— Какая же ты нетактичная! — прошипела Марина и вгляделась в лицо молодого человека. — В прошлый раз я на вас чай опрокинула?
— Ничего страшного…
— Что у вас есть хорошего? — перебила его Ирма.
— Пан-пицца, — ответил официант, продолжая рассматривать рисунки. Он даже отодвинул один из них, чтобы лучше видеть нижний.
— Отлично, мне пиццу и свежевыжатый апельсиновый сок. И сделай милость — не плюй мне в еду и пошевеливайся, дорогуша, а то у меня в животе начались от голода спазмы! А когда я голодная, я, право же, невыносимая!
Оскар ушёл.
— Педик!
— Голубой?
— Аж фиолетовый!
— Откуда ты знаешь? — удивлённо спросила Марина.
— Пять лет замужем за человеком, который сейчас трахает восемнадцатилетних мальчиков, — не шутка! Я даже слышала, что мой бывший повадился в детский дом.
— Зачем?
— Молодая, дешёвая, безропотная натура! Кстати, у меня недавно был день рождения, а ты меня даже не поздравила!
— А ты меня даже не пригласила!
— Я не справляла.
— Врёшь, я в «Неделе» читала, что у тебя была вечеринка в ресторане «Колумб»!
— Ох, и дорого же вышло!
Марина достала из сумки чёрный член.
— Это тебе мой подарок. От педиков до искусственного члена — один шаг. Я твоя подруга, а ты меня на день рождения не позвала. Я для тебя недостаточно известная?
— Ты вообще неизвестная, а там были сплошь нужные люди и никого для души. Нет у меня денег, нет, — с каким-то непонятным азартом сказала Ирма.
— Сколько раз я тебя просила помочь мне. Ты могла бы про меня снять сюжет. Сука ты неблагодарная! Когда тебе нужна моя помощь, ты у меня месяцами живёшь. — Марина встала.
— Маринка, ну постой же! Брось ты эту блажь! Таких, как ты, сотни, и все думают, что они Ив Сен-Лораны. Принесут платюшко, сшитое из целлофановых пакетов Tati, и уверяют, да какой там, точно знают, что о них надо снимать передачу, что человечество заболеет и сильно потеряет в весе, если не увидит ИХ КРАСОТУ. Такого насмотришься, что хочется ходить голой, чтобы всяких идиотов не соблазнять вихлять ножницами тыкать в ткань иголкой.
— Ах ты, гуманистка грёбаная! Выскочка! Подстилка для вышедших в тираж известностей! Провинциалка снобная! Пошла к чёрту. Знать тебя не хочу.
В дверях Марина опять столкнулась с Оскаром, который еле увернулся от неё.
— Вы уже уходите?
— Да!
Марина вышла на улицу, вид у неё был самый довольный — ей давно хотелось высыпать за шиворот Ирме пригоршню гадостей, теперь пройдёт месяца два, и этой профурсетке станет стыдно — и, может быть, она ей поможет.
Придя домой, Марина положила на тарелку кузнецовского сервиза кусок сыра, в бокал налила вина, зажгла свечи. Огонь подрагивал, преломляясь в гранях стекла, и рассыпался по комнате синими бабочками. Марина зажмурилась, ей на щёку села одни из них с бархатными лапками, с запахом лета и жалящим кожу солнцем, она провела рукой, бабочка улетела, спряталась в сухом букете со срезанными головами роз. Марина сделала несколько глотков, вино разлилось по горлу терпким, полным секретов вкусом. Она положила в рот кусок сыра, сыр таял, и на нёбе оставался острый, чуть болезненный вкус. Марина, вздохнув, поднялась на ноги и включила видеомагнитофон.
Она увидела двух стариков с приличной бюргерской внешностью и двух женщин — одну мулатку, вторую — похожую на учащуюся ПТУ. Женщины стали изображать дикое желание овладеть стариками, те тоже не отставали — пучили глаза и сладострастно вздыхали, так, что одного из них чуть не хватил апоплексический удар.
Марина оторвала от бутылки наклейку и нарисовала женскую фигуру, а под ней нацарапала надпись: «ПТУ — путь товарищей ущерба». Зазвонил телефон, она убежала в коридор, а когда вернулась, то половой акт уже свершился — она так и не узнала, как ведёт себя организм в столь преклонном возрасте, изрыгая оргазм. Марина выключила телевизор и налила ещё вина, опять раздался звонок, но уже в дверь. Перед ней стоял молодой человек и держал завёрнутый свёрток. Он был одет в фирменную форму штата Марата Георгиевича.
Марина содрала бумагу, под которой оказалась картина. Она поставила её около телевизора, перемотала кассету.
На экране две голые женщины прыгали на батутах обвислых тел, а внизу стояла картина с толстым тореадором. Марину начало мутить, и она была вынуждена отказаться от позднего ужина в особняке Марата Георгиевича ввиду плохого самочувствия.
Вечером после работы Иван делал зарядку, его не слишком заботила рельефность мышц, просто надо взбодриться перед тем, как сесть за письменный стол. Он глубоко дышал, и каждый вздох успокаивал нервы после длинного трудового дня московского таксиста.
Много лет назад он был молодым вундеркиндом, на которого восхищённо смотрела женская половина профессуры, тогда как мужская относилась с презрительной снисходительностью, смешанной с недоверием. Уж больно хорош студент — высокий, широкоскулый, с белой улыбкой, должно быть, какая-нибудь старая дура пишет за него работы. Иван горевал, хотел было обезобразить собственную внешность бессонными ночами, проводимыми за чтением книг, но вместо этого его русская добротная красота приобрела утончённые черты европейца, что ещё больше усилило положительный эффект, производимый на женщин, и отрицательный на мужчин. В конце концов, устав от бессилия что-либо изменить, он перестал обращать внимание на преследующие женские взгляды и не разрешал себе принимать близко к сердцу мужские насмешки. И постепенно вслед за дамами и мужчины приняли всерьёз парадоксальность научных трудов молодого химика. Как ему это удалось? Одному Богу известно! Он и сам не верил в выпавшее счастье и старался изо всех сил ему соответствовать, его нравственный портрет был верхом порядочности и целомудрия.
И вот в один прекрасный день, когда он разговаривал с Аллой Ивановной — женщиной с вспаханными годами лицом и умными, придавленными веками глазами, которая наставляла его на путь истины, в этот самый момент, когда об стены стукался её низкий голос и, отразившись, проникал в ушные раковины, в этот самый миг в класс вошла высокая девушка. Она была одета в летнее платье китайского кроя, под которым угадывалось стройное, упругое тело. Иван стал следить за движениями её смуглых рук, которые прикрепляли объявление к стенду. Должно быть, почувствовав на себе взгляд, девушка обернулась. Через поднятую вверх руку она посмотрела на Ивана и потёрлась носом о предплечье, виновато улыбнувшись, воткнула последнюю кнопку и вышла из класса.
Иван никак не мог отделаться от Аллы Ивановны. Обычно ему было с ней интересно, но сегодня, в этот звонкий майский день, когда лопнувшие почки, возродившись в зелени наступающего лета, издавали такой пронзительный аромат, ему совсем не хотелось вбирать опыт глубокой, старой жизни. Напротив, всей своей неопытной душой он стремился броситься в прозрачный ручей, только что ворвавшийся в этот угрюмый, даже в такой день, класс. Впервые двадцатилетний мужчина почувствовал непреодолимое влечение к женщине.
Очутившись в коридоре, он не смог найти девушку в голубом платье, долго он бегал по этажам, донимая всех расспросами, потом внимательно осмотрел буфет, двор при институте — её нигде не было.
Перед его глазами стояла длинная шея и поднятый вверх хвостик. Иван обречённо сел на край тротуара около входа в институт. Он стал следить за воробьём, который беззаботно скакал под ногами студентов и клевал крошки на обёртке печенья. Ивана то и дело задевали сумками, слышались шутки, но он сидел неподвижно и глядел на птицу. Иван представлял себя маленьким воробьём, он мечтал, что какой-нибудь студент наступит на него и раздавит неуклюжей ногой, тем самым прервав невероятные муки.
И вдруг ему почудился будто бы знакомый голос. Рядом с деканом стояла девушка в китайском платье. Сергей Анатольевич — бойкий мужчина, который когда-то работал пионервожатым в спецшколе с французским уклоном, а потом каким-то чудом стал деканом химического факультета Московского университета, сохранил всё душевное озорство пионерского прошлого. Он увлечённо разговаривал с подошедшей студенткой в розовой ангоровой кофте, выгодно подчёркивающей объём бюста.
У Ивана в голове мелькнула мысль, что незнакомка в китайском платье — любовница Сергея Анатольевича, и вся его душа обратилась в пепел и развеялась по ветру. Он хотел было подойти к декану и произнести обличительную речь, но замялся. Собрав остаток благоразумия, стал наблюдать и вскоре заметил: взгляд декана, обращённый на обладательницу пышного бюста, как будто искрился и пенился, Сергей Анатольевич, как жук, шевелил бровями и медленно пожирал девушку, отдуваясь ангоровым пухом. Когда же он смотрел на вторую, его взгляд был незатейлив и полон любви. Она стояла, явно скучая, и вдруг случайно взглянула на Ивана. Он широко улыбнулся. Девушка обернулась и, не обнаружив у себя за спиной никого, кроме прыщавого бурята, пришла в смятение, но глаз не отвела. Иван улыбнулся ещё шире и сделал шаг навстречу к ней, она чуть дёрнула подбородком, и её тёмные, синие глаза сделались ещё темнее, но она продолжала смотреть в лицо Ивана. Он резко рванулся вправо и спрятался за огромным дубом, пронизывающим своим древним стволом далёкие и близкие времена. Постояв несколько секунд, Иван выглянул. Девушка улыбалась, он опять спрятался, а появившись снова, надул щёки, скосил глаза, высунул язык и руками оттопырил уши. Когда он привёл глаза в естественное положение, на него с интересом смотрел декан, его дочь и пышногрудая девица. Иван спрятался за дуб, отогнал от себя синюю бабочку и вышел из укрытия.
