К концу дня вершина горы наконец нависла у них над самой головой — голый склон без тропок и без уступов, на которых они могли бы удержаться со своим тяжелым грузом.
— Здесь слишком круто, — сказал Оджесон, и Брани вслед за ним скользнул взглядом туда, где серело небо.
Они скинули мешки и устало присели под деревьями, упершись в стволы ногами, чтобы не скатиться по крутому склону. Нотмэн, совершенно измученный, курил сигарету.
— На обход этой скалы придется еще часов шесть потратить. Но даже после этого нельзя быть уверенным в успехе, — сказал он. — Мы можем без конца кружить здесь и всякий раз натыкаться на неприступные склоны.
Брайн развернул карту.
— Придется пройти мили две или три к юго-востоку. Там есть проход.
— Не пойду, — сказал Бейкер, — на это еще не один день потребуется.
— С меня хватит, — сказал Керкби.
— И с меня, — сказал Джек.
— А может, и здесь удастся пройти, — упорствовал Брайн.
Ему уже снова казалось важным достичь вершины теперь, когда на это было мало надежды. До чего же глупо не суметь добраться до вершины, после того как они столько намучились. Он знал, что все измотаны, но, может, еще одно, последнее усилие, всего какой-нибудь час пути — и они будут на вершине, разобьют там лагерь. Он поднял с земли нож Нотмэна. У него было такое чувство, словно оба они его подвели, и Нотмэн и Оджесон: ведь это они должны были командовать. Но оба сидели, словно в забытьи, окутанные дымом сигарет.
— Пойду посмотрю, что там, — сказал Брайн. Нотмэн протянул ему сигарету.
— На, покури сперва.
— После, когда вернусь.
— Как хочешь.
— Только зря время потратишь. — Бейкер вонзил нож в дерево. Острое лезвие с размаху вошло в ствол со злобным и бессильным звуком, словно признаваясь в неудаче.
— Не твое же время я буду тратить, — огрызнулся Брайн. — Глупо — столько пройти и теперь назад поворачивать.
Нотмэн слушал, не вмешиваясь. Он привел их к самой вершине, а теперь пусть решают, идти дальше или нет. Если они все вместе решат идти, то постараются отыскать дорогу, хотя, по совести говоря, он не стал бы рисковать; сделать крюк в три мили казалось ему невозможным, пришлось бы, вероятно, два дня идти без воды.
— Я совсем испекся, — сказал Керкби.
Джек предложил остановиться здесь на ночлег, а утром двинуться дальше.
— Пройдем вершину, воды будет до черта.
— Я думаю, можно на этом покончить, — сказал Оджесон, и его тут же поддержал Бейкер:
— Правильно. Мне этот пикник с самого начала не понравился.
— Зачем же ты пошел?
— Хотел обогатить свой жизненный опыт.
Брайн ничего не мог возразить, ему не хотелось доказывать, что его мотивы были глубже, хотя, может быть, и туманнее.
Рассмотрев вдалеке очертания скалы, он двинулся вверх сквозь густые заросли, точно шахтер, прокладывающий штрек, перелезая через преграждавшие путь поваленные деревья по пяти футов в обхвате. Вокруг стояла тишина, и он намеренно громко вонзал свой кривой нож в твердые, словно металлические, стволы, чтобы хоть как-нибудь нарушить ее. Эта лесная глушь пугала его, и время от времени он останавливался на прорубленной им тропке, как бы стараясь вслушаться в эту тишину, ему хотелось увидеть хоть муравья, хоть пиявку или даже змею, но вокруг не было видно ничего живого, кроме его собственной мелькавшей на ходу руки. От лагеря в Кота-Либисе его, казалось, отделяли долгие годы жизни, Англия же стала бесконечно далекой мечтой тех времен, когда его еще на свете не было. Полин, спешившая в магазин на Эпсли-лейн, казалась каким-то призрачным видением. «А может, с тех пор, как мы здесь, весь мир успел превратиться в джунгли и нам незачем возвращаться?»
Он карабкался к вершине, минуя скалистый склон, преграждавший им путь. Среди враждебного одиночества джунглей он думал о водопадах и водоемах в нескольких милях отсюда, на пути в долину, о шуме реки, который им раньше казался таким мучительным и о котором он вспоминал сейчас как о благодати. Все смешалось в его воображении. Он прислонился к стволу и закурил.
Несколько деревьев нависли над самой вершиной, и кроны их приветливо манили его. «Может, если пойду дальше, найду какую-нибудь расщелину и по ней доберусь туда за десять минут». Над деревьями висели серые дождевые облака, приютившиеся тут на ночь. Он решил во что бы то ни стало дойти до вершины и, окинув взглядом остаток пути, вдруг увидел питона, свернувшегося клубком в каких-нибудь десяти футах от него.
Волна страха накрыла его, и, барахтаясь в ней, он пошарил рукой у себя за плечами — винтовки не было. Он попятился. Полосы и квадратики пришли в движение, переливаясь различными цветами на земле и выше, над поваленными стволами, над корнями деревьев; такой большой змеи Брайн не видел ни в храмах Пулау-Тимура, ни на рисовом поле у Кота-Либиса. Он стал спускаться вниз от дерева к дереву, не сводя глаз со змеи, которая теперь, когда Брайн уже отошел далеко, снова свернулась вялыми кольцами. И страх вдруг прошел: все равно винтовки у него нет и незачем ему спешить и впадать в панику; потом в тенистом сумраке Брайн совсем потерял змею из виду. И тогда он опять испугался и побежал к товарищам, уже не чувствуя себя одиноким в джунглях. Он ничего не сказал им о питоне.
— Я не нашел обходного пути, — пробормотал он, опускаясь на землю, и был рад, что никто не сказал торжествующе: «А я что тебе говорил?»
Нотмэн взвалил на спину мешок и винтовку, остальные последовали его примеру, и все снова двинулись в путь, продираясь сквозь ветви и кустарник. На спуске мускулы напрягаются не так, как при подъеме, и Брайн, едва удерживаясь, чтобы не налететь с размаху на какое-нибудь толстое дерево, чувствовал сильную боль в ногах. Медленно капал дождь, и, когда наступили сумерки, Брайн и Керкби, растянув между кустами одеяла, уселись в них, точно в люльки, и стали жевать галеты. Джек вскрыл штыком банку с джемом и пустил ее по кругу, так как ни у кого не было сил искать какой-нибудь еды поплотнее, впрочем, не было и сухих дров, чтобы приготовить ужин.
— Чем скорее мы вернемся в лагерь, тем лучше, — сказал Керкби.
— Может, там на кухне что-нибудь приличное состряпают, пока вернемся, — улыбнулся Нотмэн. — Скажем, колибри, запеченного в тесте, или что-нибудь в этом роде.
Здесь, на холодной и темной скале, на высоте четырех тысяч футов, Брайну вдруг показалось, что их стало как будто меньше — такие они были одинокие и подавленные. Он пересчитал всех шестерых, но не удивился бы, если бы сейчас их оказалось только двое или трое, и подумал: «Будь у нас костер, могло бы показаться, что нас больше». Здесь, высоко в горах, во влажном воздухе, среди густой зелени, за много миль от ближайшего огонька, он не находил в себе сил бороться с железной рукой усталости, которая влекла его ко сну, и он боялся, что, заснув, скатится со скалы и расшибется.
Он пролежал всю ночь со странным ощущением, будто бродит с закрытыми глазами по какой-то дремотной пустыне и его измученный ум и тело ищут чего-то недостижимого и страдают оттого, что этого не найти и за тысячи часов сна. Он лежал на твердых камнях, прикрытых лишь одеялом, но сырой туман беспокоил его еще больше, чем ложе. В тревожном сне его царила мертвая тишина, иногда разрываемая выстрелами и страшным грохотом и треском, отчего он то и дело наполовину просыпался, словно какая-то неподвластная ему и непреодолимая сила заставляла его надсадно кашлять, пока наконец этот кашель не разбудил Брайна окончательно. Керкби что-то пробормотал и пошевелился, разбудив еще кого-то, а тот сразу начал ругаться — даже выспаться не дают толком. Ощущая боль во всем теле, Брайн открыл глаза, надеясь, что когда он снова решительно закроет их, то опять погрузится в сон, но тут же обнаружил, что ему вовсе и не хочется закрывать глаза, и он лежал, как ему казалось, очень долго, вглядываясь в листву и в бугры спящих тел.
Часто ему казалось, что вот-вот начнет светать: когда очертания листьев на кустах неуловимо менялись, он закрывал глаза и не открывал их, сколько хватало терпения, воображая, что, когда откроет, листья уже станут не серыми, а зелеными, и надеясь, что в ту минуту, как он сможет увидеть это чудо, никто не завопит: «Пора вставать» — и Бейкер не выпалит из своего ружья, вскрывая, словно острым консервным ножом, темное небо, чтобы впустить солнечные лучи. Но он так и не мог заснуть больше чем на несколько минут (которые, правда, показались ему часами), и листья все маячили перед ним темными пятнышками.
Но день все-таки настал, подкрался бесшумно, как мысль, неведомо откуда. Серый рассвет выползал украдкой из каждого стебля и каждой ветви, по тонким прожилкам листьев, чтобы осветить спящих людей и стволы деревьев, отбрасывавших еще расплывчатые, но уже явственно видные тени. Измученные и промокшие, они молча скатывали одеяла, и лица их хранили следы изнурительной борьбы с бессонницей. Бейкер раздал галеты, густо намазанные джемом, но они с трудом лезли в горло даже после глотка воды.
