Софи Зильбер, урожденной фон Вейтерслебен, достаточно было одного-едннственного взгляда, чтобы убедиться — чутье на этот раз ей изменило. Туалет ее был совершенно не к месту. Что значит не к месту,— прямо-таки неприличен. Ничто не могло быть для нее неприятнее. И она прокляла минуту, когда, стоя перед платяным шкафом и размышляя, что бы надеть, выбрала этот, как ей казалось привлекательный вечерний туалет.
В ресторане было гораздо больше дам, чем мужчин и хотя Софи не сомневалась в зоркости своего взгляда она все же украдкой продолжала осматриваться. Гости сидели по три, по четыре человека за столиком, и похоже было что все они друг друга знают,- правда это впечатление было интуитивным и Софи ничем бы не могла его подтвердить.
И все дамы—это в подтверждении не нуждалось -были в штирийских платьях. Блузки и юбки с корсажами самых прихотливых цветосочетаний, но неярких тонов. Влияния моды в этих костюмах не чувствовалось, скорее наоборот — они были словно подернуты патиной, напоминавшей ту слегка обветшалую элегантность, которая считалась хорошим тоном у дворян, когда они наезжали в деревню. И все это выглядело так непринужденно, так безукоризненно опрятно и в то же время небрежно, словно те, кто носил эти вещи, не знали с ними никаких хлопот, словно именно эти платья были самыми уместными здесь — и сегодня, и всегда. И несмотря на то, что они казались слегка потертыми, как на картинах старых мастеров, не создавалось впечатления, будто они изношены на какой-то работе, просто потому, что люди, в них одетые, не походили на тех, кто занят определенной работой, хотя и такая возможность не исключалась.
Софи старалась сохранять спокойствие и не слишком явно глазеть по сторонам. Кельнер принес ей закуску, и она была рада, что может чем-то заняться. «Я похожа на человека, который ошибся адресом, но что толку... Надо доиграть сцену до конца, выдержать один этот вечер, завтра придумаем, как выйти из положения».
Только что она отложила прибор, кончив есть закуску, как на другом конце зала послышался шум, вернее, чуть слышный шорох, заставивший Софи поднять голову. Вошел высокий дородный мужчина, и глаза всех присутствующих обратились на него. Волосы у него были белые, как снег, а лицо загорелое, нос крупный, с горбинкой, и кустистые брови. Одет он был в расшитую куртку горца из зеленого сукна и длинные серые брюки из шерстяной фланели, а под белый воротник рубашки у него был пропущен шелковый платок блекло-розового цвета, завязанный в виде галстука и заколотый серебряной пряжкой. Когда он стал обходить столы, здороваясь, улыбаясь, пожимая руки там и сям, то производил впечатление радушного хозяина. Дамы, видимо, знавшие этого человека, представляли его одна другой. Софи обратила внимание на то, что лица некоторых дам по типу своему совершенно не соответствовали их одежде. Ей даже показалось, будто она заметила среди дам китаянку с удивительно тонкой шейкой, она-то и произнесла вслух имя вошедшего господина, и Софи услышала что-то похожее на «Альпинокс», Встречались здесь и смуглые большеглазые лица, вероятно, индийского, персидского или арабского происхождения. А вот господин Альпинокс, или как он там звался, страшно напоминал ей актёра, игравшего в народных комедиях—его фамилия так и вертелась у нее на языке. И в то время, как она из-под длинных ресниц незаметно наблюдала за обменом приветствиями, незнаемый господин остановил на ней свои взгляд и в глазах его мелькнула догадка, словно он, никогда не видевший её прежде, сразу узнал, кто перед ним. В удивлении Софи опустила глаза. «Может быть, это хозяин отеля»,- подумала она, но подобное предположение почему-то показалось ей маловероятным. Как будто такая профессия с ним никак не вязалась. К счастью, кельнер принес ей жаркое и на ближайшие четверть часа оно так заняло ее внимание, что она не интересовалась ничем, кроме того, что лежало перед ней на тарелке.
Доносившиеся до нее обрывки разговоров были так многочисленны и так разрозненны, что она не могла увязать их между собой, тем более что почти ни слова в них не понимала. Иногда ей даже казалось, что все присутствующие говорят на каком-то чужом языке, который она не в состоянии была распознать. Понемногу Софи успокоилась и могла рассмотреть зал. Он был отделан в стиле бидермейер, на стенах, оклеенных обоями в бело-золотую полоску, в рамках из гладкого золотого багета висели фотографии актеров и актрис, видимо, когда-то живших в этом отеле. Может быть, и ее фотография будет со временем здесь висеть. Двустворчатая дверь, полуприкрытая тяжелыми бархатными портьерами, вела в парк, погруженный во тьму, которую разрежал лишь отблеск далекого уличного фонаря да ярко освещенные прямоугольники окон и дверей отеля. Софи показалось, что за стеклянными дверьми мелькают какие-то фигуры, но она никак не могла их разглядеть, словно то были призраки или тени, да в кто мог в это время слоняться по парку? Но едва только она, трезво поразмыслив, решила, что все это ей лишь померещилось, как заметила, что и господин Альпинокс устремил взгляд на дверь и взмахнул рукой, словно хотел кого-то отогнать. Странно, странно все это, вся эта компания в которой она почему-то очутилась... какое это имеет и ней отношение...
Между тем все уже кончили есть. Некоторые дамы поднимались с мест, подходили к гостям за другими столиками, болтали с ними: слышались слова, вроде «канаста», «бридж», «тарок»... Только теперь Софи смогла получше разглядеть двух других находившихся в зале мужчин, которых все время заслоняли от нее беседующие с ними дамы. Один из них был довольно молод на вид. Темные волосы доходили ему до плеч и блестели так, словно были влажные. Софи не поверила своим глазам, заметив на плечах его черной суконной куртки сверкающие капли воды. Лицо у него тоже отсвечивало матовым блеском, а большие темные глаза были опушены густыми ресницами.
Последний из трех мужчин, совсем малого роста, почти карлик, был одет в черный костюм, напоминавший платье рудокопов. Черты лица у него были резкие, словно высеченные из камня, а жидкие седые волосы, выглядывавшие из-под черной, вышитой серебром шапочки, казались жесткими, как проволока. Он разговаривал с дамой, похожей на китаянку, лица у них, в отличие от большинства других, были весьма серьезными.
Софи теперь тоже покончила с едой и, поскольку у нее не было причин задерживаться, сложила свою салфетку и засунула ее в специальный кармашек, на котором пока еще не значилось ее имя. Поднимаясь из-за стола, она еще раз бегло окинула взглядом присутствующих, и, когда глаза ее остановились на дородном седовласом господине, она не сразу их отвела; так вышло, что он тоже взглянул на нее и в знак приветствия отвесил ей поклон.
«Какая привлекательная внешность у этого господина в зеленой куртке... Необыкновенно привлекательная»,— подумала Софи, когда, уже раздевшись, в ночной рубашке в последний раз подошла к окну взглянуть, какая погода. Дождь перестал, и небо сверкало звездами. Перед тем как лечь в постель, она еще раз понюхала огненные лилии и опять принялась строить на этот счет самые невероятные предположения, но так и не додумалась ни до чего более или менее определенного.
Ночь Софи провела как-то странно,— она то и дело просыпалась, но, не очнувшись по-настоящему, через несколько минут снова засыпала. Ей снилась покойная мать, но что именно происходило во сне, помнилось смутно, снились и люди, которых она вчера видела за ужином, Ночь была полна тихих шорохов и невнятного бормотав приглушенного смеха и легкого шушуканья, казалось, по коридорам, едва касаясь ногами пола, снуют взад-вперед какие-то существа. По, задумавшись над тем, что это было, Софи не могла толком ничего вспомнить, словно ее сны и перемежавшая их явь слились неразличимо. Да и нельзя сказать, что вся эта ночная возня, которую ей едва ли бы удалось вразумительно описать, мешала ей спать. Проснувшись часов в семь утра, она почувствовала себя бодрой я отдохнувшей. Привыкнув вставать попозже, она хотела снова заснуть, но ей почему-то не лежалось.
Распахнув окна, Софи со всем тщанием принялась за свой утренний туалет, при каждом движении тянулась и потягивалась и жадно впивала в себя свежий утренний воздух. Долго стояла она перед шкафом, раздумывая, что ей сегодня надеть, но, побегав туда-сюда, из комнаты в ванную и обратно, остановила свой выбор на простеньком летнем платье из льняной ткани. В окно ей было видно, что завтрак накрыли не в зале, а в саду, и когда к восьми часам Софи наконец сошла вниз, то оказалась первой и единственной клиенткой молоденькой любезной кельнерши, которая даже испугалась столь ранней посетительницы, хотя все уже было готово.
Погода, казалось, не имела намерения портиться, все предвещало чудесный летний день. Сидя в одиночестве за кофе со свежими булочками, Софи могла неспешно сверить с действительностью свои воспоминания о здешних местах. Взгляд ее от зубчатой кромки леса скользнул вверх, к острым пикам двух высоченных гор, потом проследовал по причудливым изломам скал, задержался ненадолго на голубой глади озера и пошел блуждать по полям и лугам! Она успела уже забыть, как прекрасен ее родной край и не предполагала, что встреча с ним переполнит ей сердце такой бурной радостью. У нее перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы.
