Зима выдалась тяжелая для бедняков. Необходимо было ухватиться за одну из дам-благотворительниц, которая могла бы устроить помощь какого-нибудь общества. И многие получали такую помощь с большой пользой для себя.
Но были и такие, кому не удавалось добиться помощи, а до многих эта помощь не желала снизойти. Ибо там, где с бедностью соединился порок, помощь могла ведь превратиться скорее в проклятие, и было просто грешно отнимать хлеб у достойных бедняков, которые со слезами на глазах благодарили и благословляли своих благодетелей.
Блоха уже не получала больше помощи: она мало-помалу надоела всем. Когда они со Свенном поздней осенью переехали в город с кирпичного завода, с неделю они жили на остатки его летнего заработка. Но когда деньги эти вышли, у них не осталось ничего.
Мам Спеккбом оказалась более чем права, когда сказала однажды, что Эльсе и Свенн подходят друг другу. Они были одинаково беспечны, одинаково любили весело пожить и одинаково не умели зарабатывать деньги.
Свенн в этом отношении был лучше Эльсе, но зато он сразу же все пропивал.
Эльсе, напротив, некоторое время перебивалась, мороча голову по очереди дамам-благотворительницам. Но когда с этим было покончено, дурная репутация Эльсе стала известна всему городу, так что она уже не знала, к кому обратиться.
Она бросила Свенна и ушла с другим парнем, у кого было несколько грошей, потом вернулась обратно к Свенну и вновь исчезла, так что, где она, никто толком и не знал.
Даже фрекен Фалбе потеряла ее из виду. А за обедами в мужской компании полицмейстер обычно приводил Блоху в качестве примера того, как невероятно быстро женщина из простого народа идет на дно, если уж сбилась с пути. И господа, меланхолично уставившись в бокалы с шампанским, удивлялись тому, как ничтожна моральная устойчивость у низших классов.
…Эльсе больше не думала и не мечтала; она не стыдилась и не раскаивалась.
Изо дня в день она билась с нуждой, смеялась, когда жилось весело — с шумом и выпивками, — гонялась по всему городу, когда одолевала нужда.
Под конец она опустилась до того, что поступила служанкой в портовый кабак, и пила пиво с иностранными матросами.
VI
В сочельник утром у всех жителей города был полон рот хлопот, а больше всего — у добрых дам, оделявших бедняков.
Фрекен Фалбе, как правило, была на рождестве не очень занята: будучи человеком странным и не похожим на других, она припрятывала то немногое, что у нее было, на дни после рождества. Однако сегодня она была на ногах с самого раннего утра.
Она обегала весь город в поисках Эльсе: она вбила себе в голову, что найдет ее.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как она видела Эльсе в последний раз. Но сегодня, когда все веселились и радовались, она не могла избавиться от мысли о бедной Эльсе. Она искала ее везде, во всех закоулках и норах бедняков.
Лишь к вечеру, когда она уже совсем было отказалась от этой мысли, внезапно на одном из углов она натолкнулась на Эльсе.
Фрекен Фалбе в своей жизни много раз приходилось наблюдать, как быстро гибнут красота, молодость и прелесть у тех, кто встал на путь Блохи, но подобного она никогда не видела.
Однако она была не из тех, кого легко испугать. Когда Блоха попыталась убежать, она крепко схватила ее за руку и спокойно, как ни в чем не бывало, сказала:
— Добрый вечер, Эльсе! Как хорошо, что я встретила тебя. Не зайдешь ли ты к нам сегодня вечерком отведать рождественской каши?
Блоха подняла свои большие и ясные глаза. На мгновение в них вспыхнуло ожесточение, упрямство и наглость, но вдруг она сжалась в комочек и, зарыдав, прошла несколько шагов, опираясь на руку фрекен Фалбе.
На плечах Эльсе был накинут коричневый в клетку платок, голова была ничем не покрыта. Ее лицо исхудало и посерело, и теперь, когда она, согнувшись, шла и плакала, ее шея казалась такой высохшей и сморщенной, что никто бы не поверил, что ей еще не исполнилось двадцати лет. От прежней Эльсе не осталось ничего, кроме глаз — больших ясных глаз, которые делались все больше и больше по мере того, как лицо теряло свою округлость.
Она не могла отвечать, да она даже и не пыталась. Не дожидаясь ее ответа, фрекен Фалбе продолжала:
— Уходя, я сказала Кристиану, что если встречусь с тобой, я приведу тебя к нам домой. В шесть часов я буду дома: мне надо только зайти на мельницу навестить больную женщину. А потом мы попьем вместе чаю и съедим рождественскую кашу. Ты можешь остаться переночевать у нас — я постелю тебе на диване в столовой.
Эльсе сжала ее руку. Они стояли за высокой каменной лестницей. Там было совсем темно. Фрекен Фалбе обняла ее за талию:
— Ну, обещай же мне, что ты наверняка придешь, Эльсе!
— Да, фрекен, я приду, — ответила Эльсе и подняла глаза.
— Спасибо, ты — умница, — радостно воскликнула фрекен Фалбе. — А теперь иди ко мне домой. Уже шестой час — я слышу, как звонят в церквах. Я тоже скоро приду. Кристиан дома, у нас уютно и тепло. Скажи ему, что я скоро вернусь!
С этими словами она торопливо ушла. Она была так счастлива, что почти бежала.
А Блоха медленно поплелась в глубь города, стараясь по возможности держаться в тени. Чтобы добраться до Ковчега, ей нужно было пройти через фешенебельную часть города, где газовые фонари попадались чаще и где, кроме того, витрины магазинов сияли в этот вечер вовсю.
Поэтому она пустилась в обход через парк. Ей пришлось пройти возле самой церкви. Одна из боковых дверей была открыта, и Эльсе, повинуясь странному желанию, скользнула внутрь и села на скамейку возле одной из массивных колонн.
Вначале сильный звук колоколов, звонивших в башне, наполовину оглушил ее. По постепенно уши ее привыкли к этим звукам, и ей начало казаться, что могучий звон, перекатывающийся волнами под высокими сводами, успокаивает ее и уносит на своих крыльях.
Поодаль у кафедры на коленях ползали несколько поломоек. Они поставили на пол свечи и, вымыв часть пола, передвигали их. Наверху на хорах светил фонарь, поставленный рабочими, которые возились с отоплением.
Блоха уже давно не бывала в церкви, и она была потрясена, вновь увидев это священное место в колеблющемся полумраке и услышав торжественный звон колоколов.
Еще час тому назад она думала лишь о том, чтобы достать себе чего-нибудь поесть или, еще лучше, выпить. Ведь она голодала уже много недель — как голодают те, кто съедает немного хлеба и соленой рыбы, когда повезет, а в остальном поддерживает свою жизнь пивом и водкой.
Сегодня у нее во рту не было еще маковой росинки, но она забыла об этом, она совсем забыла об этом после первого же слова фрекен Фалбе.
Еще был на свете человек, который мог так говорить с ней!
В ночи унижений, в которой она так долго брела, появился проблеск. Вновь всплыли воспоминания о прежних чудесных днях ее жизни, воспоминания, которых она теперь боялась и которые стремилась утопить в вине. Но сейчас они уже не причиняли ей боли. Теперь она могла сидеть в полутемной церкви и вспоминать свою маленькую каморку у мадам Спеккбом. Ибо фрекен Фалбе сняла с нее самое тяжелое в ее позоре. Она почувствовала себя так, словно ее дочиста вымыли с ног до головы, — и при этом она с радостью думала о рождественской каше.
А колокола, звонившие сначала приглушенно и как бы где-то наверху, зазвучали теперь гулкими, сильными ударами, наполнившими церковь, так что загудело в ушах. Одна из поломоек подвинула в этот момент свою свечу, и тут над кафедрой показались резные головы.
Эльсе обвела взглядом все закоулки церкви, освещенные слабым светом, — высокие своды, где среди резных каменных цветов и листвы смутно виднелись новые головы.
Наконец ей стало казаться, что звучные удары колоколов исходят из кафедры, освещенной совсем как в те времена, когда она, дрожа, сидела рядом с мам Спеккбом, а пастор метал громы на грешников, обрушивая на головы слушающих суровые слова об аде и судном дне. И вот теперь все эти суровые слова попрятались там и сям среди каменных цветов и высовывали свои головы, чтобы посмотреть, здесь ли она.
Из люка в полу хоров вылез какой-то человек, взял фонарь и пошел по направлению к ней. На белой стене взметнулась его тень, подобная огромному черному дьяволу, который пришел, чтобы забрать ее. Она видела, как он приближается. Страх сковал ей ноги, она не могла подняться со скамьи, она была накрепко привязана — заперта — заперта одна в церкви; и вот он приблизился, фонарь метнулся, колокола заревели ей в уши. Как безумная, она вскочила с криком и бросилась бежать, он кинулся следом за ней, тысячи голов и пальцев потянулись к ней — вот она… вот… она бросилась к дверям, они были открыты, она уже на улице, она спасена, ей кажется, что она спасена от когтей дьявола…
Все считали, что стояла настоящая рождественская погода — звездное небо, свежий снег и как раз такой морозец, когда в шубе чувствуешь себя прекрасно.
