Шелинг присел на край стола и о чем-то размышлял, уставив свои очки на Кузьнара и выпятив нижнюю губу.
— Сейчас опять заведет свою песню насчет болот, — шепнул Боярский Гнацкому. — Я ухожу.
— Кузьнар, — медленно начал Шелинг. — Я знаю, что вы сильный человек, и не собираюсь золотить пилюлю. Должен вам сказать — это для каждого из нас было, как удар по голове. Да, вы слышите, что вам говорят? Удар по голове. Конечно, что касается меня…
— Ну, теперь пойдет про болота! — пробормотал себе под нос Боярский.
Шелинг посмотрел на него, как разъяренный тигр.
— Какие болота? — прошипел он. — Что вы сочиняете, Боярский? Никогда я не говорил ни о каких болотах, это у вас галлюцинации слуха. Так вот, коллеги, я хотел сказать, — продолжал он через минуту, — что лично я к иллюзиям не склонен. Я потомок людей, закаленных Сибирью, и заявляю прямо: у нас один шанс из ста. Весь вопрос в том, стоит ли хвататься за этот единственный шанс. Не знаю, как вы, а я люблю риск. Мой дед сорвал даже однажды банк в Монте-Карло. Но легче сорвать банк, чем вдолбить что-нибудь в тупые башки наших бюрократов. Кузьнар, чувствуете вы себя в силах за это взяться? Никаких иллюзий, point de reveries! Это будет такая борьба, какая вам и не снилась. Увы, Маркс не предвидел, ктό может засесть в кабинетах в период построения социализма. Говорить дальше или не стоит?
— Ну-ну! — Кузьнар поощрил его усталым жестом.
Шелинг посмотрел на него одобрительно, но не без иронии, и поболтал короткой ножкой в воздухе.
— Я уже толковал об этом с Гнацким, но он — человек слабодушный… Не перебивайте меня, Гнацкий. В его жилах вместо крови течет жижа сомнений. Смотрите, смотрите, как покраснел! Да, да, я понимаю, что можно заикаться, но ведь вы и на решения так же скоры, как на слова!
— П-позвольте! — запротестовал Гнацкий, багровея до корней волос. — Эт-то уже п-переходит всякие…
— Ближе к делу, Шелинг! — резко бросил Тобиш.
Шелинг снял очки и шагнул на середину комнаты. Глядя прищуренными глазами в окно, он сказал, словно отвечая самому себе на заданный вопрос:
— Конечно, тут возможны различные комбинации. Вот хотя бы горизонтальные стеллажи… или набивка щебня. Ну, еще к этому нужны будут колодцы… скажем, из дерева и бетона. Та-ак. Понимаете, начальник: небольшие колодцы под углами здания и в местах, где сходятся стены. А сверху мы соединили бы их перемычками или железобетонными балками. Красота!
Он прошелся несколько раз от стола к окну и обратно. Затем, остановившись, сказал отрывисто:
— Но я лично за сваи! — И, словно задетый чем-то, повернулся спиной к присутствующим.
Кузьнар пошевелился на стуле, но не встал, только уперся глазами в спину Шелингу. Подождал с минуту, терпеливо и сосредоточенно.
— Человече, — сказал он, наконец, шопотом. — Говори, что знаешь. Не шути с этим! Ты же видишь, что вышло… Сам видишь, Шелинг… — Он вдруг охрип и поднял с колен крепко сжатые кулаки.
— Директор! — ахнул в испуге Боярский. А Тобиш налил воды в стакан и пододвинул его Кузьнару. В комнате наступила тишина. Собака, видимо, убежала куда-то, и только со стороны старой стройки долетали какие-то глухие звуки, похожие на шипение при сварке металла.
— Нет, — Кузьнар потряс головой, — за меня не бойтесь. Я хоть и старая посудина, да крепкая еще. И сам себя запаяю. Не подведу, Тобиш! Скажите мне только, товарищи инженеры, есть ли из-за чего… Можно ли еще вот этими руками… этими когтями…
Он порывисто встал. Все смотрели на его протянутые вперед раскрытые ладони и посеревшее, словно камень, лицо.
— Вы должны мне дать ручательство, — говорил он, впиваясь в Шелинга горящими глазами, — ручательство специалиста, что это возможно. А все остальное я беру на себя. Сделаю! К президенту пойду… Просить буду, понятно? Только вы мне скажите по-человечески: можно строить или нельзя? Если скажете «можно», созовем людей. Каждый сделает все, что в его силах. Пусть тут болота — что ж такое? Не раз слабую почву укрепляли… Работать по пояс в воде, да… Сколько хватит сил! Вы говорите, лучше всего на сваях? Ладно! Я пойду… Только слушайте, Шелинг, чорт вас возьми, — шевелите мозгами, думайте! Изготовьте проект, и я его вывешу на древке, как знамя! Но я должен знать, должен знать наверное, что в этом проекте — ни сучка ни задоринки! Ну, Шелинг? Ну?
Он стоял за спиной Шелинга, держась рукой, за край стола. Тобиш, Боярский и Гнацкий не отрывали от него глаз — они словно в первый раз увидели сейчас настоящего Михала Кузьнара.
— Прогоните эту собаку! — взвизгнул вдруг Шелинг. — Ради бога, заткните ей глотку!
Потом добавил спокойно:
— Будет у вас такой проект, начальник.
По лицу Русина невозможно было угадать, как он относится к тому, что услышал. Он трижды принимался рассматривать чертежи Шелинга, которые Кузьнар разложил перед ним на столе, и, ероша волосы, сосредоточенно изучал эскизы опорных настилов, формулы Брикса и цифры, определяющие грузоподъемность свай. А Кузьнар не отрывал взгляда от его губ. В кабинете царила тишина, сюда не доходил ни единый звук из остальных комнат, и только за открытым окном слышно было шуршание шин по асфальту и визг тормозов под светофором. Лампа на столе Русина отбрасывала круг зеленоватого света, в этом кругу шелестели кальки с чертежами Шелинга.
— Вот коэффициент безопасности, — объяснял Кузьнар, указывая пальцем на букву «п», — а «е» показывает, на сколько метров погружается свая при одном ударе. Я три ночи сидел над этим проектом, Кароль.
— Ага, — буркнул Русин, уткнувшись носом в мелко написанные цифры. — Ясно. А здесь что?
— А это, дружок, сваи, — торопливо ответил Кузьнар. — Сваи, соображаешь? Они могут быть разные: сосновые или дубовые, а иногда делают и еловые. Тонким концом их забивают в землю — видишь? А это вот — копёр. Механический. Такая «баба» должна быть весом примерно в восемьсот килограммов. Видишь, как искусно все начертил, шельма!
— Да сваи-то тут другие, необычные, — сказал Русин с недоумением.
— Другие? Какие там еще другие? Такие же, только из железобетона. Понимаешь, кроме деревянных, применяют и железобетонные. Например, системы Раймонда… Они чуточку дороже, но Шелинг все до точки высчитал, и можешь мне поверить, Кароль, — мы в смету уложимся. Да, еще не забудь: на сваях настилают стеллажи. На деревянных — деревянные, а на железобетонных — железобетонные. Свое — к своему, хе-хе! И учти, дружок, из железобетона их даже легче изготовить, чем из леса. Притом они прочнее! Не веришь? Даю тебе честное слово! Устройство самое простое — вот смотри: здесь — плита, соединяющая верхушки свай, а под ней — слой щебенки или гравия. Ну, да о чем тут толковать, — это пустяковая работа, она и ребенку под силу. Толщина обозначена вот тут, буквой «h», а «P» — это грузоподъемность сваи. Все, бестия, предусмотрел и указал! Не человек, а чорт какой-то, право!
Кузьнар даже немного задохнулся и отер платком лоб. С беспокойством поглядывая на Русина, он ждал, когда тот кончит рассматривать чертежи.
— Ну, теперь ты уже не сомневаешься? — тихо спросил он через минуту, стараясь сохранить тон дружеский и беспечный. Но голос его зазвучал вдруг хрипло, губы дрожали. В главном управлении вот так же ковырялись без конца в чертежах Шелинга. И то же самое было в строительном тресте. А потом — нерешительные мины и каждый только головой качает: — Что это вы, товарищ, вздумали возводить древнеславянские свайные постройки? — А один из младших консультантов, франтик в замшевых ботинках, желая, должно быть, подлизаться к начальству, добавил: — Может быть, обнести их еще дубовым частоколом, для того чтобы все было выдержано в одном стиле? — И захохотал, но, встретив взгляд Кузьнара, сразу притих.
— Мы пришли сюда не шутки шутить, товарищ, — сказал тогда Тобиш сухо, скрипучим голосом. — Товарищ Шелинг вложил в этот проект много труда, и смешного тут ничего нет.
А Шелинг молчал, но в глазах его за очками вспыхивали огоньки бешеного гнева.
Так они и ездили повсюду втроем в «победе». Папка с проектом лежала на коленях Кузьнара, сидевшего впереди рядом с шофером. В конторах строительного треста их уже знали все секретарши. Пожимая плечами, говорили: «Это те, со свайных построек». На совещаниях обычно дело излагал Кузьнар, а Шелинг и Тобиш поддерживали его: один — специальными разъяснениями, другой — соображениями политического характера. В качестве главного аргумента они выдвигали необходимость сохранить первоначальный план нового поселка, который был северо-восточным участком плана большой Варшавы.
— Если отсечем его, — доказывал Кузьнар, — то общий план будет нарушен.
Тобиш подтверждал, что, если Новая Прага лишена будет возможности расширяться, то она утратит свое социальное значение и смысл:
