бойфрендов, как ты сейчас сказала, не было. Никого, только твой отец.
Я отпила чай.
— Они никогда не расставались?
Пегги моргнула, не меняя выражения лица, но потом взяла сумочку и начала что-то там искать.
— А к чему такой интерес, Элли? — со смешком произнесла бабушка.
Соврать и непринужденно продолжить беседу? Я вспомнила слова в письме о том, что не нужно раскачивать лодку. Но это не то, что я могу просто взять и забыть.
— Бабушка, я хочу кое-что спросить.
Голос прозвучал четко и спокойно, но сердце билось, словно попавший в капкан жаворонок.
— Или по крайней мере, рассказать о своей находке, и почему мне нужны объяснения.
Пегги медленно сглотнула.
— Спрашивай.
— В воскресенье я была в вашей спальне. Мне нужен был размер одежды, потому что я думала подарить тебе жакет на день рождения и дедушка посоветовал заглянуть в шкаф.
Щеки бабушки, румяные от холода, резко побледнели.
— Прости меня, — быстро продолжила я. — Я не собиралась вторгаться, но потом обнаружила кое-что, чего не могу понять.
Лицо бабушки напряглось, но она продолжала молчать.
— Там была газетная вырезка и письмо. На дне ящика, под бумагами. На вырезке мама, с кем-то, кто… ну… Кто выглядит, как ее бойфренд. Фотография сделана за девять месяцев до моего рождения. Там же было письмо от некой Виттории МакКорт, матери этого парня.
Глаза бабушки буравили деревянную поверхность стола.
— Я прочитала письмо и ничего не поняла. Потому что мне показалось, очень сильно показалось, что… — Мой голос затих, и я не знала, как закончить мысль. — Бабушка, тот парень на снимке, Стефано МакКорт, он…
— Он что? — Черты Пегги стали жестче.
— Мой отец? — Эти два слова с хрипом срываются с моего языка и за ними следует заметная напряженная нерешительность.
— Что? — спросила она в шоке.
— Он мой отец? — повторила я.
— Вовсе нет. Ты абсолютно все неправильно истолковала.
Я ждала продолжения, но бабушка молчала. Вместо этого, ее взгляд пылал неопределенными эмоциями, то ли от страха, то ли от гнева.
— Хорошо. Что ж, большое облегчение, — спокойным голосом ответила я. — Но ты можешь это объяснить?
Она встала, держась за спинку стула, и подошла к ящику, в котором начала суетливо прибираться, повернувшись спиной ко мне.
— Тут нечего объяснять.
— Но бабушка! Кто этот парень? О чем это письмо? Мне нужно знать! Я имею право на это!
Она гневно развернулась.
— Право? Не говори мне о правах! А какое право ты имела рыться в моих личных вещах?
— Я даже и не думала там рыться. Бабушка, не меняй тему. Кто этот парень?
Пегги буравила меня взглядом, сжав зубы.
— Никто!
— Очень даже кто!
— Нет, Элли! Послушай меня, девочка, ты сложила два и два, а получила пять.
— Тогда… Скажи правду!
В глазах женщины мелькнула паника.
— Правда проста: ничего тут нет. Поэтому, пожалуйста, забудь эти глупости. Перестань делать нелепые выводы, и, боже правый, хватит вопросов!
— Как… как я могу, бабушка?
— Можешь. Должна. Нет ничего общего с МакКортами, что бы ты ни увидела и ни прочитала. Твой отец — это твой отец! Джо. И никто больше!
— Но, это же очевидно! Они пара, мама и этот Стефано, — запротестовала я. — Влюбленная пара, бабушка.
— Конечно, они были влюблены! Просто смешно!
Немного помолчав, я решила не сдаваться.
— Дедушка видел конверт?
Грудь Пегги раздулась, глаза расширились.
— Не смей рассказывать ему и кому бы то ни было! Особенно Джо! Не ради меня! Ради него!
Я вжимаюсь в спинку стула, чувствуя, что задыхаюсь.
Когда бабушка вновь заговорила, ее голос звучал глухо и спокойно, что подействовало на меня гораздо сильнее.
— Я говорю серьезно. Больше не поднимай эту тему ни со мной, ни с другими! Иначе я тебя никогда не прощу!
Из всех дней, проведенных с мамой, я заполнила только один — ее свадьбу. Каждая секунда до сих пор помнится столь живо, что я грешу на яркое детское воображение, потому что вряд ли шестилетний ребенок может помнить все до мельчайших подробностей. По мере взросления память время от времени возвращала меня к тому времени: днем, рассматривая улицу через матовое окно школьного класса, или ночью, вспоминая услышанные разговоры.
— Ты самая красивая подружка невесты, Элли. — Бабушка Пегги поправила мое платье и бледно-желтые розы в волосах.
В детстве я была сорванцом. Мои глаза загорались при виде деревьев, подходящих для лазания. Увидев группу The Bangles в «Вершине популярности», [7] я мечтала об электрической гитаре на Рождество. Но не буду отрицать, то платье было потрясающим: солнечно-желтое с бантом на поясе. Мне даже было позволено надеть его с туфлями-мыльницами, чему я несказанно удивилась. В те дни мне многое сходило с рук.
— Давай я прихвачу булавкой, — произнесла бабушка. — Платье немного велико тебе.
— А почему не купили по размеру?
— Если бы у нас было больше времени, так бы и сделали.
Время. Детское восприятие времени искажено. Недели воспринимаются, как месяцы, а месяцы, как вся жизнь. Даже тогда мне казалось, что все происходящее было стремительным и быстрым. Моя подруга Сэлли, побывав однажды подружкой невесты, потом две школьные четверти рассказывала нам о бесконечных примерках, о походах по магазинам в поисках правильных колготок. А мои родители объявили о предстоящей свадьбе за неделю.
— Ну же, маленькая леди, давай посмотрим, готов ли наш папа.
Бабушка взяла меня за руку и повела в гостиную, где папа стоял у окна в шикарном сером костюме. Когда он повернулся, я увидела опухшие красные глаза и кривой цветок на лацкане. Его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Ты настоящая принцесса, — сказал он, и пусть мне хотелось выглядеть как Сюзанна Хоффс, я деликатно ответила:
— Ты тоже.
Он рассмеялся.
— Надеюсь, что нет.
— Я хотела сказать, что ты сказочный принц.
— Отлично! Я очень старался. А ты готова стать подружкой невесты?
— Да! Мы поедем на свадебной машине?
— Нет. Мы поедем на моей машине.
— О! А мы будем бросать конфетти?
— Хм. Наверное, нет.
— А после будет дискотека?
— Мама не хочет, милая.
Все это совсем не было похоже на свадьбу, о которой рассказывала Салли.
— В церкви я пойду сзади мамы?
Он взглянул на бабушку и, опустившись передо мной на колени, взял мою руку.
— Нет, Элли. Мама будет в больнице, милая. Она слишком слаба, чтобы ехать в церковь.
— В больнице будет священник. Отец Даниэль, — вмешалась Пегги.
— О, хорошо.
Я была страшно разочарована, но боялась признаться в этом даже самой себе. Мамина комната в больнице была ужасна, заполненная машинами,
