Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и — а-х-х! — погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. Вполне невинно, поскольку некоторые его особые склонности, к великому сожалению Вальтро, надежно предохраняли ее от его слишком пристального внимания. К тому времени, как Вальтро прыгнула в колодец, волны времени уже вынесли ее к ее двенадцати или тринадцатилетию, но, глядя на ее лицо и фигуру, никто не дал бы ей меньше пятнадцати.
У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом. Цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась — Нелли вошла.
— Милочка моя! — закричала она, проходя мимо растопырившего руки Жоржика, чтобы обнять Вальтро. — Ты хорошеешь, день ото дня! — От нее исходили мощные волны «Шанели № 5», она обернулась к Жоржику. — Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! — Она снова стиснула Вальтро и без усилий оторвала ее от земли. Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах, Грета высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно затрусила через двор. — Деточка моя! — завопила Нелли, отпуская Вальтро и начиная рыться в кожаном мешке, на который пошли шкуры, по меньшей мере, трех аллигаторов. — Гостинчик, радость моя! — Она сунула в нос княгине такой же точно стейк, какой предлагала ей Вальтро, и княгиня не посмела отказать.
— Шампанского! — категорически сказала Нелли, сдирая с себя насквозь мокрое платье и насквозь мокрое белье. — Пока я буду купаться! — И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Это было зрелище, от которого не смог бы отказаться и сам Рубенс. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
— Спасибо, прелесть моя, — сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал ледяного шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди торчали вверх, подобно головам двух лысых евреев в розовых камилавках, заросли ее лобка шевелились в воде, как волосы утонувшей русалки.
— Слово чести, — сказал Жоржик, заглядывая в бассейн, — если бы ты весила меньше хотя бы килограмм на семьдесят…
— Ты бы предложил мне свою любовь, — расхохотавшись, перебила Нелли.
— …Я бы предложил тебе свой банный халат, — невозмутимо продолжил Жоржик, — но теперь ты будешь ходить голой — и за твою толстую жопу, и за твой длинный язык. — Твои соседи будут чесать языки об мою жопу, — заметила Нелли.
— Вылезай, — сурово сказал Жоржик, — хватит плевать в мой колодец. — Но халат принес, и Нелли влезла в него наполовину — вторая половина осталась торчать.
Они разместились за столом, поставленным прямо на газоне, Нелли твердой рукой разлила в бокалы шампанское.
— Перестань спаивать ее винищем, — брюзгливо заметил ей Жоржик, кивнув в сторону Вальтро.
— Глоток шампанского никому не повредит, — ответила Нелли. — А вот, безделье повредит.
— Ей есть, чем заняться, — еще более брюзгливо возразил Жоржик.
— И чем же? — Нелли удивленно подняла брови. — У девочки есть голос, ты хотя бы занимаешься с ней сольфеджио?
— На фига ей сольфеджио! — начал заводиться Жоржик, этот разговор происходил уже не в первый раз и неизменно приводил его в раздражение. — Тебе дало что-нибудь сольфеджио? Мария Каллос рождается раз в сто лет, а певичек — как грязи. И у меня нет денег, чтобы раскручивать ее на эстраде.
— Да она в школу не ходит! — перешла в атаку Нелли, усмотревшая в словах Жоржика двойной намек в свой адрес. — Чему она может у тебя научиться, кроме сольфеджио?
— Всему, что надо, — огрызнулся Жоржик. — На фига ей школа? Для сколиоза? Ты чему-нибудь научилась в школе, кроме матюгов? Я не вынес из школы ничего, кроме мешка идиотских предрассудков.
— Да она вообще ничему не учится! — повысила голос Нелли.
— Нет, учится! — заорал Жоржик. — У нее есть все учебники, лингафонные курсы и программы, когда придет время, я заплачу, и ей дадут аттестат экстерном. Сегодня все учителя есть в персональном компьютере, только более качественные и без всяких персональных выгибонов. А в школе ее научат завидовать, презирать тех, кому не в чем завидовать, сосать за бабки и всю жизнь таскать на себе ранец, полный дерьма. — Жоржик перевел дух и залпом допил свой бокал, он был убежденным индивидуалистом, анархистом, эксгибиционистом, имморалистом, гомофилом и контрреволюционером.
— А если тебя хватит Кондратий, — вежливо спросила Нелли, — где она возьмет аттестат и паспорт, и денег, чтобы кинуть венок на твою могилу?
— Из ящика, который стоит у меня под кроватью, рядом с чемоданом, в котором я храню свои дипломы и порножурналы, — ухмыльнулся Жоржик. — А если не хватит, то со своего счета в банке. Или моего, который будет принадлежать ей вместе с домом, если я не пропью и то, и другое, до того, как сдохну. В отличие от тебя, — Жоржик показал все тридцать два своих швейцарских зуба, — ей будет, что кинуть на мою могилу, кроме пустой бутылки из-под водки.
— Я кину бутылку из-под шампанского, — небрежно заметила Нелли, поворачиваясь к Вальтро. — Валентина, деточка моя, почему ты до сих пор не подсыпала крысиного яду этому старому козлу?
— Я тебя уже тысячу раз просила не называть меня Валентиной, — сказала Вальтро. — А Жоржика крысиный яд не возьмет, и у нас тут нет крыс.
— Но, деточка моя, — Нелли всплеснула руками, — я говорила тебе уже тысячу раз, что Вальтро, которой окрестил тебя этот тип, — она ткнула пальцем в ухмыляющегося Жоржика, — это австрийская медсестра, которая удушила тридцать или сорок стариков.
— Ну и черт с ними, — сказала Вальтро.
Жоржик расхохотался.
Наутро он снова расхохотался в своей постели, вспоминая вчерашний разговор, хотя голова его и побаливала от шампанского, которое он пил только ради Нелли. Нелли — умная баба, но ей никогда не понять, что такое Вальтро. Кто-то из них: либо Нелли, либо Вальтро, был из другого мира, не из этого. Жизненный капитал Нелли был легче, чем у Жоржика, на девятнадцать лет, однако, сдачи вполне хватало на мешок мудрости, из которого она пыталась одарить Вальтро, но золото ли ее просыпалось через бесплотную тень, или сама она была тенью в мире Вальтро. Сам-то Жоржик был склонен полагать, что из них двоих настоящая Вальтро, он восхищался ею. Бывала Нелли и примадонной, и прошмондовкой, но осталась тем же, чем и была, — умной, честной, доброй и несчастной бабой. Все золото, рожденное в ее горле, и ее шмоньке, которое она отлила в огне, водах и медных трубах, холодным пеплом просыпалось на ее седеющую голову, и этим пеплом она хотела осчастливить девчонку. Жоржик ухмыльнулся. Он сам был родом из тех же мест, что и Вальтро. Вальтро зачаровывала его. Рожденная в грехе, ничего на знавшая и не имевшая, кроме греха, она не имела никакого понятия о грехе, она была абсолютно бессовестна, а потому великодушна. В ее душе не было места для стыда, страхов, сомнений и сожалений, связанных с грехом и чувством вины, поэтому она могла вместить и позволить себе все, она была чиста и абсолютно всесильна в своем не имеющем границ великодушии. Она была огнем папоротника, нечувствительным к собственной боли, холодным жалом, пронзающим породившую его грязь, в которой таилось все золото мира. Вальтро была от мира сего и его хозяйкой, а не грязь со всем ее золотом. Расставив таким образом приоритеты, Жоржик почесался, бодро пукнул и вскочил с постели, готовясь к ежедневному радостному ритуалу — встрече со своей драгоценной Вальтро.
После вчерашнего фуршета с шампанским, плавно перешедшим в обед с грилем и в ужин с коктейлями, Нелли просыпалась тяжело и долго. По многолетней привычке первое, что она сделала, когда сползла с постели, это глянула в зеркало.
— Да-с, полный квас, — как говаривала ее старая покойная подруга.
Старуха в мятой ночной пижаме со смешными цветочками тяжело проковыляла в ванную, наполнив ее звуками спускаемого унитаза, шуршанием воды из душа и запахами своего огромного тела. Но через сорок минут, оттуда, легкой походкой, вышла совершенно иная женщина. Нелли посмотрела в окно — Жоржик уже торчал посреди газона в своем шезлонге, наблюдая, как Валька крутится на турнике. Зрелище было потрясающим, эта девка обладала полным бесстрашием и великолепным телом, а координации ее движений позавидовала бы любая балерина. Нелли знала в этом толк. В который уже раз Нелли испытала смешанные чувства: радость за старого хрена, который был счастлив со своей Вальтро, и тревогу за девчонку. Нелли познакомилась с Жоржиком, когда ей самой было двадцать лет, и слишком хорошо знала этого человека. Жоржик был сыном политзаключенной и еще черт знает кого, он родился за проволокой какой-то пермской зоны, вырос за проволокой, и все его понятия о жизни уходили туда, за проволоку. Проволока проходила через всю его жизнь, и всю свою жизнь он пытался перервать ее, перепрыгнуть, перекусить зубами. Консерватория открыла перед ним мир, но он навсегда остался в своей сумеречной зоне, которую не могли осветить никакие софиты: и выл там, и бесновался, как тамбовский волк, как запертый зверь. Театр отшлифовал его, придал внешний лоск и сделал особенно опасным. При желании Жоржик мог выглядеть, как интеллигент в четырнадцатом поколении, но ничто, кроме интеллигентской бородки, не роднило его с Чеховым. И хотя природный ум, любознательность и склонность к чтению сделали из него высокообразованного человека, он как был, так и остался разбойником, не признающим никаких ограничений, партизаном на оккупированной территории.
