- Мастерица!.. - выдохнул Порочестер, явно довольный донельзя - вот только чем именно?.. Развивать эту тему я не стал - сам расскажет, когда сочтёт нужным. Чуть позже, в электричке, которая теперь, в темноте, из романтической колесницы превратилась в не очень уютное обособленное от мира общежитие, я заметил:
- Ну, кажется, Ваша дама Вам понравилась. Это был даже не вопрос - я был полностью уверен в ответе; к моему изумлению, Порочестер заявил:
- Не знаю, дружище, эээ… не знаю. Массажистка она, конечно, потрясающая (тут он снова плотоядно закатил зенки), но сама по себе… эээ… немного не мой типаж. Вы были правы. Хотя, конечно… да… Честно говоря, я сам ещё не понял… Я, оскорбившись за Елену, уже собирался сказать ему что-нибудь резкое, но тут он почти шёпотом продолжил:
- И Вы знаете, дружище, что странно?.. Я жду не дождусь, пока приеду домой - и скорее за компьютер. Очень соскучился по аcidophileen. Хочу к ней. К той, какая она на самом деле, ну - там. Приду, включу ноутбук, сразу на форум, она, наверное, тоже вся заждалась меня уже… чайку с ней попьём вместе, ммм, поболтаем, обсудим сегодняшний день… - он предвкушающе потёр пухлые ладошки и аж зажмурился от удовольствия. Мне было и неприятно, и одновременно приятно всё это слышать. Он крепко завяз, ему предстоял очень долгий путь, если он хотел излечиться от интернетзависимости. Ну, а я?.. Вслух я не сказал, но подумал, что, раз так, я ничего не имею против того, чтобы разделить с ним джентльменские обязанности.
К первым холодам я уже числился учеником автошколы. В назначенный день придя на вводную лекцию по теории, я с приятным удивлением обнаружил, что не так уж и устарело выгляжу, как мне это представлялось в воображении. На добрую половину группа состояла из моих… скорее ровесниц, чем ровесников - как ни странно. Был один бодрый шестидесятилетний дед (с задней парты я видел его обрамлённую седыми клочьями лысину с торчащими ушами), по его словам, никогда в жизни не подходивший к автомобилю ближе, чем на метр. Были и помоложе, с переменным успехом колыхавшиеся где-то между тридцатью и сорока, но совсем юных я не встретил. Очевидно, не без зависти подумал я, нынешнее поколение рождается уже с водительскими правами в пелёнках. Все эти наблюдения несколько меня подбодрили. Обрадовало и то, что практические занятия будут идти параллельно с теорией - а я-то думал, как всегда, сначала суп, затем - компот. Уже без ложного стеснения я поинтересовался у директора школы, когда мне следует созвониться с инструктором, и тот, испуганно замахав на меня руками, ответил:
- Вчера. Времени у меня, слава Богу, было навалом. Куда сложнее обстояли дела с финансами. Инструктор, кряжистый пятидесятилетний кабан с авторитарным характером, усасывал мои деньги, как пылесос; пришлось заметно урезать личный бюджет и подтянуть пояс. В возмещение этого я стал часто ездить в гости к Порочестеру, чей холодильник всегда был под завязку набит всякими вкусностями, - и вообще он жил на широкую ногу. Мы усаживались кто на диван, кто - в кресло, ставили на столик свечи и под неизменный коньячок беседовали о том, о сём - чаще всего о Елене, которая была теперь нашей излюбленной общей темой, прочнейшим связующим звеном. Порочестер жаловался, что в последнее время в их отношениях с аcidophileen что-то изменилось - не в лучшую сторону. То есть вроде бы она по-прежнему хороша к нему, в Златоперье они по-прежнему считаются идеальной парой, но появился в ней какой-то прежде незаметный нюансик, что-то новое, больше внутренней свободы, что ли. Да, именно свободы - он чувствует, что в её душе появился недоступный ему уголок, они уже не две стороны одной медали, не принадлежат друг другу всецело, как раньше.
- А ведь вроде должно быть наоборот, дружище, - беспокоился карлик, - правда же, должно быть наоборот?.. Я кивал или пожимал плечами - почему, собственно, он так считает?.. Я видел, что он жадно ищет в Елене прежнюю аcidophileen - и обижается, что она не хочет вновь ею становиться. Обратно. А ведь аcidophileen, в сущности, никогда и не существовало, она жила только в воображении Порочестера. Но он шёл в своих желаниях ещё дальше. Он хотел, чтобы и живая, реальная Лена, с которой мы теперь виделись довольно часто, превратилась в аcidophileen из Интернета. Он не только хотел этого, но свято верил, что рано или поздно это произойдёт - если мы все будем правильно себя вести. И я никак не мог объяснить ему несостоятельность его притязаний.
- Может быть, она во мне разочаровалась?.. - сокрушался карлик, раскладывая передо мной веером распечатки их форумных бесед (в нашей троице был всё тот же негласный уговор: при встрече - никакого Интернета!) и тыча пухлым пальцем в наиболее полюбившиеся ему места, для верности обведённые кислотно-жёлтым маркером. Когда он однажды попытался учудить подобное в ресторане, где у златоперьевцев проходил "Свободный микрофон", мне пришлось попросить его убрать папку с бумагами прочь, - а не то люди подумают, что на поэтическую встречу невесть как прокрался представитель сетевого (не в том смысле!) маркетинга, чтобы под шумок завербовать пару-тройку зазевавшихся литераторов. Зато Порочестер и снискал у публики гигантский успех, с отчаяния очень выразительно прочитав со сцены одну из самых горячих и злых своих пародий на какого-то местного мэтра, неопрятно и неоправданно кичащегося экой для нас диковинкой - членством в Союзе Писателей.
- Может быть, она злится? Может быть, ждёт от меня чего-то… ээээ?.. А я всё никак…
- Да Вы поймите, дружище - не она в Вас разочаровалась, а просто Вы теперь видите её совсем другими глазами, более полно, целостно - вот Вам и кажется, что в её виртуальном образе чего-то недостаёт! - наводил я тень на плетень, и бедный карлик мне верил, ибо желал поверить. А ведь я лукавил: уголочек в Елениной душе действительно был - Порочестеру нельзя было отказать в интуиции. Хозяйничал в этом тихом уголочке ни кто иной, как ваш покорный слуга. Ещё с той первой встречи мы начали переписываться, это была очень доверительная переписка, и, наверное, не было такой вещи, о которой бы мы друг друг другу не рассказали. О Порочестере в том числе. Иногда, соскучившись, я звонил ей. По вечерам за городом, должно быть, особенно грустно и одиноко. Мне нравилось слушать её голос, мягкий и немного шершавый, как абрикосовый сок.
- Как Вы считаете, дружище - пора мне с ней переспать?.. Или, наоборот, не стоит?.. Всё-таки дама уже немолодая, одинокая - вдруг она потребует, чтобы я на ней женился?!.. Как Вы думаете - может быть такое?..
- А Вы сами-то чего хотите, дружище? - вяло спрашивал я.
- Не знаю… - нервничал Порочестер. - Вдруг это всё только испортит?.. Я ещё не решил… В общем-то, я его хорошо понимал. Парадокс, но стеснительный и чувственный Порочестер был по своей сути человеком публичным, ярким - эту его суть вскрыл Интернет. Для его темперамента нужен был зритель. А Лена, то есть аcidophileen, была отличной сценической партнёршей. Для златоперьевцев они по-прежнему оставались прочно спаянной парой, чей роман всех умилял до слёз благодаря резкой контрастности образов. Я, человек, понимающий в искусстве, чувствовал это особенно остро - поэтому в их виртуальные, форумные отношения не встревал. Как ни нравилась мне Елена, я куда пуще боялся разбить иллюзию, ибо у них и впрямь был на редкость красивый виртуальный дуэт, - я хорошо понимал, что мы бы с аcidophileen вместе и вполовину так интересно не смотрелись. Они были как Инь и Ян, добро и зло, ангел и чудовище, - меж тем как, попытайся я "отбить" её у Порочестера, очарование бы тут же поблёкло и мы с Еленой превратились бы в двух серых обывателей, какими, собственно, и являлись. Зато - думаю, именно поэтому - наша с нею дружба была гораздо доверительнее и ближе, мы лучше друг друга понимали, да и точек соприкосновения было больше. Со мной ей не было нужды, как с Порочестером, искать поддержки у ищущего сильных ощущений виртуального зрительного зала - мы отлично себя чувствовали и наедине. Увы, - правильнее было бы сказать не "наедине", а всего лишь в личке. Ибо я обнаружил странную вещь. Казалось бы, все эти виртуальные страсти - лишь игра; ан нет, они странным образом накладывали отпечаток и на реальные отношения в нашей троице. Задавали правила поведения. Например, я чувствовал, что почему-то, невзирая на всю нашу взаимную симпатию, не могу ни поехать к Елене в гости один, без Порочестера, ни тайком пригласить её к себе. При одной мысли об этом в голове у меня сразу начинали петь "Весёлые ребята": "Говорят, что некрасиво, Некрасиво, некрасиво…" Порочестер - мог. Но почему-то этим правом не пользовался. Видно, в реальной жизни именно я играл при нём необходимую роль зрительного зала. А я - хотел, да не смел. Не знаю, в чём тут было дело - в этических ли соображениях, в иррациональной боязни нарушить правила игры, предать дружбу, - но это было так. Пока они считались официальной парой в Златоперье, Лена была как бы его - совершенно независимо от реального положения вещей. И я знал, что она тоже это чувствует. При всей нашей нынешней закадычности она ни разу не сделала даже намёка, попытки заманить меня к себе без свидетеля - и, так сказать, нарушить комплектность. Вот почему я с особым рвением налегал на вождение. Чтобы упихнуть побольше занятий в неделю, я даже готов был сократить свой рацион вдвое. В качестве личного шофёра Порочестера моё место в этом альянсе было бы чётко определено, мы бы ездили к ней часто-часто: я знал, что, появись такая возможность, мой друг-эпикуреец больше никогда не попрётся в такую даль пешим ходом. Ну, а пока… пока мне приходилось мириться с установленным не мною порядком. Раз в неделю, по субботам - чаще она не могла себе позволить - Лена приезжала в Москву делать Порочестеру массаж. Я оставался не у дел - прожорливая автошкола напрочь вытеснила из моей жизни все прочие удовольствия. Мне оставалось только пережидать в гостиной или на кухне, смакуя коньячок и вишнёвый дымок сигариллы под бравурный аккомпанемент писклявых стонов и криков Порочестера (который с некоторых пор совершенно меня не стеснялся). Теперь уж я знал их происхождение. Лена была тут не виновата. Точнее, виновата только в нежности своих рук, которая всякий раз вызывала у чувствительного, не привыкшего к искренней ласке Порочестера неконтролируемую и бурную разрядку. (За что, в сущности, и его было бы неправильно винить, ибо сам он этой разрядки вовсе не желал и даже иногда, желая избежать её, перед сеансом принимал транквилизаторы. Но тщетно). С лёгкой, без боли, почти стариковской печалью я в такие минуты размышлял об их странной связи. Я не мог не видеть, что при всей суетливости Порочестера вокруг чувств к нему аcidophileen, сама Елена - как живой человек - в общем-то, ему безразлична. Его отношение к ней складывалось как бы из двух независимых компонентов: оперная, на зрителя, виртуальная страсть - и открывшееся ему чувственное удовольствие от массажа, без которого он теперь прямо жить не мог. Это была очень странная формула: составь эти два компонента вместе - и получалась почти полноценная любовь. Но убери массаж, отними Интернет - и от Порочестеровой аcidophileen оставалась абсолютно ему чужая, не первой молодости и, в общем-то, даже не очень симпатичная ему дама (он ведь тогда, в электричке, был до отвращения честен). Да и как она могла ему нравиться? Они ведь и впрямь были очень, очень, очень разными людьми. При всей моей симпатии к Лене я не мог не видеть, что в ней, в сущности, нет ничего особо примечательного: она была умненькой, весёлой и во многом даже талантливой, но, в сущности, совершенно обыкновенной женщиной без всякого выверта и надрыва. Двадцать лет назад о ней можно было бы сказать: простая советская девчонка. Я тоже, хоть и аристократ, по своей сути был ни чем иным, как простым советским парнем - и ничего другого для себя не искал. Порочестер же - при всём нашем пресловутом "родстве душ" - был совсем особый, не нам чета; сама его внешность накладывала на него печать оригинальности и предопределяла его судьбу. Он обожал роскошь, кич и комфорт. Его квартира была набита антиквариатом и артефактами. Много лет назад он снялся в кино в роли скверного карлика-инопланетянина - я видел ленту, процентов на девяносто он играл в ней самого себя. Чуть позже он - правда, без особого успеха - баллотировался в депутаты городской Думы от ЛДПР. После двух этих красочных отрезков жизни у него остались разнообразные знакомства в богемных и политических кругах - как-то раз нам продемонстрировали огромный альбомище, где Порочестер был запечатлён в обществе самых разнообразных знаменитостей, иные из которых покровительственно держали руку на его плече. Был среди них, конечно же, и сам Владимир Вольфович, с которым Порочестер, по его уверениям, находился "на короткой ноге". Признаем и ещё кое-что. Увы, за недолгое время нашего знакомства я успел не единожды убедиться в том, что мой друг, выбирая себе прозвище, был не только самокритичен, но и безжалостно точен. При всей глубине и утончённости чувств - а, может, и благодаря ей, - он был порочен чудовищно, да-да - чудовищно, и только такой отстранённый и ко всему равнодушный тип, как я, мог, узнав его поближе, остаться ему другом. (Наверное, потому-то у Порочестера до сей поры и не было настоящих друзей - все его знакомые были недостаточно черствы). Сластолюбив он был донельзя. Он взахлёб, с азартом пользовался всеми преимуществами покупной любви и в иные дни заваливался в постель сразу с двумя, а то и тремя разновозрастными (для остроты) красотками, переедая и несусветно экспериментируя - теперь, когда наши отношения благодаря Елене стали особенно доверительными, он рассказывал мне обо всей этой акробатике в мельчайших подробностях, с приложением иллюстраций из Интернета и специальной литературы. В шкафу у него, и уж это я видел собственными глазами, хранился целый склад всевозможных аксессуаров - один другого зловещее. Как вы понимаете, литературные сайты были далеко не единственными и даже не самыми любимыми его пастбищами в Сети. На досуге он, по его словам, пробавлялся тем, что щупал малолеток в общественном транспорте, - но это уж он, по-моему, присочинял. Что ж он так привязался к нам, серым и сирым?.. Чего ему не хватало?.. Я - плохой психолог и чёрствый человек, поэтому в таких вопросах доверяюсь Лене. "Ты пойми, - как-то сказала она, - до нас у бедняги было всё, кроме самого простого - дружбы и любви, за ними-то он в Интернет и полез." Видимо, она была права. Мы с Еленой давали ему иллюзию того, что он искал - да, пока только иллюзию, но всё же; ради этой-то иллюзии, воплощённой в нас двоих, он готов был пожертвовать всем, что имел - блестящими знакомствами, дорогими женщинами и даже комфортом. То-то теперь он так и нервничал, ощутив в аcidophileen перемену. Нравилась она ему на самом деле или нет - неважно; коварный Интернет приучил его чувствовать себя любимым, любимым безоглядно - и он панически боялся это утратить. Думаю, именно поэтому Еленин массаж производил на него такое сокрушительное действие - и не мог быть заменён ничьими другими руками. Это был не обычный массаж, в нём тело соединялось с душой. Вероятно, именно это удивительное соединение - куда скорее, чем соединение Елениных пальцев с его плотью, - и вызывало у него раз от разу такую неадекватно бурную реакцию.
