Глава пятидесятая
В тот же вечер Хемонкори позвала сына.
— Я нашла тебе невесту и обо всем договорилась, — сказала она ему.
Нолинакха слегка улыбнулся.
— Уже договорилась?
— А почему бы и нет? — возмутилась Хемонкори. — Много ли мне осталось жить? Выслушай меня. Я очень привязалась к Хемнолини. Сейчас редко встретишь такую девушку. Правда, что касается цвета лица, то…
— Пощади, ма! — прервал ее Нолинакха. — Я и не думал о цвете лица. Но как я женюсь на ней? Каким образом?
— Чепуха! Я не вижу никаких препятствий!
Нолинакхе трудно было ответить матери что-либо определенное. Ему хотелось объяснить, что для Хемнолини он лишь духовный учитель и неожиданно предложить ей выйти замуж за него будет для нее оскорбительным. Но он молчал, а Хемонкори продолжала:
— На этот раз я не буду слушать твоих возражений. Я не потерплю, чтобы из-за меня ты сделался в таком возрасте санниаси. Как только наступит благоприятный день, я все устрою.
Помолчав некоторое время, Нолинакха сказал:
— Ма, мне нужно рассказать тебе кое-что. Но прошу тебя, не волнуйся раньше времени. Прошло почти десять месяцев с тех пор, как произошел этот случай, и теперь уже не стоит волноваться. Но я знаю твой характер, ма, если даже несчастье давно прошло, тебя не покидает чувство страха. Поэтому я так долго не мог решиться рассказать тебе об этом. Совершай какие угодно обряды, чтобы умилостивить мою злосчастную звезду, но не терзай напрасно свое сердце..
Хемонкори была глубоко взволнована.
— Как мне знать, что ты расскажешь, мой мальчик. Но после такого предисловия я не могу не беспокоиться. Сколько я живу на свете, я не научилась еще владеть собой. Как я хотела отгородиться от мирских забот! Но несчастье не ищут, оно приходит само. Хорошее ли, плохое — все равно рассказывай, я слушаю тебя.
— Был конец февраля, — начал свой рассказ Нолинакха. — Я распродал все свое имущество в Рангпуре, сдал в наем дом с садом и возвращался в Калькутту. Когда я доехал до Санры, мне пришла в голову фантазия оставить поезд и остальную часть пути проехать по воде. Наняв в Санре большую лодку, я отправился в путь.
После двух дней пути мы пристали к песчаному берегу и я стал купаться. Вдруг, смотрю, идет по берегу наш Бхупен с ружьем в руках. Увидев меня, он подпрыгнул от радости и закричал: «На ловца и зверь бежит». Он работал где-то там судьей и совершал обход по своему округу. Мы давно не виделись с ним, и он ни за что не хотел отпускать меня, поэтому дальше мы отправились вместе.
Однажды мы остановились ночевать в маленькой деревне Дхобапукур. Вечером мы пошли погулять. На краю большого поля стоял крытый тростником дом, окруженный стеной. Мы зашли в него. Хозяин дома вынес нам во двор два плетеных стула. В это время на веранде шли школьные занятия. Учитель начальной школы сидел на деревянном стуле, дети же сидели перед ним на полу и громко учили урок.
Имя хозяина было Тарини Чатуджо[54]. Он подробно расспросил Бхупена обо мне. Когда мы возвращались, Бхупен заметил:
— Тебе везет. Наверно, получишь предложение жениться.
— Каким образом? — удивился я.
Он ответил:
— Этот Тарини Чатуджо — ростовщик, и другого такого подлеца на свете не сыщешь. Как только появляется новый судья, Тарини Чатуджо особенно нетерпится похвастаться собственным человеколюбием, вот потому-то он и разрешил поместить в своем доме школу. В действительности же учителю, которого он кормит, приходится за это просиживать до десяти часов вечера за подсчетом для него процентов. А жалованье он получает от государства и из школьного фонда. Одна из сестер Тарини потеряла мужа. Не найдя нигде приюта, несчастная пришла к брату. Она была беременна. Родив дочь, женщина умерла, так как ей не была оказана медицинская помощь.
Другая сестра Тарини, тоже вдова, выполняла всю работу по хозяйству, давая ему таким образом возможность не нанимать прислуги. Она-то и заменила девочке мать.
Девочка была еще совсем мала, когда умерла и ее тетя. И девочка росла, рабски работая на дядю и его жену, ежедневно выслушивая от них лишь попреки да брань. Теперь она уже в возрасте невесты, но трудно найти жениха для сироты. K тому же никто здесь не знал ее родителей. Девочка появилась на свет после смерти своего отца, и сельские сплетницы до сих пор судачат по этому поводу. Все знают, что Тарини Чатуджо очень богат, и нарочно порочат девочку, желая выжать из него побольше приданого. Прошло четыре года с тех пор, как, по общему мнению, ей исполнилось десять лет. Следовательно, сейчас ей по крайней мере четырнадцать. Зовут ее Комола, и она во всем истинная Лакшми[55]. Я не видел более прелестной девушки. Стоит здесь появиться какому-нибудь молодому брахману, как Тарини пытается его женить на Комоле. А если юноша выразил согласие, сельские жители начинают отговаривать его, стараясь помешать браку. Теперь наступил твой черед.
Знаешь, ма, я был тогда в отчаянном настроении и, не раздумывая, сказал, что женюсь на ней. Еще раньше я решил жениться на молоденькой девушке, исповедующей правоверный индуизм, чтобы доставить тебе приятный сюрприз. Я понимал, что если введу в наш дом взрослую девушку из «Брахмо Самадж», это не принесет счастья никому из нас.
Бхупен был несказанно удивлен.
— Что ты говоришь?! — воскликнул он.
Но я ответил:
— Не отговаривай меня. Это решено.
— Нет, ты серьезно? — спросил Бхупен.
— Совершенно серьезно, — ответил я.
В тот же вечер сам Тарини Чатуджо посетил нас. Перебирая в руках свой брахманский шнур, он сказал:
— Вы должны помочь мне. Посмотрите на девушку. Не понравится, тогда дело другое. Но не слушайте моих завистников.
— Мне не нужно видеть ее, — ответил я. — Назначьте день свадьбы.
— Послезавтра — благоприятный день. Вот и устроим свадьбу, — сказал Тарини.
— Причиной его поспешности было желание как можно меньше потратиться на свадьбу. Итак, свадьба состоялась.
Хемонкори вздрогнула и повторила:
— Свадьба состоялась! Что ты говоришь, Нолин!
— Да, состоялась. С женой я вернулся в лодку. Вечером мы отправились в путь. В тот день солнце сияло недолго. Неожиданно налетел горячий смерч, что совершенно необычно для марта. Вмиг нашу лодку перевернуло, как перышко.
— О боже! — воскликнула Хемонкори так, словно тысячи колючек вонзились в ее тело.
— Спустя некоторое время, — продолжал свой рассказ Нолинакха, — я пришел в себя и увидел, что барахтаюсь в воде. Вблизи не было ни лодки, ни моих спутников. Я заявил в полицию. Искали долго, но безуспешно.
Лицо Хемонкори побледнело, и она с трудом вымолвила:
— Что было, то прошло. Больше никогда не напоминай мне об этом. Как подумаю, прямо сердце разрывается на части.
— Я бы никогда не рассказал тебе об этом, — ответил Нолинакха, — если бы ты не настаивала на моей женитьбе.
— Из-за этого несчастья ты теперь никогда не женишься? — спросила Хемонкори.
— Нет, не из-за этого, ма. Но вдруг девушка спаслась?
— В уме ли ты? Если бы она спаслась, то дала бы знать о себе.
— Но она ничего не знает обо мне. Для нее нет более незнакомого человека, чем я. Мне кажется, что и лица она моего не видела. Приехав в Бенарес, я послал мой адрес Тарини Чатуджо, но он ответил, что у него нет никаких сведений о Комоле.
— Ну, и что же?
— Я решил, — продолжал Нолинакха, — что лишь по прошествии года смогу считать ее погибшей.
— Ты всегда все преувеличиваешь! — воскликнула Хемонкори. — Зачем ждать целый год?
— Год скоро кончится, ма, — ответил Нолинакха. — Сейчас декабрь, январь неблагоприятен для заключения браков, а затем еще два месяца… и все.
— Ну, хорошо, — согласилась Хемонкори. — Но ты будешь все это время считаться помолвленным. Я уже обо всем договорилась с отцом Хемнолини.
— Человек может только предполагать. Будем же уповать на того, от кого всегда зависит успех, — сказал Нолинакха.
— Пусть будет так, мой мальчик. Я до сих пор дрожу, вспоминая, твой рассказ.
— Этого я и опасался, ма. Теперь ты не скоро успокоишься. Стоит тебе разволноваться, и ты долго не можешь прийти в себя. Поэтому я и не хотел рассказывать.
— И хорошо делал, сын мой, — сказала Хемонкори. — Стоит мне услышать о каком-нибудь несчастье, и я потом никак не могу отделаться от чувства страха. Я иногда боюсь открыть письмо, опасаясь, что в нем плохая весть. И вас всех просила не рассказывать мне ничего неприятного. Очевидно, пришла пора покинуть этот мир. Ведь неспроста наносит мне судьба столько ударов!
Когда Комола дошла до берега Ганга, холодное зимнее солнце спустилось к самому краю тусклого небосвода. В надвигающихся сумерках Комола почтительно приветствовала уходящее светило. Она брызнула на голову водой из Ганга и вошла в реку совершить обряд поклонения ему: зачерпнула пригоршней воду, затем вылила ее и бросила в священный Ганг цветы.
