— Вас прислал Олег Васильевич?
— Он самый.
— Не волнуйтесь, состояние больной Репринцевой удовлетворительное.
— Слава Богу!
— Меня беспокоит другое, к ней буквально рвутся представители советского консульства.
— Берите выше! — горько промолвил Александр. — Сам консул!
— Вы в курсе, что их встрече я воспрепятствовать не могу? И если Валентина вдруг решит вернуться в СССР…
— Я здесь как раз за тем, чтобы помешать ее возвращению. Нам с ней нужно срочно увидеться. Не возражаете?
— Хорошо, — ответила доктор. — Надеюсь, она окажется разумной.
— А я в этом уверен.
— Вы не представляете, какой массовой психологической обработке подвергаются люди в советской стране.
— Представляю, читал.
— Нет, не представляете. Для этого нужно пожить там хотя бы некоторое время. Я сама сбежала оттуда, пока еще можно было.
— И я сбежал. Не сам, конечно. Мальчишкой родители вывезли меня из Питера в начале 1918 года. Отцу, как представителю княжеской фамилии, там бы не посчастливилось.
— Так вы из знаменитого рода Горчаковых? — воскликнула Елена Борисовна.
— Да.
— И я из дворян. Муж — Воронцов, а моя девичья фамилия Бестужева-Лада. (Воронцовы и Бестужевы-Лады — известные в царской России роды, представители которых много сделали для процветания своего Отечества. — прим. авт.).
— Пойдемте к ней! — взмолился Александр. — Неровен час, явится советский консул.
Снова коридор с приглушенным светом, вскоре они остановились у палаты 311. Волнение настолько охватило Горчакова, что хотелось выпрыгнуть из собственной оболочки. А тут еще Воронцова попросила чуть подождать и первой зашла в палату. «Нет, это невыносимо!»
Валентина была настолько подавлена, что на появление доктора практически не среагировала. На какой-то момент собственная судьба вдруг стала ей безразличной. Она не хотела знать, что будет завтра. За короткое время остаться круглой сиротой.
— Как вы себя чувствуете? — ласково поинтересовалась врач.
— Лучше. Только… какая разница?
— Так нельзя. Конечно, когда умирают родители, словно рвется нить, соединяющая тебя с предками. Но жить надо. Вы так молоды!.. Да, к вам посетитель. Кто к ней может прийти? Советский чиновник; он станет неуклюже оправдываться за содеянное? Или местная полиция, которой безразлична судьба простой советской девушки.
— Я никого не хочу видеть.
— Это хороший посетитель, — улыбнулась Елена Борисовна.
Врач вышла и еще на мгновение задержала рвущегося в палату Александра:
— Проходите. Только пощадите ее нервы.
Бледность лица Валентины расстроила Горчакова, еще больше расстроили ее глаза, где застыло страдание. Глаза эти на мгновение вспыхнули при виде дорогого ей человека, и тут же потухли.
— Здравствуй! — сказал Александр.
Валентина судорожно закивала, не было сил отвечать. Он осторожно начал говорить:
— Соболезную. Самое страшное терять близких людей. Мои родители тоже умерли. Мать — в больнице, отец — дома, практически у меня на руках. Он заболел воспалением легких, и почти тут же случился инфаркт. Никогда не забуду тех кошмарных дней… В больнице отказались его держать, докторам было ясно: дни его сочтены. Правда, мне они сказали другое: он выживет. Но через трое суток после того, как привез его домой…
Александр прервался, не желая далее мучиться воспоминаниями. Однако глаза Валентины требовали, чтобы он продолжал, требовали не ради праздного любопытства, а чтобы разделить с ним его горе.
— У нас была медсестра, его двоюродная племянница. Она ухаживала за ним, однако в тот вечер ей пришлось ненадолго отлучиться. Именно в этот момент отцу стало хуже. Он хрипел, стонал, а я не знал, что делать? Бежать за врачом или оставаться с умирающим? И тут племянница вернулась, сразу же забила тревогу, приказала — срочно за доктором, который жил всего через два дома… И картина, которая навеки у меня запечатлелась: отец приподнялся, прижался к племяннице, успокоился, даже боли его как будто прошли. Я поспешил за врачом, а когда мы с ним вернулись, отец уже ушел…
Александр присел рядом с кроватью Валентины, и она спросила:
— Почему ты не пришел в гостиницу вовремя? Только скажи, как все было на самом деле? Терзали сомнения?
— Нет. Все гораздо прозаичнее. Лена не сообщила о твоем звонке. Приревновала.
— Прости ее.
— Уже простил.
— Александр… Я хочу понять, за что? Мои родители не сделали никому плохого. Почему отец вдруг стал врагом народа?
— Мир, где ты живешь, уродлив и злобен. Забудь тот мир, он обречен! Рано или поздно его не будет, он рухнет, так что и осколки невозможно будет собрать.
— Как он может рухнуть?
— Я не пророк. Скорее всего, в крысятнике появится какая-нибудь крыса, которая захочет изменить крысиную систему. Но лишь с одной целью: прибрать к рукам бесчисленные богатства. Возможно и другое: поскольку мир ненавидит крысятник, он объединится против него основательно. И если не получится уничтожить военным способом, добьет экономически.
— Ты говоришь о моей родине, — прошептала Валентина.
— Там не твоя родина. Ты сама говорила, что твои предки отсюда. И ты должна вернуться сюда из мира мрака и беззакония. Нельзя переступать его границу, мрак просто поглотит тебя. Повсюду будет звучать реквием смерти, даже если позволят жить.
— Ты считаешь?..
— Да, нам следует вернуться в Старый Оскол. Убийца пока не пойман.
— Как я могу вернуться? Я ведь не гражданка Империи.
— Есть два способа исправить ситуацию. Первый — попросить политическое убежище. Второй… стать моей женой.
— Ты опять делаешь мне предложение?
— Кажется, я люблю тебя.
— Кажется, или любишь?
— Люблю безмерно!
На мгновение Репринцевой показалось, будто в беспросветной пелене тумана показался солнечный луч. И тут же погас, закрытый набежавшей тучей. Все затмила память о погибших родителях.
Она заплакала, Александр хотел позвать врача, однако Валентина вцепилась в его руку, зашептала: «Не надо!». Сейчас Александр был для нее надеждой, спасением, самым близким на свете существом. Только ему она могла показать свою слабость.
Но дверь палаты приоткрылась, вошла Елена Борисовна, озабоченно произнесла:
— Советский консул идет.
— Где он? — встрепенулся Горчаков.
— Уже в больнице.
Проклятый карлик важно шествовал по коридору. Он был уверен, что легко сломает Валентину.
— Я не хочу его видеть! — воскликнула Репринцева.
— Я не в состоянии этому помешать, — развела руками врач.
— Их нельзя оставлять наедине, — заявил Александр. — У меня идея…
В палате находилась маленькая кабинка, очевидно, для процедур. Горчаков нырнул туда, задернул штору.
— Так нельзя, — слабо пыталась возразить Воронцова, однако Александр бодро поинтересовался:
— К кому вы обращаетесь? Тут никого нет. Пустота.
— Сомнительное убежище, — сказала Елена Борисовна.
— В самый раз!
— Тогда, дорогая, приготовьтесь к нежеланной встрече.
Валентина приподнялась на кровати. Присутствие рядом Александра придавало ей силу и уверенность. Она осенила себя крестным знамением, прошептав:
— Господи, спаси и помилуй!
Однако уверенность испарилась, едва появился он — маленький уродец с хищным клювом и острым взглядом. Обежав помещение, взгляд устремился на свою жертву. Откашлявшись по-шакальи, он почти прорычал:
— Что случилось с нашей активной комсомолкой? Заболела? Ничего! Приедем в Москву, покажем ее лучшим докторам. Твои друзья уже там. И Наденька, и Давид, и джигит Рустам. Они беспокоятся за своего комсомольского вожака, надеются скоро увидеть его.
— За что? — едва смогла произнести Валентина, — за что вы убили моих родителей?
— Никто их не убивал!
— Я видела, читала советскую газету, которая, как вы учили, никогда не врет. И Надя все рассказала.
— Слышала звон, да не знаешь, где он, — назидательно заметил карлик. — Твоя мама умерла естественной смертью. У нее больное сердце. Отца действительно арестовали. Был донос, НКВД обязано было проверить, время такое. Капиталисты всего мира объединились против страны победившего социализма. Теперь все выяснилось, он, по-видимому, не виноват. Никто не заставлял его сводить счеты с жизнью. Слаб оказался твой отец, слаб! И у меня близкого родственника арестовали, потом отпустили. Переживал, конечно. Но продолжаю трудиться на благо Отечества.
Колючие глаза консула вцепились в нее, и она не могла не то что возражать, даже двигаться. А его голос продолжал терзать.
— Нужно позабыть раздоры. Никто не имеет права обижаться на свою родину. Ты нужна ей, и она нужна тебе. Так что долечивайся и в путь, в родную Москву. Я проконсультировался у врачей. Послезавтра тебя уже выпишут. И — на поезд.
