Михр-Бидад с грустной улыбкой качнул головой вперед.
— Не будешь впредь вести себя, как бешеный пес?
Михр-Бидад с той же улыбкой мотнул головой из стороны в сторону.
— Не будешь?
— Нет.
— Не будешь?
— Нет.
— Не будешь?
— Нет.
— То-то же! — Дах сочно рассмеялся и сунул меч в ножны. — Расхотелось мне тебя убивать. Почему — и сам не пойму. Покричал — и отвел, что ли душу. Пошли-ка, брат, отсюда, пока зверье нас не слопало.
Заботливо поддерживая друг друга, обходя трупы и отгоняя криками хищных птиц и зверей, они медленно потащились через багровую котловину. Часто отдыхали. Михр-Бидад перевязал рану Гадату. Гадат перевязал рану Михр-Бидада. До холмов добрались после полудня.
— Я дах Гадат, пастух и пахарь, — гордо сказал Гадат, представ перед Томруз. — Наш отряд перешел на вашу сторону. Спроси моих сородичей скажут, кто такой Гадат. Я не враг — друг сакам. Мы с вами одной крови. Но я, против своей воли, находился на службе у проклятого Куруша. Правда, я не убил ни одного сака — пускал стрелы на ветер. Но все-таки пускал их в сакскую сторону. Значит, я все-таки виновен перед вами. Вот выкуп за мою голову.
Гадат вытолкнул вперед Михр-Бидада. Перс испуганно глядел на Томруз так усохла, почернела, посуровела эта женщина со дня их последней встречи. Казнит, не задумываясь.
Помолчав, дах сказал смущенно:
— Если ты примешь мой выкуп, то… не убивай этого человека. Он… неплохой.
— Знаю. — Томруз кивнула. — Хорошо, Гадат. Я принимаю твой выкуп. Иди к своим друзьям. — Она показала рукой на толпу дахов, радостно улыбавшихся сородичу. — И ты, Михр-Бидад, ступай к своим друзьям.
— Мои друзья? — Михр-Бидад изумленно уставился на кучку пленных персов, понуро сидевших на песке.
Виштаспа. Раносбат. А лежит кто?
Приметив Утану, молодой перс медленно поволок ноги по горячему праху и уселся рядом с торговцем.
— Жив? — облегченно вздохнул Утана. — Думал — убили. Мы вырвались через лощину к мертвому лесу, но дахи нагнали, схватили нас. Не саки дахи. Веришь? Наши, из Ниссайи. А Куруш-то на них надеялся… Вон, Гау-Баруве хребет перебили. — Он шевельнул бровями в сторону лежащего.
— Слушайте, персы! — сказала Томруз. Пленники встрепенулись. — Я дарую вам жизнь. Хватит, довольно и вы, и мы погубили вчера людей. Война кончена. Отдохните сегодня. Завтра, — она усмехнулась, — повеселитесь с нами на пиру в честь нашей победы и вашего поражения. А потом уйдете домой. Я велю дать коней, воды и еды. Воины проводят до реки, помогут переправиться на левый берег. А там уже доберетесь как-нибудь — до Марга недалеко. Ясно? Я приказала разбить для вас шатер. Идите отдыхайте.
— О милостивая царица! — загудел Раносбат, поднимаясь.
— Я не царица, — строго отрезала Томруз. — Я просто сакская женщина, которую саки выбрали себе слугой.
— Ты — богиня! — крикнул перс.
Раносбат — воин. Идешь в бой — бей. Попал в плен — не задирай хвост, держись скромно, как подобает пленнику. Долг есть долг. Сказано: «Склоненную голову меч не сечет». И еще сказано: «Целуй руку, которую не можешь отрубить».
Военачальник растянулся на песке и принялся в знак смирения грызть траву у ног победительницы.
И все персы пали ниц у ног Томруз и жадно вцепились зубами в стебли жесткой, колючей, грубой пустынной травы. Они жевали ее остервенело, как изголодавшиеся бараны. Судорожно глотали. Чавкали и причмокивали.
Сладкая трава!
— Мы еще вернемся сюда! — хрипел ночью Гау-Барува.
Персы, сдвинув медные лбы, держали совет. Говорили вполголоса, чтоб их слов не услышала сакская стража.
— Дай только бог благополучно добраться до Марга… — шептал, брызгая слюной, Виштаспа.
— Такое войско сколотим, что от саков одна пыль останется, — сипел Раносбат.
— На сей раз мы допустили ошибку, слушаясь дурацких приказаний безумца Куруша. Он погубил наши замыслы! Теперь же…
Горячась и хлопая друг друга по плечу, захлебываясь и давясь от нетерпения, судили да рядили персы, сколько людей они возьмут в новый поход, да каким путем двинутся к Аранхе, да где возведут мост. Да как обойдут саков, да с какой стороны обойдут. Да как ударят, да как расправятся с ними…
— Что это за люди?! — воскликнул пораженный Михр-Бидад. Они с утаной сидели в стороне и не вмешивались в разговор. — Да люди ли они в самом деле? Ведь только вчера… только вчера…
Он бешено замотал головой.
О Томруз! Добрая, благородная женщина. Разве можно дарить жизнь гадюке? Что может понять змея своей плоской головой? Она без колебаний ужалит даже руку, извлекающую ее из огня. Гадюка есть гадюка.
Михр-Бидад задумался.
Рассказать Томруз о подлых замыслах этих недобитых шакалов? Вот уж не траву тогда, а языки свои придется им грызть.
Нет. Михр-Бидад вздохнул. Не выход. Михр-Бидаду навсегда закроется путь домой, к жене и сыну. Да и что из того, что Томруз уничтожит еще двух-трех персидских вельмож, пусть самых опасных? Таких, как Гау-Барува, Раносбат, Виштаспа, в Айране столько — хоть землю на них паши.
Теперь на престол взойдет сумасшедший Камбуджи, и то-то начнутся дела!
Михр-Бидад — перс, и судьба его прочно связана с Парсой. Домой. Надо вернуться домой. Притвориться, что ты все такой же глупый Михр-Бидад, и вернуться домой. Приглядеться новыми глазами к своему народу. Подумать. Понять, что творится на родине.
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — уныло сказал Утана. — Человек грязная тварь. Он такой же зверь, как тигр, волк, гиена, только ходит на двух ногах. И у него нет хвоста. И вся разница. Жажда убийства — в сердце у человека. И никогда не переделать, не образумить двуногого хищника, хоть семь шкур с него сдери, хоть все зубы ему выломай, все когти вырви! Вот пример. — Он брезгливо кивнул в сторону заговорщиков. — С этого дня я отрекаюсь от людей. Я ненавижу их. Вернувшись домой, я сожгу и утоплю сокровища, в горы уйду навсегда, поселюсь один в пещере. Будь проклят человеческий род!
Он ожесточенно сплюнул и быстрым шагом вышел из шатра.
Долго ломал голову Михр-Бидад над горькими словами Утаны. Может, прав Утана? Нет. Человек — человек. Нельзя его путать с выродками, подобными Гау-Баруве. Не может быть, чтоб вечно и без конца продолжалась грызня людей между собой.
Неужели не найдется средство образумить двуногих зверей, толкающих мирных пастухов и пахарей на убийство и кровопролитие?
Неужели не найдется?
Должно найтись такое средство.
Должно найтись.
Где?
Михр-Бидад внимательно поглядел на свои шершавые большие руки. Руки мужчины, руки труженика. Руки простого человека.
Дым. Дым. Дым.
Дым клубится над холмами, вырываясь из-под котлов священных.
Томруз собрала народ в круглой котловине — не той, где сгинула мощь персидская, а в другой, с чистым родником посередине, со свежей травой и цветами.
По левую руку от Томруз уселись на пологом склоне массагеты и хорезмийцы в рогатых шапках, сугды и бактры в шапках круглых, по правую саки заречные и тиграхауда в островерхих колпаках. На склонах котловины перед Томруз и за нею расположились отряды саков аранхских.
На полянке у родника опустились на колени персы в рваных, но заботливо отряхнутых одеждах, с поясами, надетыми на шеи в знак покорности.
Рядом с Томруз, усевшейся на груду персидских щитов, секир и мечей, накрытых персидскими знаменами, стояла, прямая и бесстрастная, точно идол на могильном холме, жена Хугавы.
В пяти шагах от этих двух молчаливых и спокойных женщин, неподалеку от персов, обливалась слезами третья. Райада, дочь Фрады. Род Фрады, искупая вину старейшины, до последнего взрослого мужчины, до последней взрослой женщины пал в бою у страшной котловины. Старухи, матери и дети рода еще не вернулись с берегов Яксарта, и Райада оказалась одна, всем чужая, среди тысяч саков — мужчин и женщин.
Она уцелела — отсиделась за холмами.
Она не знала, зачем ее сюда привели. Боялась. Неужели убьют? Райада ни в чем не виновата. Дочь не ответчица за отца. Да и отец чем провинился? Он из-за дочери старался — хотел, чтобы ей было хорошо. Плохо разве, когда родители любят детей? Не стреляла в персов? Что тут такого? Не хватило сил натянуть лук. Она — маленькая сакская женщина.
Томруз кивнула влево.
Четверо могучих саков, кряхтя и пригибаясь от тяжести, вынесли на лужайку, красную сумку с белым кречетом.
Глаза Райады остекленели.
Она узнала сумку Спаргапы.
Саки нашли ее в персидском обозе.
— Райада! — сказала Томруз. — Ты хотела блестящих побрякушек? Получай.
Четверо саков подтащили сумку к Райаде, с трудом приподняли и опрокинули. На Райаду с журчащим звоном хлынул золотой поток.
Браслеты. Кольца. Серьги. Пряжки. Цепи, снятые Спаргапой с воинов Куруша, убитых у моста. Тяжелая пряжка оцарапала ей лоб, к губам тонкой струйкой потекла кровь.
