— Если вы кого-то подозреваете, то пришлите мне образцы почерка этих лиц. Даже в подделке ее автор обнаруживает свою истинную сущность. Меня заинтересовало это дело, и я готова помочь.
Тут Рики вновь сморщилась, чихнула в платок и, отняв его от лица, виновато улыбнулась.
Для Фрэнсис было бы приятным общение с таким умным и обаятельным человеком, как Рики, если бы та не оглушила ее — в переносном смысле, конечно. В мозгу пульсировала мысль — убийца рядом, стоит лишь протянуть руку… Но туман еще скрывал его.
32
Шестьдесят пять миль в час — до такой предельной скорости разогнала взятую напрокат машину Фрэнсис по неожиданно пустому шоссе. На Кейп-Код она бывала только однажды, будучи светской дебютанткой на ежегодном Большом балу в Остервилле, но никаких особых впечатлений не произвел на нее тогда этот знаменитый клочок суши, острым крючком вонзившийся в пространство Атлантики. Впрочем, ей все же запомнились сосны на дюнах, тихая, уважительная к пешеходам езда автомобилистов, великолепные песчаные пляжи, заполненные в те дни студенческой братией, ее подруги, бурно празднующие вступление в высший свет, и длительное похмелье от выпитого в неимоверном количестве шампанского.
Сейчас она направилась в тот райский уголок, спеша и волнуясь, но уже не как дебютантка, выставленная на торг невест, а следуя тексту, полученному Тедди по Интернету: «В ответ на Ваш запрос могу лишь сообщить, что преподобный Роджер Бёрджес был лишен сана более десяти лет назад. Он не обращался с просьбой восстановить его, и епархия не имеет о нем никаких сведений».
Поиск в Интернете по периодике тех лет дал лишь единственный результат. «Кейп-Код таймс» опубликовала фото черноволосого мужчины примерно сорока пяти лет, в темных очках и с большим деревянным крестом на шее, выходящего из дверей Верховного суда графства Барнстейбл. В заметке под фотографией сообщалось с явной иронией: «Опять господь проявил милосердие к служителю своему. Отец Бёрджес признан невиновным в смерти Вирджинии Бейли. Семья погибшей девушки терпит поражение, а священник празднует победу на юридическом ристалище».
Для Фрэнсис этого было достаточно. В дневниках Хоуп за прошлогодние июнь и июль, найденных в каюте Карла, все время упоминалась фамилия Бейли и какой-то Джинни. Одна фраза особенно запала в память Фрэнсис: «Она и я связаны общим страданием. Наши души едины, как и наша душевная боль. Почему, когда мы обе обращались за доверием и защитой, мы обе одинаково были преданы? Может, судьба уготовила нам и одинаковый конец?..»
Фрэнсис нажимала на акселератор. Мелькали столбики на обочине с отметками миль. Ей не хотелось думать о том, что скоро придется снизить скорость — Кейп-Код не для бешеных автомобилистов, а мать погибшей Вирджинии жила где-то в самом центре сплетенных в паутину улиц.
Дома прятались за густой зеленью деревьев, на виду были только гаражи и почтовые ящики с фамилиями владельцев.
У нужного ей номера 1313 стоял «Плимут» с включенным двигателем и с распахнутыми дверцами, словно владельцы машины готовились к поспешному бегству. Едва Фрэнсис припарковалась и шагнула на подъездную дорожку, как из дома выбежала женщина, вскочила в «Плимут» и заперлась там, громко хлопнув дверцей.
Фрэнсис постучала в почти до отказа поднятое боковое стекло, но женщина продолжала упрямо крутить ручку. Ужас, как у загнанной собачьей стаей лани, застыл в ее глазах. Обычная домохозяйка в скромном льняном платье лет шестидесяти с крашеными волосами, чересчур выжженными перекисью, с двумя корзинками на коленях — одна с вязаньем, другая с провизией — вряд ли торопилась на пикник. Она спасалась бегством, и вынужденная задержка пугала ее.
— Рут Бейли? — обратилась к ней Фрэнсис.
У женщины хватило сил только молча кивнуть в ответ.
— Простите, что беспокою вас. Поверьте, я задержу вас лишь на минуту ради одного вопроса. Хоуп Лоуренс дружила с вашей дочерью?
Рут перестала поднимать стекло. Оставалась узкая щелка, через которую могли проникать звуки. На лице женщины, внезапно окаменевшем, не отразилось ничего, но Фрэнсис услышала сдавленный всхлип. Затем последовали слова, мертвенные и словно повторяемые под чью-то диктовку:
— Это имя мне незнакомо, а моей дочери давно нет на свете.
— Я знаю и сочувствую вам, но есть какая-то связь между гибелью моей кузины Хоуп и смертью вашей дочери. Наш разговор не затянется надолго. Я бы предупредила вас о своем приезде по телефону, но вашего номера нет в справочнике. Отец Бёрджес… Насколько близко он был знаком с вашей дочерью?
— Мне сейчас ничего не нужно… И никто не нужен… В нашем маленьком кружке я нашла себе истинных подруг, — такой неожиданной тирадой откликнулась Рут на заданный ей вопрос. — Мой круг общения ограничен в последнее время, — продолжала она. — Я не желаю, чтобы кто-то разыскивал меня и приставал с разговорами.
Возможно, от волнения на ее лице явственно про ступили веснушки, и она от этого как бы помолодела и чем-то походила на напуганную школьницу.
— Мы вяжем свитера для детей, а потом продаем их на благотворительных базарах, устраиваемых нашей церковью. Наш киоск — самый посещаемый. Раскупается почти все, что мы выставляем, — тараторила женщина, то ли в чем-то оправдываясь, то ли рекламируя свой вязальный кружок.
— Прошу прощения, что помешала вам. Если вы спешите, наш разговор можно отложить. Я заеду попозже. Скажите когда?
Вежливый тон Фрэнсис успокаивающе подействовал на женщину. После некоторых колебаний она переспросила:
— Вы сказали, что ваша кузина дружила с Джинни?
— У меня создалось такое впечатление.
Рут выключила двигатель и, оставив корзинки на сиденье, выбралась из машины.
Следуя за хозяйкой, Фрэнсис прошла через маленький холл, кухню и очутилась в гостиной, где ее внимание прежде всего привлек затейливо раскрашенный плакат: «Да будет благословенно это жилище!» Везде царил идеальный порядок — линолеум и дешевенькие обои просто сверкали. Растения в горшках и кадках были ухожены. Только вот нервозность хозяйки дома контрастировала с общей благостной атмосферой.
«Чего вы боитесь?» — очень хотелось спросить у нее, но Фрэнсис воздержалась от излишних вопросов, и, как оказалось, поступила разумно.
Рут Бейли пропустила ее вперед себя в маленькую комнату, где царил полумрак: шторы на окнах были опущены, преграждая путь назойливым солнечным лучам. Здесь было устроено некое подобие алтаря. На каминной полке в окружении множества кукол и других игрушек помещался заключенный в раму из черного дерева увеличенный цветной фотопортрет молодой женщины. Небесно-голубые, широко распахнутые глаза ее доверчиво смотрели прямо перед собой, и столько обаяния было в этом взгляде, что Фрэнсис стало даже неловко, словно она вторглась в чужое святилище. Два кресла наверняка специально были установлены напротив портрета. Рут указала ей на одно, сама села в другое.
Минута прошла в молчании. Обе женщины — мать и незваная гостья — смотрели на фото умершей Вирджинии.
— На фото ей двадцать один. Снято за два года до ее смерти.
— Я благодарна вам, что вы привели меня сюда.
Фрэнсис чувствовала, что подступающие слезы щиплют ей глаза.
— А что привело вас ко мне? Разве я могу вам чем-то помочь?
— Из дневника моей кузины Хоуп стало ясно, что у нее возникла духовная близость с вашей дочерью.
— Так было со всеми, кто хоть однажды встретился с Джинни… — Рут потянулась к этажерке, сняла с полки тяжелую, окованную металлом коробку и водрузила ее себе на колени. — Моя Джинни была замечательной… Трудно представить себе более нежную и внимательную к матери дочь. Но когда она окончила колледж и поступила в Массачусетский университет психологии, в ней произошли перемены. Джинни блестяще училась и получила диплом, но не смогла устроиться здесь на работу. Ведь у нас на Кейп-Код психологов пруд пруди, а ей не хотелось оставлять меня одну. Так она говорила. А на самом деле она вросла корнями в наш маленький солнечный клочок земли, и я ее понимала.
