к нему, он понимал, что должен замедлить темп.
– Анна… Анна, – промурлыкал Вронский, когда девушка расстегнула его ремень. Он схватил ее за руки, чтобы остановить, и она посмотрела на него снизу вверх дикими, хищными глазами, и он все понял. Он стал ее добычей. Той самой рыбкой, заметившей мерцающий в воде блестящий крючок, и она зацепила его сердце столь ловко, что, когда он вынырнул на поверхность, то почувствовал себя так, будто его подняли длани Бога… «Посмотри на меня, я умею летать!»
Она ласкала его ртом, а он вцепился в одеяло, сжав ткань так, словно оно могло спасти его. Но было слишком поздно, он сорвался с обрыва, как мультяшный кот, цепляющийся за маргаритку и отрывающийся один лепесток за другим. «Она любит меня, она меня не любит, она любит меня, я люблю ее, я буду любить ее вечно…»
Теперь она была сверху, ее лицо парило над ним. Медленно опускаясь, она смотрела ему прямо в глаза, и он видел, что она тоже охвачена экстазом. Теперь, когда он полностью вошел в нее, она на мгновение остановилась: это прекрасное, таинственное существо, которое поймало его, и он понял, что, как только она двинется, он кончит.
Одним быстрым движением он перекатил ее на спину, двинул бедрами вперед, и она простонала его имя:
– Алексей!
И это слово, сорвавшееся с ее губ, стало его погибелью. Он толкнулся снова и снова, и она громко вскрикнула, когда он подвел их обоих к краю пропасти, выдыхая ее имя:
– Анна!
Если это и значило быть добычей, то он хотел умирать от ее зубов и когтей снова и снова. Вронский скатился с нее и уставился в потолок, маленькие блестящие точки сверкали в его глазах, как будто только что он смотрел прямо на солнце.
– Алексей… – прошептала она, перекатываясь на бок, чтобы видеть Вронского, и руки Анны заскользили по мягким светлым волосам, спускающимся к самому низу его живота.
Он тоже перекатился на бок, и они оказались лицом друг к другу. Слова больше не имели значения: ничто не имело значения, кроме того, что они сейчас купались в лучах заката их первого раза. Он коснулся ее лица и поцеловал, потому что это был единственный оставшийся у него инстинкт.
Ей нравилось, как он целовал ее, словно не мог насытиться, и она чувствовала тот же голод, когда целовала его в ответ, как будто не знала, кто из них пожирает другого, настолько равной была их обоюдная страсть. Она и раньше занималась сексом, но не так, как сейчас. Она даже не представляла, откуда взялась ее смелость: когда она взобралась на него, пульсирующая боль ее желания была так велика. Это была самая чистая форма желания, какую она когда-либо испытывала, и волна, которая последовала, когда он перевернул ее, вонзился, высвобождая все, что она когда-либо сдерживала, оказалась подобна приливной волне, разделяющей жизнь Анны на две части: д. В. – до Вронского и п. В. – после Вронского.
И затем он вновь потянулся к ней.
VII
Дастин хотел поехать с отцом в Аризону и помочь вернуть Николаса, но папа отказался. Он объяснил, что сын никак не может пропустить занятия в школе, да и мать в таком случае узнает об исчезновении Николаса, а ведь они хотели оставить это в тайне.
– Если мы будем вести машину по очереди, сможем ехать всю ночь и вернуться через два дня, – возразил Дастин. – У меня выпускной год. Я легко наверстаю упущенное.
– Я не поеду в Нью-Йорк на машине. Я полечу с ним домой, – сказал Джейсон, хотя понятия не имел, сумеет ли он вообще убедить старшего сына вернуться домой. – Я могу отправить автомобиль обратно.
Дастин больше не спорил, поскольку было очевидно, что отец уже принял решение. Он звонил и писал Николасу несчетное количество раз, но так и не получил ответа. Это беспокоило Дастина, но он надеялся, что молчание брата означало одно: он догнал свою девушку Наталью и не поддался зависимости.
Дастин также испытал облегчение от того, что не оставил Стивена мучиться с домашними заданиями. Теперь он занимался с другом каждый день, потому что приближались промежуточные экзамены. Лолли часто присоединялась к парням, но никогда не упоминала имя Кимми, вероятно, потому что Стивен запретил ей это делать.
Дастин до сих пор думал о ней, хотя и предпочел бы, чтобы мысли о Кимми не посещали его столь часто. Боль от ее отказа с течением времени становилась все менее острой, но, вспоминая о девушке, он ощущал пустоту, как будто кролики его безумной страсти пронзили грудную клетку Дастина насквозь и умчались, оставив лишь пустой вольер, в котором раньше билось его сердце. Некоторое время он пытался вести дневник и писать стихи, чтобы выбросить ее из головы, но пока это не помогало.
Он громко вздохнул, перекрывая звук царапающих карандашей и переворачивающихся страниц, но ни Стивен, ни Лолли, казалось, ничего не заметили. Дастин делал домашнюю работу и только что дважды прочитал один и тот же абзац «Грозового перевала» [78]. Почему всякий раз, когда он беспокоился о старшем брате, в голове появлялась Кимми?
– Лолли, можно спросить тебя кое о чем? – собственный голос, гулко прозвучавший в столовой, показался Дастину странным. – Хотя нет… забудь.
Лолли отложила карандаш, распустила волосы, стянутые эластичной лентой, и снова завязала конский хвост. Она приехала двадцать минут назад из «СоулСайкл», и ее щеки только сейчас начали терять розовый оттенок.
– Просто спроси меня, Дастин.
Он покачал головой, жалея о «банке с червями», которую хотел держать закрытой.
– А что делает твоя сестра? – пробормотал он, не в силах произнести ее имя. – В последний раз я слышал, что она больна. Ей лучше?
Стивен резко встал.
– Проголодался… кто хочет перекусить? – Он увидел, как Лолли и Дастин, полностью сосредоточенные друг на друге, не глядя подняли руки. Стивен знал, что Дастину вряд ли понравится то, что он услышит, и он не хотел быть рядом, когда Лолли все расскажет. Стивен наконец-то обрел некоторый покой после драмы Дня святого Валентина и шумихи, связанной с автомобильной аварией, в которую попал бойфренд Анны, поэтому быстро ретировался на кухню, отправившись на поиски какой-нибудь еды.
– Кимми уехала, Дастин, – сказала Лолли. – Моя мама забрала ее в оздоровительный центр в Аризоне. Я подумала, это что-то вроде спа-поездки, потому что сестра выглядела такой… нездоровой. Но потом мама вернулась одна и объяснила, что Кимми – участница программы реабилитации.
Дастин кивнул, хотя на самом деле не понял, о чем
