— Неужели все держалось на Гришке? — легко спросил Манус и принялся неторопливо раскуривать сигару.
— На Гришке не на Гришке, а теперь важно, что выкинет она, — неожиданно деловито заговорил Бурдуков. — Единственно, кто мог бы с ней сейчас говорить, так это генерал Воейков, но он в Ставке. Ростовцев говорит — она великих князей называет убийцами, а всех приближенных к власти изменниками.
— Как это всех? — внешне небрежно спросил Манус, но внимательно всматривался в Бурдукова.
— А так. Все, говорит, предали царя и Россию.
— Ничего, Протопопов вернет ее в чувство, ему не впервой, — выпустив струю дыма, сказал Манус.
— Игнатий Порфирьевич, не заблуждайтесь, — еще энергичнее заговорил Бурдуков. — Если с Гришкой случилось что, Протопопову крышка, а значит… и нам с вами.
Манус долго молчал, он уже был уверен, что Бурдуков держит что-то за пазухой…
Бурдуков вынул из портфеля синюю папку и, пододвигая ее Манусу, сказал:
— А вот тут кое-что… небезынтересное вам, Игнатий Порфирьевич.
— Что еще такое? — Манус отложил сигару и раскрыл папку. Вот что было у него за пазухой. В папке были документы предварительной разработки контрразведкой германского шпиона Грубина. Пока Манус читал, Бурдуков не сводил с него напряженного взгляда. Манус умел отлично владеть собой, Бурдуков знал это и старался разглядеть на его крупном гладком лице следы волнения, но так и не нашел их. Манус внимательно читал, потягивая сигару…
На первом листе был список лиц, подлежащих допросу по делу Грубина. Манус в списке стоял первым. Вторым князь Анд-ронников. И еще человек двадцать. Пятым стоял Бурдуков. По Протопопова в списке не было…
Затем он прочитал перевод опубликованного в шведских газетах заявления жены Грубина Алисы Яновны. Узнав о гибели мужа в Петрограде, она рассказывала о его самоотверженной деятельности в России для Германии, которой он был туда послан. Никого из людей, с которыми Грубин был здесь связан, она не называла…; Затем следовали материалы русской военной контрразведки. И среди них справка о частных встречах Грубина с Манусом. Манус забыл о раскуренной сигаре, держал ее в левой руке, пока она не обожгла ему пальцы. Выругавшись, он швырнул сигару в камин, не отрываясь от чтения. Он уже понял все.
— Зачем это у вас? — спросил он, закрыв папку и положив на нее тяжелую ладонь.
— И вы и я были тесно связаны с Грубипым, — дрогнувшим голосом ответил Бурдуков. — Ничего хорошего это нам с вами, Игнатий Порфирьевич, не сулит. Вы же понимаете.
— Отчего это дражемент в голосе? Папка же в ваших руках, — сказал Манус и начал раскуривать новую сигару, посматривая на Бурдукова.
— Да. Но только до четырех часов, когда я обязан ее вернуть человеку, которому это дело поручено. — Бурдуков подвинул папку к себе.
— Сколько это может стоить? — добродушно спросил Манус.
— Очень дорого, — тихо ответил Бурдуков.
— Но, может, вдвоем мы осилим?
— Вдвоем, конечно… вдвоем. — Бурдуков помолчал, глядя на папку, и добавил тихо — Но после этого я стану нищим.
— Сколько? — повысил голос Манус. Он начинал бой, и, как всегда в такие минуты, он спокоен, собран, лицо его непроницаемо.
— Полмиллиона, но в золоте, — неестественно смело ответил Бурдуков, но лежавшая на папке его рука подрагивала.
Манус молчал… Он думал, что цена будет значительно больше, и был уверен, что золото предназначено самому Бурдукову, и никому другому.
— Могу я знать, кого мы с вами в одно мгновение сделаем богатым? — спросил он небрежно — решение-де принято и хочется выяснить только эту в общем несущественную деталь.
— Нет, — решительно ответил Бурдуков, отводя глаза в сторону. — Поставлено условие: имя знаю только я, с меня взяли письменное обязательство, в случае чего делу дадут ход, и я пропал.
— Неосторожно с вашей стороны, — сочувственно сказал Манус. — Я ведь сам могу найти выход из положения, свой выход, понимаете? Наконец, эту папку у вашего инкогнито могут взять. Что тогда?
Худое желтое лицо Бурдукова стало медленно темнеть.
— Я столько для вас сделал, Игнатий Порфирьевич, а вы… — Он запнулся, будто от сильного волнения. — Неужели я заслужил?
— Не пойму, что вы так встревожились? — спросил Манус — Так и так папка эта перестанет существовать, и вы в полной безопасности.
— А мое обязательство?
— Ну это уж, извините, ваша оплошность, — холодно сказал Манус, думая: «Ну что ты, жадная крыса, теперь придумаешь?»
— Ужас… ужас… — забормотал Бурдуков, наморщив лоб, и вдруг спросил — А может, тогда попробовать выкупить мое обязательство?
— Это опять-таки ваша забота, — спокойно ответил Манус.
— Но, потеряв на папке, он может заломить невероятную цену.
— Поторгуйтесь… А потом я и помогу вам, тысяч двадцать — тридцать дам.
— Но как вы получите папку? — быстро спросил Бурдуков, его воспаленные глаза снова метались в темных впадинах.
— Это уже мое дело. Имеющий власть может приказать дать ему это дело… — Манус взглянул на папку — под номером 1707,— он записал номер на своем календаре.
Бурдуков понимал, что «имеющий власть»— это Протопопов, для того он в самом начале и сказал, что Протопопову крышка. А если Протопопов удержится?.. Он, конечно же, потребует папку к себе, но тогда выяснится, что папка у него, Бурдукова, ибо он взял ее под расписку в личной канцелярии министра, сказав, будто есть распоряжение дело это поручить ему.
У Бурдукова взмокла спина, руки, лоб, он выхватил платок…
Зазвонил телефон. Манус неторопливо снял трубку.
— Да. Здравствуйте, Александр Дмитриевич. — Манус подмигнул Бурдукову. — Я час назад пытался с вами соединиться, но ваш секретарь сказал, что вы приказали не соединять ни с кем. Да… Что вы говорите? Значит, это тоже факт. Ах негодяи! Ах негодяи! Понимаю, понимаю… Я приеду к вам. Ну через часок… Хорошо, постараюсь раньше. До встречи.
Манус положил трубку.
— Ну, Николай Федорович, что будем делать?
— Теряю голову, Игнатий Порфирьевич, — тяжело вздохнул Бурдуков, вытирая лицо платком.
— Не голову вы теряете, Николай Федорович, а четверть миллиона в золоте, — с усмешкой сказал Манус, едва скользнув светлыми навыкате глазами по Бурдукову, и, встав из-за стола, направился к двери.
Бурдуков вскочил и бросился за ним.
— Папку захватите, она скоро понадобится, — на ходу обронил Манус.
Они вышли в переднюю.
— Игнатий Порфирьевич… даю вам честное слово, — лепетал Бурдуков, загораживая дорогу Манусу, он даже раскинул костля-вые руки.
— Знаю я теперь цену вашему честному слову. Одевайтесь. Я доставлю вас в министерство.
— Подождите, Игнатий Порфирьевич, — вдруг решительным тоном сказал Бурдуков. — Возвращать папку в министерство опасно. Она должна быть переправлена в охранку, и на это есть срок — три дня… — Манус видел, что сейчас он говорит правду.
— А пропасть к чертовой бабушке эта папка не может? — задорно спросил Манус— Я выписываю вам чек на пятьдесят тысяч. Ладно, по случаю исчезновения Распутина на семьдесят пять…
Бурдуков стоял перед Манусом, смотря на него остановившимися глазами, и побелевшие губы его вздрагивали, точно не решаясь что-то произнести.
— По рукам, Игнатий Порфирьевич, — прошептал он наконец.
— Вернемся, — сказал Манус, первый прошел в кабинет и стал открывать сейф. — Положите сюда, — сказал он, когда толстая стальная дверь со щелкающим звуком отворилась.
Бурдуков нерешительно подошел и, оглядываясь на Мануса, положил папку в сейф.
Манус запер сейф, прошел к столу, выписал чек и бросил его Бурдукову, тот бегло глянул на сумму и спрятал чек в портфель.
— Задумано было неплохо, Николай Федорович, и за это семьдесят пять тысяч не так уж мало. За такие деньги министры сочиняют правительственные решения. Но я объясню, что вам помешало. У вас впереди ума идет подлость, а надо наоборот. Вы в министерство?
— Нет, поеду домой.
— Как хотите. Простите, я тороплюсь…
Покачиваясь на пружинном сиденье автомобиля, укутавшийся в медвежью доху Манус смотрел на заснеженную пустынную улицу, испытывая привычное чувство успокоения после хорошо проведенного дела… Но какова крыса этот Бурдуков!
Автомобиль резко остановился — Мануса чуть не сбросило с сиденья. Вплотную перед машиной клубилась черная толпа кричащих женщин, окруживших растерянного полицейского.
— Узнай, что там, — сказал Манус шоферу и задернул занавески на боковых стеклах. Попробовал прислушаться к крику толпы, но ничего разобрать не смог. В это время из-за угла вылетели на рысях конные полицейские, они с ходу врезались в толпу, рассекли ее на части и погнали за угол.
Вернулся шофер.
— Булочная объявила, что хлеба сегодня не будет, — сказал шофер, садясь за руль, и добавил — Каждый день такое…
