед – и спешу вниз по скрипучим ступенькам. Выглядываю в окошко рядом с дверью. Никого не вижу и хмурюсь. Опускаю штору и замираю перед дверью, а на усадьбу опускается ночная тишь.
Ко мне подходит растерянный Грейсон.
– Эээ… Ты собираешься открыть? – тупо спрашивает он, указывая на дверь, будто я не в курсе, что она прямо передо мной. Почти благодарю его за ценное указание, но воздерживаюсь.
Что-то в этом стуке мои инстинкты восприняли как красный код. Он звучал агрессивно. Зло. Кто-то колотил в дверь изо всех сил.
Настоящий мужчина предложил бы сам открыть дверь, услышав столь яростный грохот. Особенно если вокруг вас километр густого леса и тридцатиметровый обрыв над водой.
Но вместо этого Грейсон выжидающе смотрит на меня. Так, будто глуповатая здесь я. Вздохнув, отпираю дверь и распахиваю ее.
И снова – никого. Выхожу на крыльцо, гниющие половицы под моим весом стонут. Мои волосы цвета корицы треплет холодным ветром, пряди щекочут лицо, вызывая мурашки. Они поднимаются вверх по коже, когда я заправляю волосы за уши и подхожу к краю крыльца. Опершись на перила, смотрю вниз, на боковую сторону дома. Никого.
С другой стороны дома тоже никого нет.
Вполне вероятно, что кто-то наблюдает за мной из леса, но я не могу знать этого наверняка, потому что слишком темно. Если только я не отправлюсь туда сама и не поищу.
И как бы я ни любила фильмы ужасов, становиться героиней одного из них я не собираюсь.
Грейсон выходит ко мне на крыльцо, обшаривая взглядом лес.
За мной кто-то наблюдает. Я чувствую это. Я уверена в этом так же, как и в существовании гравитации.
По позвоночнику, сопровождаемый всплеском адреналина, ползет холодок. То же самое я чувствую, когда смотрю ужастики. Сначала сердце начинает биться сильнее, затем в глубине желудка оседает тяжесть, которая в конце концов проникает в самое нутро. Я отодвигаюсь, мне совсем не нравится это ощущение.
Пошатываясь, возвращаюсь в дом и поднимаюсь по ступенькам. Грейсон неотрывно следует за мной. Я не замечаю того, что он раздевается по пути, пока он не входит за мной в мою спальню. Когда я разворачиваюсь, он уже совершенно голый.
– Серьезно? – вырывается у меня.
Что за чертов идиот. Кто-то только что ломился в мою дверь так, будто дерево лично всадило занозы ему в зад, а он сразу же готов вернуться к тому, на чем остановился. Он хлюпает на моей шее так, словно пытается вылизать желе из контейнера.
– Что? – недоверчиво вопрошает он, раскидывая руки в стороны.
– Ты что, не слышал того, что слышала я? Кто-то ломился в мою дверь, и это было довольно жутко. Я сейчас не в настроении заниматься сексом.
Что случилось с рыцарством? Я думала, что нормальный мужчина спросил бы, все ли со мной в порядке. Узнал бы, как я себя чувствую. Может быть, попытался бы убедиться, что мне хорошо и спокойно, прежде чем сунуть в меня свой член.
Знаешь, оглянись-ка вокруг себя, черт возьми.
– Ты серьезно? – вопрошает он, в его карих глазах сверкает гнев. Они цвета дерьма, как и его дерьмовая личность и еще более дерьмовый секс. Да этот чувак может дать фору рыбам в трепыхании, когда трахается. С таким же успехом он мог бы лежать голым на рыбном прилавке – так у него было бы больше шансов найти кого-нибудь, кто отвезет его к себе домой. И этим человеком буду не я.
– Да, я серьезно, – жестко отрезаю я.
– Черт побери, Адди, – огрызается он, сердито поднимая носок и натягивая его.
Грейсон выглядит как кретин – совершенно голый, если не считать