— Почему у тебя такое лицо? — спросила Ирина, входя в квартиру.
— Лицо? Это я вас заждался! Уже волноваться начал.
— А мы на складе провозились. Представляешь, часть наших вещей украли. Так что я решила вывезти по максимуму, пока в машину влезало. Чтобы там как можно меньше оставить.
«Интересно, — подумал Андрей, — аренду склада тоже оплачивал Шамиль? А теперь, когда он не платит, как они договорились? Или тоже пообещали оплатить, схватили, что смогли вывезти, а остальное решили бросить? Похоже на то!»
Стенка, которую Мирошкин много раз видел в комнате Ирины на «Октябрьской», оказалась в ужасном состоянии. То ли в этот, то ли в предыдущий переезд ее сильно поцарапали и, отвинтив дверцы, потеряли часть шурупов, от фасада оторвались элементы декора… Хорошо, хоть стекла были целы. Дополнительно Завьяловы привезли со склада книги — перевязанные веревками, с побитыми переплетами. В основном это была отечественная классика, собрания сочинений, когда-то с большим трудом приобретенные по подписке. «Ни одного полного комплекта, — с досадой решил Андрей, — привезли машину хлама. Куда ставить? Зачем? Небось тараканов полно!» К счастью, со склада забрали еще и книжные полки. Их поставили в коридор, заузив и без того небольшую площадь прохода из комнаты в кухню. Зато в полки и в шкафы стенки поместилась вся привезенная беллетристика. Андрей прошелся по квартире, окинул взглядом обстановку и определил: «Сарай получился. Такой же был у них на «Октябрьской». Нет, ничего хорошего в этой «бабушкиной» квартире никогда не будет. И самоубийство, и публичный дом — все здесь было. Ох, утянут меня за собой мои новые родственники. Но что же делать? Бежать некуда».
* * *
Выйдя из туалета, переодевшись в домашнее и вымыв руки, Андрей Иванович сел ужинать рядом с тестем. Мирошкину, после трехразового в течение дня облегчения в некомфортных условиях, очень хотелось снять с себя все и вымыться, полежать немного голым на диване, а затем уж, обернувшись полотенцем, усесться за стол. Но в присутствии тестя все эти действия произвести было немыслимо. Оставалось ждать, стараясь не обращать внимания на зуд, постепенно нараставший в заду. Валерий Петрович безотрывно смотрел на экран телевизора, изредка переключая программы в поисках выпусков новостей — ничто другое, кроме новостей и бокса, Завьялова не интересовало. Приезжая в гости к дочери, он обычно сразу включал «ящик», заменяя новостным шумом необходимость что-либо обсуждать. Беседовать Петровичу не хотелось — разговоры всегда сводились к текущим семейным неприятностям, в которых окружающие справедливо винили его. Поэтому иначе как за просмотром телевизора Мирошкин в последнее время его и не видел. Правда, нельзя сказать, что они вообще не общались. Завьялов не любил получать информацию молча, старался комментировать все увиденное, а если еще и видел на экране каких-нибудь старых знакомых, тут же с чувством засевшей глубоко в душе обиды выкладывал о них кучу гадостей: этот дурак дураком, а тот во время работы в Праге стучал на коллег, а теперь вишь ты… «Почему, вместо того чтобы злобствовать, он не пойдет к этому, например, который был в Праге, и не попросит у него помощи в трудоустройстве», — как-то спросил Андрей Иванович жену. Ирка, конечно, сразу же нашла для отца оправдание: «С кем-то он давно повздорил — отец человек очень порядочный, со всяким дерьмом общаться не будет, при случае в глаза человеку скажет, что он о нем думает. Ну а кому-то он денег должен и теперь стесняется обращаться. У всех старых знакомых успел набрать по мелочам. А сам-то их всегда выручал, когда была возможность и никогда не требовал возврата». Мирошкина поражало, что его жена все еще находила силы выдумывать своего отца. «Скорее всего она это делает из чувства противоречия, не желая соглашаться со мной в том, что тесть — пустое место. Ведь ездила же она тогда к ним в «Отрадное», заставляла делать ремонт, ругалась», — объяснял себе Мирошкин упертость супруги.
Кстати сказать, так тогда у Ирины ничего и не получилось — ремонт Завьяловы в снятой квартире не сделали. Обеспокоенные владельцы решили наведаться поближе к окончанию срока к себе домой — их взволновало разбитое балконное стекло, которое заметила хозяйка, случайно оказавшаяся в своем районе. Стекло и правда было разбито — его вынес пьяный Валерий Петрович, который, выйдя ночью покурить «на воздух», упал на остекление, потеряв равновесие. К счастью для горе-ремонтников, интеллигентные владельцы заранее позвонили — предупредили о своем надвигающемся визите. Петрович включил все сохранившиеся у него дипломатические навыки и убедил хозяев перенести визит на неделю: «Мы как раз доклеим обои и закончим с балконом». За это время Завьяловы успели найти себе новую квартиру на тех же условиях — на сей раз на «Чертановской» — и съехать, так и не встретившись с обманутыми ими квартиродателями. Правда, без потерь опять не обошлось — не желая привлекать внимание соседей (мало ли что, вдруг те следят за ними по просьбе хозяев?), Завьяловы бросили в оставленной квартире почти все свои вещи — остатки мебели, какие-то картины, большую часть одежды…
«Опять весь вечер просидел у нас со своим телефонным онанизмом», — саркастически оценил Мирошкин те усилия, которые Завьялов предпринимал для того, чтобы поправить дела своей семьи. После того как рухнули надежды Петровича на скорое открытие завода по выработке сои, тесть начал делать попытки наладить собственный бизнес. Вся энергия его, правда, уходила на телефонные переговоры с Венгрией и еще какими-то странами бывшего соцлагеря. Звонить со своей нынешней жилплощади он не мог — владельцы квартиры на всякий случай отключили межгород, вот и приходилось Завьялову приезжать в гости к дочери и зятю — благо недалеко. Ясно осознавая отношение Мирошкина ко всему происходящему вообще и к нему в частности и потому не желая вступать в лишние разговоры, тесть все же регулярно появлялся на улице Красного Маяка, усаживаясь за телефон. Со стороны непосвященному могло показаться, будто Петрович ворочает колоссальными делами. То на русском, то на венгерском он предлагал своим далеким собеседникам лошадей, нефть, алмазы, фильмы и, конечно же, сою. Звучали громкие названия крупных фирм и известных предприятий. Иногда Завьялову вроде бы удавалось кого-то заинтересовать, и тогда позднее, в отсутствие тестя, Мирошкиным звонили венгры и на своем непонятном языке просили позвать к телефону Валерия. В этом случае Андрею Ивановичу приходилось терпеливо, но иногда все-таки срываясь на крик, втолковывать иноземцам, что Валерий-де вышел, скоро будет и перезвонит, вот только кому? Иногда он не выдерживал и бросал трубку, но венгры, думая, что их просто разъединили, перезванивали вновь. Наконец до них что-то доходило и, назвавшись Шандором или еще как-то, звонивший прощался. Тесть появлялся, перезванивал, но в итоге не выгорало ничего. Он жил своими пустыми надеждами, ничем более не занимаясь… А еще Андрея Ивановича просто выводила из себя завьяловская привычка звонить дочери в воскресенье часов эдак в восемь утра, искренне недоумевая, почему Ирина и зять до сих пор спят. Петровичу не приходило в голову то, что люди, отработавшие всю неделю, имеют потребность отоспаться в выходные — сам-то он спал, когда вздумается. Тестю было скучно — его домашние также спали.
Впрочем, в сложившейся ситуации, когда Татьяна Кирилловна и в зной, и в стужу расклеивала объявления, а домой являлась совершенно без сил, Валерий Петрович взял на себя ведение домашнего хозяйства. Поэтому единственное, о чем он любил в последнее время поговорить, вдаваясь в детали, — это были цены на рынках — сколько-то столько-то стоит на Даниловском (в свете последних событий — на продуктовом рынке в Чертанове), а сколько-то столько-то «у вас» на «Пражской». Ну а если Валерий Петрович предварительно успевал переговорить еще и с родителями в Термополе, то в разговоре начинали фигурировать цифры из других регионов Российской Федерации, и тогда тесть преображался в специалиста почти государственного масштаба. Самым странным в данной ситуации Мирошкину казалось то, что и здесь ничего путного у Завьялова не выходило, — Петрович увлекался покупками, не соизмеряясь со своими финансовыми возможностями, закупал сразу помногу, тратя все имеющиеся деньги, тяжким трудом зарабатываемые его женой, сыном-сторожем и высылаемые матерью с отцом, выкраивавшими их для него из пенсий. Притом, желая выгадать, Валерий Петрович экономил на качестве, покупая такое, что Мирошкины никогда не стали бы есть, несмотря на свое затруднительное финансовое положение. С вытаращенными от ужаса глазами Андрей Иванович слушал рассказы тестя о том, например, как взорвалась одна из закрученных им банок, но он-де не растерялся и «сразу все это бросил на сковородку, пожарил, и на стол». Причем «все это» обычно жарилось на остававшемся без употребления мясном жире…
