Дела шли хорошо - работница стояла голая возле колонки и обливалась ледяной водой. Ярко светило солнце, но температура воздуха была не больше двух-трех градусов выше нуля. “Пневмония, - было первым, что мелькнуло у него в голове и сразу вслед за тем, - до чего же она красивая!” На теле Бранки не было ни единого лоскута одежды и ни единого следа от одежды - оно было ослепительно и равномерно белым, от него шел пар. От мраморной статуи в античной бане ее отличал только золотой треугольник внизу живота и золотой блеск на наголо стриженой голове. Однако же, античным прообразам мраморных богинь с их плосковатыми задами было очень далеко до этой девки. Очень далеко.
Она заметила, что он смотрит на нее, и выгнула поясницу, вернув ему взгляд. На солнце ее глаза были ярко-зелеными, кончики пальцев и соски розовато просвечивали насквозь, по животу стекали прозрачные капли. У него захватило дух. Чтобы вернуть лицу пристойное выражение, он попытался вспомнить, видел ли когда-либо что-либо подобное. И не вспомнил. Пришлось отвернуться, чтобы спрятать маску слабоумного сатира, в которую превратилась его физиономия, и не докурив сигарету, уйти в дом.
Закурив новую и приготовляя себе чашку кофе для восстановления баланса, он утешил себя мыслью, что поступил правильно - самым тонким моментом в мизансцене был момент одевания. Сердцу Бранки, однако, были чужды подобные тонкости, она вошла в апартаменты вслед за ним, в одних кроссовках, неся свой черный комбинезон в одной руке, а белье - в другой.
- У тебя есть полотенце? - спросила она.
- Есть, - ответил он, вспомнив, уже направляясь к рюкзаку, что за все это время пребывания на посту сам так и не вымылся толком.
- Ты можешь взять меня прямо сейчас, - буднично заметила Бранка, роняя одежду из рук на пол. - Я всегда хочу после холодной воды.
- А я тебе что, грелка? - он швырнул полотенце ей в живот. - Я не хочу.
Это не было правдой. Но переход от изысканного любования к сексу по-быстрому был слишком крут для него, и его чувственность мгновенно испарилась, столкнувшись с ее холодной деловитостью.
Бранка молча и быстро оделась - она решила, что ею пренебрегли. А он, при всей своей опытности, так и не понял, что она не холодна и не деловита, а просто не умеет по-другому выразить своих чувств.
Допив свой кофе, он оставил каменно замолчавшую Бранку готовить еду на двоих, а сам спустился в подвал, чтобы проинспектировать работу, где обнаружил, что за несколько утренних часов работница сделала больше, чем он за предыдущие два дня, и невольно подумалось ему, что же эти изысканные на вид руки и мраморные колени могут сделать с человеком в любви или в ненависти? И еще нечто открыли ему в подвале трудолюбивые Бранкины руки - часть рисунка, нанесенного каким-то красителем, более темным, чем серый камень, обнажилась на стене, освобожденной от мусора. Он взял лопату и едва копнул подножие располовиненной мусорной горы, как она съехала вниз, и рисунок стал виден полностью - буква “А” в круге диаметром метра в два, едва отличимая по цвету от стены.
Ведомый желанием, он вернулся в дом и взялся за помеченную знаком книгу. Разумеется, присутствие такого существа, как Бранка, невозможно было проигнорировать, и все же, увлеченный поиском связей, он почти забыл о ней, пока она не поставила на стол перед ним сковороду с жареным мясом. Он быстро закрыл книгу, оберегая драгоценные страницы от шипящего жира.
- Ты что, католик? - неприязненно спросила Бранка.
- Нет, - ответил он и добавил, понимая, почему был задан вопрос. - Это не Библия.
- Значит, ты колдун?
- Нет, - ответил он, очень удивленный. - Почему ты так решила?
- Потому, что это, - она ткнула пальцем в обложку, - Знак Дьявола.
- Знак Дьявола - это пятиконечная звезда.
- Пятиконечная звезда - это знак человека, пять “А”, пентакль. Два “А”, если направлены вверх и вниз - это знак Бога, шестиконечная звезда. Одно “А” - это знак Дьявола.
- Откуда ты это знаешь?
- Все знают это, - Бранка пожала плечами. - В Боснии такой знак, - она показала на обложку, - мусульмане рисовали на церквах, а православные - на мечетях. Все знают, что это знак Дьявола, даже албанцы знают это.
- Я не знал.
- Значит, ты безграмотный, - усмехнулась Бранка, и он был вынужден согласиться с ней.
Альянс баранины с шинкой, жареных вперемешку и присыпанных красным перцем, оказался весьма недурен, несмотря на религиозную несовместимость или благодаря ей. Бранка потребовала коньяк и получила его, а он изготовил себе чашку крепчайшего и чернейшего чаю “Железная Богиня Милосердия”, чтобы прочистить мозги от жира для работы над переводом, но поработать не удалось, потому, что Бранка заметила небрежно, прихлебывая коньяк:
- Говорят, что у пидарасов - дьявольская кровь, - и у него округлились глаза над открытой было книгой.
- Это как? - спросил он.
- А так, что когда мужчина трахает мужчину, он увеличивает свою мужскую энергию и ничего не отдает. Это делает его психом. Князь Лазарь был пидарасом, и Геракл, и царь Александр, и Цезарь - все великие воины были такими, ты что, не знал?
- Знал. Но тогда времена были другие, не всегда была возможность…
- Ты дурак. Ты думаешь, что у Цезаря было меньше возможностей, чем у тебя? Времена всегда были такие. Чтобы быть великим воином, надо быть психом, нормальные люди не воюют, им это не нужно.
- Значит, те, кто красит губы и ходит в женском платье - это великие воины?
- Ты еще больший дурак. Это несчастные люди, у которых есть х…й, но нет мужской энергии. Настоящий пидор никогда не захочет быть похожим на женщину - он ее презирает, как собаку.
- Почему тогда он сам становится раком, как женщина?
- Это ты считаешь, что как женщина. А он считает, что как мужчина. У него не только жопа, но и мозги устроены по-другому. И ему плевать на то, что ты считаешь. Они считают себя выше всех.
- Откуда ты это знаешь?
- Оттуда, что я много раз имела с ними дело. Это твари, их видно по глазам. Это они убивают женщин. И детей. Нормальный мужчина этого никогда не делает. Для нормального мужчины любая женщина - это его женщина. И любой ребенок - это его ребенок. Поэтому плохих людей во всем мире называют пидорасами. Такие они и есть.
- Но князь Лазарь или Александр Македонский - они же не были плохими людьми?
- Очень даже были. Хороший человек не может быть хорошим воином - он будет жалеть. А пидорасы - безжалостны. Поэтому они хорошие воины и ничего не боятся - они знают, что их никто не пожалеет. А люди всегда воюют, им нужны воины, они любят своих воинов. Тебе же не нужна собака, которая любит всех людей? Или собака, которая жалеет зайца? А чтобы получилась хорошая овчарка или хорошая борзая, их надо специально выращивать, они должны быть чистокровными.
- Стоп. Откуда ты об этом знаешь?
- А кто об этом не знает? - Бранка пожала плечами.
И действительно, кто об этом не знал?
- Но пидарасы - люди, а не собаки, - заметил он. - Кто же их выращивает?
- Дьявол, кто же еще?
- Ты веришь в Дьявола?
- Только дурак не верит в Дьявола. Дьявол сделал так, что его тварям легко выдерживать чистоту породы - они не имеют дела с женщинами.
- Но им же надо размножаться?
- Они размножаются, как все люди. Но мужчина, родившийся от пидора - сам пидор. И всегда таким будет. А если не будет - то сдохнет, как собака, как борзая сдыхает, если ее не пускать в поле.
- Откуда ты об этом знаешь? - в очередной раз спросил он.
- А кто об этом не знает? - в очередной раз спросила Бранка.
И он не нашелся, что ответить.
Почему-то все всегда происходит очень быстро. Вот когда ты сидишь и раздумываешь о том, как это могло бы быть - тогда это происходит медленно. А когда это начинает происходить в реальной действительности - тогда это обрушивается, как лавина.
Бранка первой обнаружила рейнджеров и поняла, что это – рейнджеры, потому, что была иностранкой. В это интересное время, в этой интересной стране в камуфляж мог быть одетым и сельский тракторист, и вышедший на прогулку пенсионер, и бомж - но она-то об этом не знала. И потому, обнаружив сначала бликование бинокля, а потом и двух человек в униформе, сидящих на горе, она сделала то, чему ее обучали всю жизнь - сообщила старшему по команде.
Старший по команде взобрался на чердак и через щель между листами кровельного железа рассмотрел в свой старый цейссовский бинокль двух парней в камуфляже, рассматривавших замок через мощные военные монокуляры. Они слегка замаскировались - один был в черной куртке поверх камуфляжа, а другой - в серой, но из-под курток торчали глушители, миллиметров на девять, прошибающих любую бронезащиту, что очевидно выдавало спецназ. Да и лица у этих ребят были очень специальные, не местные лица, а у одного из них он без особого удивления обнаружил в ухе серьгу. Если бы он не видел таких ребят в Боснии, то вполне мог бы помахать им рукой и пригласить на чашку кофе - они выглядели, если бы не оружие, как пара студентов, откуда-нибудь из Упсалы. Но он видел их в Боснии и точно знал, для чего они сюда пришли. Его старый пистолет и “ижевка” не шли ни в какое сравнение с их автоматическими винтовками, поэтому следовало использовать военную хитрость, следовало создать у волчат впечатление, что в этот курятник можно залезть и вырезать его, ничем не рискуя. Он усмехнулся, слезая с чердака - у него была приманка, способная заставить пустить слюни даже матерого волка.
