Темная ночь уже окутала станицу. Высоко над степью поднялись Стожары. К западу повернула свой ковш Большая Медведица. Один за другим меркли каганцы по хатам. Ночь безлунная спустилась, настоящая воровская ночь.
Не стуча копытами, не бряцая уздечками, не звеня удилами, крадучись, все подъезжали и подъезжали конники ко двору Шкурникова. Ставили коней у забора, сами садились на корточки тут же, близ своих коней, крутили цигарки и закуривали терпкий самосад, пряча огонёк в кулаке.
Атаман не торопился. Он устраивал налёты после вторых петухов, когда крепкий предутренний сон особенно сладок. Не сразу заподозрит неладное спящий на зорьке, а услышит — не сразу очухается от крепкого сна. Вот тут‑то и бери его. голыми руками, чини разбой, а коли надо, то и прикончи.
Бабы, невестки Шкурникова, на пяти огромных чугунных сковородах жарили баранину. Свекровь шипела на них:
— Живей поворачивайтесь! Што вы как сонные куры на насесте, .отсохли бы ваши руки!
Свекор прибежал на кухню и закричал:
— И што вы тут возитесь, шкуры барабанные! А ну давайте хоть одну сковородку. — И схватив сам кочергу, шуровал в печи, разгребая горящую солому.
Боясь взглянуть на расходившегося свёкра, невестки молча суетились у печи. Увидя их, свёкор совсем рассвирепел. Младшую он больно ткнул в бок и прошипел:
— А ты, шлюха, не показывайся в светлицу. Я тебя знаю — так и почнешь стрелять гляделками.
А гости между тем шли и шли. Прибыли куркули, ненавидящие Советскую власть, из Каменнобродска и хутора Подлесного.
Расселись вокруг большого стола.
Шкурников с женой внесли две сковороды баранины в пузырящемся от жара жиру, большую деревянную миску с солёными огурцами.
— Предлагаю выпить за нашу грядущую победу! — предложил Аркашка, наполняя самогоном свой стакан. — Но только по одной, чтоб не захмелеть раньше времени!
Бандиты звякнули стаканами и осушили их.
Прямо руками брали куски баранины, жевали, причмокивали. А хозяин приговаривал:
— Ешьте, дорогие гостй! Хороша баранина, свеженькая, прямо с пылу…
— Да не суетись ты, как баба на базаре! Што ты ёрзаешь? Садись сам за стол! — прикрикнул Витька.
Испитое, обычно бледное лицо поповича от самогона раскраснелось, а тусклые глаза засверкали недобрыми огоньками.
— Давай задания, адъютант, — сказал он Витьке.
Тот кивнул головой.
— Значит, так! — заговорил он. — Начнем через полчасика. —Витька достал из нагрудного кармана бешмета часы, раскрыл их и со звоном захлопнул. — Ты, Карпо, и вы, хлопцы, — обратился он к казакам из Козюлиной балки, — поймайте мне Яшку–гармониста. Я ему, сволочу, самолично кишки выпотрошу. Зуб у меня на него горит. Но, глядите, берите с гармошкой. Нехай поиграет нам.
— Ну, а ты, — дёрнул Витька за бороду дремавшего каменнобродца, — проберись к правлению. Говорят, комиссар развёрстки там ночует. Поймаешь — доставь живого. Мы ему в живот ячменя всыплем, на груди звезду вырежем для острастки других!
В то время, когда у Шкурниковых сидело это сборище, у соседей тоже не спали. Еще с вечера к Заводновым зашёл по поручению хозяина батрак Шкурниковых. Сказал, что хозяин просил зайти к нему вечерком.
— Зачем? — спросил Тарас.
Батрак, отведя глаза в сторону, передёрнул плечами.
Старый Тарас забеспокоился. Он знал, что по ночам у Шкурникова бывают какие‑то люди. А тут по станице шли слухи о сыне, Митрии. Будто он чуть ли не комиссар у красных. Да и сам Тарас подчинился новой власти. Полагающееся количество хлеба по продразвёрстке вывез в числе первых.
— Недоброе дело, видать! — решил он. — Что делать, не знаю…
— А вы, папаня, берите коней да тихонечко, через сад езжайте в степь, — посоветовала Нюра.
— Верно, дочка!
Глубокой ночью он через сад вывел коней к мосту и поехал в степь, к тем местам, где когда‑то были у него кошары.
— Неужто банда прибыла в станицу? И чего этот дьявол Шкурников с бандитами якшается? — беспокоилась свекровь.
Уже перед рассветом, когда перекликались горластые петухи, Нюра вышла во двор и вдоль забора прокралась в сад.
Петухи смолкли. Даже собаки не брехали. Станица тонула в темноте.
Зябко кутаясь в шаль, Нюра стояла под старой жерделой и думала о том, как предупредить об опасности Архипа. Она понимала, что бандиты, конечно, не пощадят его, ц тревожилась. Но вместе с тревогой в её серд–Це была и обида. В последнее время Архип будто избегал её. Может, про Митрия что разузнал?
Нюра представила себе рябоватое лицо мужа, робкий и добрый взгляд, какую‑то виноватую улыбку. И с ужасом поймала себя на мысли, что хотела бы, чтоб он не вернулся.
У Шкурниковых кто‑то открыл дверь. Желтоватый прямоугольник света прорезал темноту. Через минуту совсем рядом, в проулке, послышались приглушённые, пьяноватые голоса:
— Соловей энтот на зорьке всегда домой от своей любушки вертается. А комиссара в правлении застукаем, — слышался чей‑то незнакомый бас.
Нюра прокралась в конец сада, перелезла через плетень и побежала к центру станицы.
В проулке вдруг всхлипнула и заиграла гармонь. Знакомый голос Яшки–гармониста запел:
Стук, гряк в окошечко.
Выйди, душа–коханочка,
Дай коню попить!
Не могу я встать,
Коню воды да–а-а…
И вдруг Яшка умолк, точно подавился. Гармонь жалобно пиликнула и затихла. Послышалась возня. Кто‑то охнул, кто‑то выругался.
Нюра прижалась к забору, стояла ни жива ни мертва. Во рту пересохло. Она хотела бежать дальше, но не могла. Ноги точно приросли к земле. Тут она вспомнила, зачем вышла в этот ранний час из дому.
Через сады и огороды она наконец добралась до правления.
… В сад выходило окно, плотно закрытое зелёными ставнями. Сквозь щели просачивался свет.
Нюра застучала в ставню.
Через мгновение свет в щелях исчез.
Окно вместе со ставнями распахнулось, грохнув болтом.
— Тише, Архип! В станице бандиты!
Архип выпрыгнул из окна. В руке его Нюра увидела кольт.
— Нюра! — растерянно и радостно воскликнул Архип.
Рука с револьвером опустилась.
От этого тихого, радостного восклицания у Нюры тепло стало на сердце.
«Любит!» — подсказало сердце.
— Для бандитов у меня есть гостинчик. Ну, так где же они?
Нюра коротко рассказала о том, что знала.
— Все ясно, — сказал Архип. — А ты теперь быстро — домой.
На рассвете густая пелена тумана заволокла степь. От пруда в камыши, прижимаясь низко к земле, перелетали кулики. Витька Бакшеев и ещё два бандита стояли у края Солохина яра и прислушивались. Подозрительно молчала станица. Ни выстрелов, ни криков. Или дружки их сработали с удивительной чистотой, или…
За спиной похрапывали и прядали ушами кони. У их ног лежал недвижимый гармонист Яшка.
— Что с энтим делать будем? Добить—и в яр? —спросил у Витьки здоровенный рыжебородый бандит.
— Погоди, Потап. Пускай он ещё поиграет нам. Гармонь прихватили?
— Вона, к седлу приторочена…
— Добре! — Витька насупил низкий лоб и почесал чуприну. — И пана атамана что‑то не видно. Не защучили бы его краснопузьге у попа!
— А защучат — беда небольшая! — пробурчал Потап. — Надоело мне это высокоблагородие. Попович паршивый. Сколько раз морду ему в детстве били, а теперь власть над нами взял…
— Не шуми впустую, — лениво зевнув, сказал Витька. — Сам знаешь — генералом Хвоетиковым поставлен он нам в атаманы…
Сквозь белую пелену тумана прорвался приглушённый топот. Подскакал всадник.
— Все коммунисты с хамселами утекли на станцию, — сообщил он. — Кто‑то предупредил их о налёте. С Кавказского броневики подкатывают!
Витька зло усмехнулся:
— Ага, сдрейфили краснопузые! А с хлебом как?
— У амбаров чоновская охрана. Атаман велел подобраться к ним с кинжалами.
Витька шмыгнул носом, откашлялся и приказал рыжему:
— А ну‑ка займись своим делом. Нехай нам Яшка на прощанье «яблочку» сыграет. Он как там, ожил али притворяется?
Бандит ткнул Яшку носком сапога.
— Памороки отбили, оглушили малость.
— Ничего, сейчас воскресим. — Витька повернулся к маленькому, щуплому бандиту. — Принеси воды сей минут!
Казачонок бросился к близкому колодцу, загремел жестяной цебаркой.
Яшку облили водой. Он зашевелился.
Уставившись на него рысьими раскосыми глазами, Витька снова усмехнулся:
— Што, хороша купель? — И, подмигнув рыжему, указал на руки Яшки: — Развяжи‑ка молодца!
Тот кинжалом перерезал верёвки.
Яшка повёл онемевшими руками и с трудом поднялся с земли, широко расставив ноги. Стоял и покачивался. Земля уплывала из‑под ног, в глазах мельтешили чёрные мухи.
— Гей, орловский казак, очухался иль нет? Возьми-ка свою гармонь да сыграй нам «яблочку»! — потребовал Витька.
