— Что посеешь, то и пожнешь! Ты, я вижу, сожалеешь?
Она крепко пожала ему руку и пытливо посмотрела в глаза. Хотелось успокоить его…
— А с чем он завтра из обкома приедет?
— Его на бюро обкома вызывают?
— А ты разве не слышал? Директора, Слесарева и его. На обком приглашен и министр. Секретарь горкома Костенко.
— Откуда ты все это знаешь?
— Октябрина Никитична мне рассказала. Стрижову друг-приятель из министерства звонил. На заводе намечается большая перестановка кадров. Отец вроде пойдет заместителем директора по производству.
— А Поленова куда?
— На пенсию.
— Давно пора. А кто же главным?
— Слесарева пророчат.
— Слесарева?.. А что, из него будет неплохой главный. С обязанностями начальника цеха он хорошо справлялся… А Стрижов, выходит, легким испугом отделался. Ничего себе понижение — заместитель по производству.
— Хорошо, если для Ивана Ивановича этим все и кончится. Ведь вся ответственность ложится теперь на него.
— За свои поступки каждый должен отвечать в полной мере! Собственно, я его невольно спас. Ты представляешь, что было бы ему, если бы "Сибиряк" с недоделками пошел в народное хозяйство! И посыпались бы сотни рекламаций, писем.
— Я об этом тоже думала. Наверное, Стрижов это и сам теперь понял.
"А все-таки Алеша должен простить Ивану Ивановичу, — думала Татьяна. — Ну, не сейчас, погодя! У него сердце доброе, отходчивое. Но вот как Стрижов будет смотреть своему сыну в глаза! Это же пытка!"
— А как же мне быть с "отцом"?! — спросила Татьяна.
— Не знаешь? Немедленно уходи ко мне! Из Зеленогорска же не побежим. Это наш город. Тут наш завод!.. Судьба!..
— Перейти к тебе, сейчас? Не слишком ли большой удар? По ним. Они, кажется, готовятся к свадьбе, только молчат… И ты пойми меня, они ведь…
— Говоришь, удар! Пусть будет удар! Стрижов заслужил этого!..
Алексей взял ее за руку.
— Сейчас пойдем ко мне, я познакомлю тебя с мамой. Она у меня добрая. — На мгновение зашлось сердце. — Она же ничего еще не знает. Я же убежал от нее сам не свой. Хорошо, что к тебе… Знаешь…
— Может, завтра?
— Нет, сегодня, сейчас! Мать так обрадуется! И все решим… Собственно, что решать? Все давно решено.
Они шли молча. Теплый вечер полыхал летними красками. Татьяна думала о настоящем и будущем. У Алексея, чем ближе подходили к дому, обида как-то проходила. Нет, не проходила.
"Десятки не мог выслать, — негодовал Алексей. И какой-то внутренний голос ему возражал; "Тебе не прислал, а чужую девочку удочерил, воспитал. Твою будущую жену в люди вывели". — Этим нельзя оправдать подлость в отношении моей мамы и меня. — А второй голосок нашептывал: "Сын ты ему! Сын!" — Не отец он мне. Не те родители, что породили, а те, что вырастили. — "Отец тебя на должность начальника цеха выдвинул". — Не он выдвинул. Директор назначил, — "Но главный инженер мог возразить, и пропала твоя карьера". — Я по карьерист. Другую бы работу честно выполнял. — "Твой отец был молод!" — Ну и что же? — "Друзья и все такое. Кто-то влиял, советовал". — А у него что, головы не было на плечах? Войну прошел, не мальчик! — "Сам-то ты чего в селе не остался?" — Я учиться поехал в город. — . "Твой отец тоже хотел учиться". — Мать бы ему не помешала. — "Разберись лучше. Неужели он такой подлый?" — Его нельзя оправдать, простить! — "Пройдет время, и вы помиритесь". — Нет!"
Алексей сейчас не мог представить себя и Стрижова за одним столом, в одном доме, на одном заводе. Хотя наказание само пришло. Его, Алексеево, пребывание на заводе будет для него и пыткой и наказанием.
— Ты о чем все время думаешь, Алеша? — спросила Татьяна.
— О моих мыслях одним словом не скажешь, родная. Главное — мы будем вместе!..
Едва уловимой прохладой дохнул ветерок. В какой-то миг все переменилось. На город опускалась звездная ночь…
1970–1977 гг.
