Новый роман известного современного писателя Валерия Поволяева воссоздает картины жизни России начала XX века: Первой мировой войны и беспощадной борьбы, развернувшейся на нашей земле в годы войны Гражданской.
В центре внимания автора — один из руководителей антибольшевистского движения в Забайкалье, генерал-лейтенант Г. М. Семенов (1890-1946).
КНИГА ПЕРВАЯ. КАЗАЧЬЯ ЖИЗНЬ
Офицерские погоны Григорий Семенов носил с удовольствием, иногда, словно бы не веря, что он на самом деле — после окончания военного училища в городе Оренбурге — стал офицером, косился то на одно свое плечо, то на другое, осматривал погоны и гордо вздергивал голову: знай наших!
Училище он окончил по первому разряду, потом двадцать восемь дней гостил дома, у отца, в станице на реке Оной — после учебы был положен отпуск, — и уже оттуда отбыл в полк, стоявший в городе Троицко-Савске, на границе с Северной Монголией, или, как звали ее в ту пору — Халхи.
В Троицко-Савске Семенов обосновался в маленькой чистой хатенке, в которой жил одинокий сивоголовый дед — герой осады Севастополя[1], лично знавший адмирала Нахимова, — заплатил за жилье вперед и впрягся в службу.
Зима в тот год выдалась капризная — снежная и одновременно морозная, рот на улице открыть было нельзя, его мигом запечатывало, зубы крошились от холода, от стужи не спасали даже шубы на волчьем меху, а потом вдруг откуда-то из монгольских задымленных глубин приносился хриплый, злобно гогочущий ветер, сдирал снег с земли, обнажая камни и сохлую траву, и начиналась оттепель. Люди хлюпали мокрыми носами и последними словами ругали матушку-природу — что же с ней такое происходит? Что в ней развинтилось? И когда все это кончится?
Семенову такая погода нравилась — она закаляет организм и из обычного солдата делает солдата, который ни мороза не боится, ни жары, ни чертей с вурдалаками, ни турок с кривыми ятаганами, ни воды, ни высоченных гор, ни лютых здешних разбойников — хунгузов...
Напрасно Семенов вспомнил о хунгузах[2].
Во дворе к нему подбежал казак Белов — подвижный, стремительный, о нем Семенов говорил: «Шустрый как веник», — запыхавшийся, похлопал себя по рту, сдерживая дыхание:
— Обыскался я вас, ваше благородие... Пожалуйте срочно в штаб.
— Чего стряслось? — Голос у Семенова сделался недовольным — прорезались в нем иногда жесткие брюзгливые нотки, отталкивающие человека, и тогда между ним и его собеседником словно бы трещина какая появлялась; произошло это и сейчас, Белов это почувствовал, невольно вытянулся, приложил руку к фуражке и добавил несколько невпопад, запоздало;
— Ваше благородие!
В штабе встретил Семенова помощник командира полка — сухопарый, с металлическим лицом есаул, перетянутый ремнями. Приказал:
— Возьмите с собою пять человек, оружие и срочно отправляйтесь в Сучан-Кневичи.
Семенов щелкнул каблуками, круто развернулся через левое плечо и приготовился покинуть кабинет помощника командира полка.
— А что же не спрашиваете, по какой такой надобности я отправляю вас в Сучан-Кневичи? — поинтересовался тот.
— На месте разберемся, господин есаул.
Есаул усмехнулся:
— Ну-ну... Тогда действуйте!
Хунгузы налетели на село Сучан-Кневичи внезапно. Было их пятнадцать человек — ровно пятнадцать, командовал ими Желтолицый Линь — молодой, начинающий полнеть китаец с черными сальными волосами, заплетенными по-купечески в косичку, — он, к слову, действительно принадлежал к купеческому сословию, отец его владел на берегу Амура несколькими мануфактурными лавками. Китайцев за цвет кожи часто называли желтолицыми, у Линя лицо было и вовсе похоже на спелый лимон — яркого желтого цвета и, как у настоящего лимона, с «пупочкой» на подбородке.
Желтолицый Линь отличался жестокостью. Недавно в трех километрах от Сучан-Кневичей нашли зарезанного купца с приказчиком, при купце ничего не оказалось — ни денег, ни товара, ни золотого песка, который тог выменял у старателей на муку, крупу, сахар и несколько бочонков постного масла, — все подгреб Желтолицый Линь...
О том, что купец побывал у старателей, стало известно в Сучан-Кневичах, а оттуда вестишка ушла к китайцам, живущим на нашей стороне; там, где живут китайцы — все дыряво, границ для «ля-ля-ля» не существует, вскоре в селе появился Желтолицый Лиль со своими людьми, на лошадях промахнул мимо, через три часа вернулся. В четырех санях, накрытых рогожею, лежал тщательно упакованный товар. Ни бугорка, ни острого выступа, что это за товар — не понять, Желтолицый Линь был доволен и без задержки укатил в Китай.
Обычно, если он бывал недоволен — шел к старосте Ефиму Вычкову, садился в доме на лавку и втыкал нож в хорошо выскобленный сосновый стол.
— Если хочешь, чтобы я вынул из стола нож — плати.
Ефим опускался на колени и спрашивал дрожащим голосом:
— Сколько, бачка?
Желтолицый Линь показывал ему три раза по пять пальцев и грозно сводил жидкие кучерявые брови:
— Перевести на русский язык?
Староста бился лбом об пол, задыхался в слезной обиде:
— Разоряешь, бачка!
Линь усмехался, произносил с издевкой:
— Такие, как ты, в огне не горят, в воде не тонут. — Желтолицый Линь русский язык знал хорошо, даже очень хорошо — когда-то он учился в Хабаровске, в Коммерческой школе, писать умел почти без ошибок, читать — и того лучше. — Если такого человека, как ты, проглотит корова, он из ее желудка вылезет невредимым. Таких ни медведи, ни свиньи, ни тигры не едят, разорять вас — дело бесполезное. Гони, старый козел, пятнадцать рублей золотом и живи со своей деревней мирно. Не дашь денег — будешь обижаться на самого себя.
Староста, стеная, кряхтя, исчезал в соседней комнате, через несколько минут выносил деньги.
— Душегуб ты, Линь, — крутил головой Ефим Бычков, хлюпал носом обиженно, — креста на тебе нет.
— Креста нет, это точно. — Желтолицый Линь заходился в смехе, сгребал монеты в руку, пересчитывал их и хвалил хозяина: — Молодец, Ефим, на этот раз не обманул меня. — Хотя обмануть Линя было трудно — в русских деньгах он разбирался не хуже Ефима Бычкова. — Молодец, паря!
Вытаскивал нож из столешницы, засовывал его в чехол, сшитый из кабаньей пашины, и уходил.
Через несколько минут китайцы покидали Сучан-Кневичи.
В конце концов платить поборы стало невмоготу, и староста, покряхтев, расчесав в раздумиях затылок до крови, надел лучший свой пиджак, нацепил на него медальку, полученную за беспорочную службу, и поехал на станцию Гродеково жаловаться на Желтолицего Линя командиру Первого Нерчинского полка генерал-майору Перфильеву. Перфильев лишь недавно был произведен в генералы и ожидал нового назначения. В полку его любили и жалели, что Перфильев уходит.
Перфильев обещал Ефиму Бычкову укоротить Желтолицего Линя, проводил старосту до дверей кабинета; прощаясь с ним, подал руку.
— Скоро мои люди появятся у вас.
— Жду с нетерпением. — Староста наклонил напомаженную, с ровным пробором голову.
— Только постарайтесь, чтобы солдат моих никто не видел, — попросил генерал-майор. — От секретности операции очень многое зависит. Слишком уж граница у нас щелястая, ветер в дырах свистит.
— Не извольте сомневаться, ваше превосходительство, — староста вновь наклонил напомаженную голову, — я ведь, сам в этом очень заинтересован. Назад дороги нет. Если Желтолицый Линь о чем-нибудь узнает, то мне же первому и отрежет голову.
Командир полка был вежливым человеком, проводил деревенского старосту дальше, чем было положено, — до входной двери.
Группа нерчинцев выехала вечером, когда было уже темно. С собою взяли винтовки, патроны, немного еды. С провиантом да с кормом для лошадей Ефим Бычков просил не беспокоиться — эти заботы он брал на себя.
Едва миновали последние домики станции Гродеково, как сразу погрузились в вязкую, густую черноту, в которой невозможно было увидеть даже холку собственного коня.
В число отряженных пяти человек Семенов включил и шустрого Белова. В обещании, данном помощнику командира полка самому во всем разобраться, на месте, была некая доля игры — Семенов слышал и о набегах на Сучан-Кневичи, и о Желтолицем Лине — слухами ведь земля полнится, — но как будет действовать, пока не знал. С этим-то он точно определится на месте. Сейчас попусту гадать нечего.
Кони шли ходкой рысью — понукать не надо было, — перед тем как выехать, Семенов приказал хорошенько накормить их. Местами черный лес подступал вплотную к дороге, и тогда Семенов, на ходу сдергивая с себя винтовку, клал ее на луку седла. Зима нынешняя выдалась не только капризная, но и голодная, из тайги на тракты выходит много волков, в Гродеково они напали на жену железнодорожного стрелочника, на несчастье свое заплутавшую на окраине станции, и если бы не казаки из учебной команды, случайно проезжавшие мимо, волки так бы и закатали ее, пустили бы на свою звериную закуску, а так женщина, считай, легко отделалась — клыкастые покусали ей только правую руку и ноги.
