Беспокойство матери и сестры лесничего достигло предела. И вот старая женщина увидела на поляне Губерта.
— Слава Богу! — воскликнула мать со вздохом облегчения. — Наконец-то он идет.
— Ты накрыла ему на стол и поставила ужин в его комнате? — спросила София.
— Как обычно, когда он вечером задерживается, — ответила старушка. — Наконец-то, Губерт. Слава Богу!
— Зачем же вы меня ждали? — сердито проговорил Губерт.
— Мы боялись за тебя — ты так задержался… — ласково сказала старая мать.
— Случилось несчастье, — угрюмо проронил он после некоторого молчания.
— Несчастье? Какое же? — в один голос воскликнули обе женщины. — Молния ударила во что-нибудь?
— Молодая графиня упала в пропасть…
— Милосердный Создатель! — воскликнула вдова старого лесничего.
София в ужасе всплеснула руками.
— Графиня? Губерт, расскажи же нам все. Вот ужасное несчастье! Неужели она умерла? Неужели нельзя было спасти ее?
— Если она упала в пропасть, кто ее спасет? — глухо ответил Губерт и направился к своей комнате.
— Но как же это случилось, Губерт? — настаивала София.
— А я почем знаю?
— Ну так расскажи хотя бы то, что знаешь.
— Что там рассказывать? Упала, вот и все, — произнес Губерт очень мрачным, не свойственным ему тоном. — Пойду к себе в комнату, я устал и промок до костей.
Он не подошел ни к матери, ни к сестре, а сразу направился в дальнюю комнату.
С первого взгляда можно было догадаться, что здесь живет охотник: на стенах висели рога, охотничьи ружья и ножи. На комоде, рядом со счетными книгами лесничего и письменным прибором, лежали огромные кабаньи клыки. Над кроватью висело старинное оружие, доставшееся Губерту в наследство от отца.
Он не зажег свечу, которая стояла на столе рядом с тарелками с ужином, а открыл окно, потому как в комнате было очень душно, и задумчиво устремил взгляд в лесную чащу.
— Молодая графиня умерла, — говорила между тем расстроенная мать, запирая входную дверь. — Какая ужасная новость!
— Он почему-то не хочет рассказать подробности, — заметила София.
— Он сам не свой, я это сразу заметила, едва он вошел. Боже упаси, еще заберет себе в голову что-нибудь недоброе, — сказала старуха-мать. — Пусть себе успокоится.
— Но каким образом молодая графиня могла оказаться у пропасти? — вслух размышляла София. — Пока мы не знаем об этом. Может быть, потом, позже?.. Как бы то ни было, она умерла. Боже милостивый, недаром у меня сегодня весь вечер было так тяжело на сердце. Какая грустная новость! Как жаль мне милую, добрую молодую графиню! Зачем ей суждено было уйти так рано? Она всегда была такой приветливой, ласковой. Встречаясь со мной, каждый раз останавливалась, как, бывало, покойная графиня. Протягивала мне руку и спрашивала, как мы с тобой поживаем, не терпим ли нужды. Всегда наказывала, чтобы мы ели сколько угодно дичи, уверяя, что «маман» ничего не имеет против. И еще спрашивала, не надо ли нам семян для посева, — о, этот ангел, бывало, обо всем заботился… Не могу себе представить, не могу поверить, что она умерла! К тому же такой ужасной смертью! — воскликнула София и содрогнулась при мысли о пропасти в известковых скалах и морских волнах, которые бушевали внизу.
— Да, замок посетило еще одно горе, — сказала старая мать, обращая свой взор к небу. — Недаром говорят, что беда не приходит одна. Сначала старый Вит умер, потом графиня Анна, следом граф, а теперь вот молодая графиня, последняя. И все наследство достанется теперешней графине. Она получит все: замок, власть, а также и тот миллион, который графиня Анна и граф завещали молодой графине… Ох, София, уже полночь, пошли-ка спать. Конечно, после всего случившегося трудно будет заснуть, но отдых все-таки требуется…
С этими словами старая женщина направилась в смежную комнату, служившую спальней. София последовала за ней, оставив в углу прялку, за которой она проводила целые дни. В домике воцарилась тишина.
Старушка-мать собиралась уже лечь, как вдруг из комнаты Губерта, которая находилась рядом, донесся странный звук, напоминающий щелчок взводимого курка. Сердце матери, как известно, вещун: оно тотчас подсказало, что сыну угрожает смертельная опасность.
Мать соскочила с постели — может быть, она еще успеет предотвратить несчастье.
Не зажигая свечи, не сказавши ни слова Софии, бросилась она в комнату Губерта, сильно толкнула дверь, и глазам ее представилось ужасное зрелище.
Освещенный луной Губерт стоял у самого окна с пистолетом в руке. Он собирался спустить курок: он хотел застрелиться. Страшное предчувствие не обмануло старую женщину. При этом зрелище она едва не лишилась чувств: еще секунда, и выстрел размозжил бы голову ее сына.
— София, на помощь! — закричала мать срывающимся от волнения голосом и, собрав все силы, бросилась к сыну и вырвала у него пистолет. Раздался выстрел, но пуля разбила только небольшое зеркало, висевшее на стене у окна.
— Побойся Бога, Губерт, что ты делаешь? — с рыданиями выкрикнула старушка. — Пожалей нас с Софией! Подумай о моей старости! Подумай о своей несчастной сестре!
В первое мгновение Губерт готов был вспылить, но слезы престарелой матери, по-видимому, тронули его. Кроме того, в дверях показалась София, которую привлек грохот выстрела. Бедняжка ничего не могла разглядеть и в отчаянии звала то мать, то брата.
— Сын мой, милый мой сын! — запричитала, вся в слезах, старая женщина, заключая Губерта в материнские объятия. — Что же ты хотел с собой сделать? Господь надоумил меня появиться вовремя. Господь помог мне предотвратить несчастье. Да будет благословенно Его святое имя!
— Оставь меня, мама, — торопливо и угрюмо ответил Губерт, — прошу тебя, оставь меня одного.
— Ты все еще хочешь совершить это страшное несчастье? — со слезами на глазах спрашивала мать. — Неужели мне суждено видеть моего сына, павшего от собственной руки? Дай мне сперва самой закрыть глаза, чтобы не дожить до такой беды.
— Сжалься, Губерт! — умоляла София, заламывая руки.
— Что вы ко мне пристали, ведь ничего не было! — сказал Губерт, отстраняя мать и сестру. — Чего вы тут плачете и кричите? Я не могу этого слышать!
— Сын мой, я не переживу такого несчастья, это разобьет мое старое сердце.
— Пожалей хоть нашу бедную мать! — запальчиво выкрикивала София. — Неужели ты хочешь, чтобы горе и нужда разом посетили наш дом?
— Памятью твоего отца заклинаю: не смей накладывать на себя руки, не совершай этого страшного греха, — произнесла старая мать, немного успокоившись, но таким угрожающим тоном, что Губерт слегка отпрянул, пораженный. — Отец твой до конца жизни свято верил в нашего Спасителя и с верой этой отошел в вечность — не срами его честного имени.
— Хорошо, матушка, довольно.
— Обещай, чтобы я была спокойна, что ты меня, старуху, которая стоит уже одной ногой в могиле, не сделаешь матерью самоубийцы, — продолжала вдова лесника, голос ее звучал гневно и укоризненно. — Приди в себя и молись, чтобы Господь отогнал от тебя дьявольское искушение и простил тебе твои грешные помыслы. И я тоже буду молиться…
— Ступайте, ложитесь спать, — сказал Губерт. — Ничего подобного больше не повторится. Обещаю.
— Дай мне руку и поклянись, тогда я поверю. Не увлекайся, не поддавайся искушению, это злой дух смущает тебя. Отгони от себя дурные мысли, сын мой. Нет такой темной, беспросветной ночи, за которой не последовало бы утро.
Губерт протянул матери руку и твердым голосом поклялся, что не покончит с собой.
Мать удовлетворенно кивнула.
— Ты как мужчина дал мне свою руку и поклялся, теперь я могу быть спокойна: ты не нарушишь слова, данного матери. Я все знаю, сын мой. Понимаю, что тебя печалит гибель молодой графини. Это и мне причиняет горе. Но кто же избавлен от подобного испытания? И мне не хотелось жить, когда я видела вашего отца умирающим, приняла его последний вздох и предала земле. Горе мое было велико, но я не могла отчаиваться…
— Хорошо, матушка, этого никогда более не случится, — отвечал Губерт, все еще угрюмый, сам на себя непохожий. — Не бойся, я обещал и сдержу слово.
Старушка и София вернулись в свою комнату. С очень тяжелым чувством отходили они ко сну.
