Как только Верхоланцев вышел, хлопнув дверью, Розенштейн просеменил к бару. Вытащив бутылку с выпуклым орнаментом из виноградной лозы, откупорил и начал жадно пить прямо из горлышка. И вдруг замер. Пугливо обернувшись, он выронил бутылку, став белым, как мел. Тонким, мерцающим пунктиром перед ним вырисовывался мертвец с иссиня-бледным лицом, свёрнутой набок челюстью, сквозь оторванный рукав белела кость сломанной руки с капающей на пол кровью. Волоча за собой ногу, он медленно приближался.
— В-в-верстовский, ты же у-у-мер, — заикаясь, просипел он.
— Конечно. Но я же обещал к тебе прийти? А свои обещания я выполняю всегда, — отдаваясь гулким эхом, словно глаз божий, прозвучали слова.
Розенштейн кинулся к двери, подёргал ручку, сотрясаясь всем телом, начал судорожно рыскать по карманам. Силы оставили его. Держась за сердце, тяжело дыша, он поплёлся к столу и оперся о столешницу. И отшатнулся в ужасе — образовав крест, перед ним взвились языки пламени, жадно пожирая все, что горит. Огонь мгновенно исчез, словно упал багряный занавес, эффектно открыв взору новый объект.
— Я же говорил тебе, что мы будем приходить к тебе вместе, — услышал продюсер ликующий голос за спиной.
За столом Розенштейн увидел другой призрак, похожий на первый, но словно постаревший лет на десять.
— Гриша, прости, — залепетал Розенштейн, падая на колени. — Оставь меня, прошу.
Призрак лишь отрицательно покачал головой. Розенштейн начал пятиться от стола и подпрыгнул на месте, когда вокруг него стали бить ослепительно-яркие разряды молний. Розенштейн захрипел, упал рядом со столом, слабеющей рукой попытался достать из кармана флакончик, но он выпал и откатился. Рядом возник мерцающий силуэт Верстовского, который со злорадной улыбкой смотрел на агонию своего мучителя.
— Теперь тебе некому помочь, — прозвучали гулким эхом слова, будто окончательный не подлежащий обжалованию приговор.
Розенштейн поднял на него глаза, попытался открыть рот, но обмяк и свалился кулём рядом со столом.
— Выключай шарманку, — сказал я.
— Ты думаешь, сдох уже? — деловито осведомился Влад, вглядываясь в монитор.
— Думаю да. Спустись, проверь. А я рожу пока вымою и переоденусь.
— Да уж, давай, а то, я когда тебя увидел в таком виде, чуть не помер со страху. Только смотри никому на глаза не попадись, иначе перепугаешь всех до смерти, трупы в штабеля придётся складывать, — предупредил он с коротким смешком.
Мы сидели с Владом на чердаке, который находился как раз над номером Розенштейна. Влад выключил монитор. Я снял всю бутафорию — кости, челюсть, переоделся, сложив аккуратно живописные лохмотья в сумку. Спустившись по служебной лестнице, я пробрался в туалет. И отшатнулся, когда в роскошном зеркале в оправе под золото отразилась жуткая сине-багровая физиономия с впавшими глазницами. Гримёр «мама Галя» постаралась. Действительно я мог напугать кого угодно, напоминая вылезшего из могилы мертвеца. Гладкая поверхность помутнела, замерцала. Я совершенно не удивился, увидев знакомое лицо. Призрак Северцева вырос, отделился от зеркала.
— Спасибо, — произнёс он тихо, его слова прозвучали в голове не так, как прежде, вонзаясь иглами, а мягким, еле уловимым, приятным звуком.
Его силуэт окружила светящаяся, полупрозрачная стена, и через мгновение исчезла вместе с ним. Я вздохнул, кажется, я решил все задачи. Быстро умывшись, я вышел в коридор, и постучал в номер Розенштейна. Дверь тихонько отворилась, и я проскользнул внутрь. Влад сворачивал провода, оборудование уже было уложено в саквояж. Я подошёл к Розенштейну, взглянул в его остекленевшие глаза, на лице продюсера застыло выражение невыносимого ужаса.
— Жаль, что он так быстро сдох, никакого, блин, удовольствия не получили, — недовольно проворчал Влад. — Если бы его можно было оживить, я бы ещё раз его убил, а потом ещё. Ублюдок. Сколько людей положил.
Мы осторожно вышли из номера, Влад поколдовал над дверью, осторожно захлопнул, замок щёлкнул.
— Ну ладно, ты дуй к Колесниковым, — сказал я. — А я — к Кастильскому.
— Эх, жалко такую штуку отдавать, — протянул Влад с явным сожалением.
— Что, жаждешь ещё с кем-то разделаться? — поинтересовался я, забирая саквояж. — Много врагов?
— А у тебя, что мало что ли? — бросил Влад. — Узнать бы, кто эту штуку сделал. Или чертежи достать, — мечтательно протянул он.
— Влад, не зарывайся. Мы с тобой и так соучастники убийства теперь. Помни. Менты разнюхать могут. Ты там все следы убрал?
— Не волнуйся. Все убрал. Слушай, а ты действительно у Верхоланцева бабу увёл? Пригласишь на свадьбу? А? — оживившись, он стукнул меня по плечу.
— Не знаю, будет ли свадьба, — пробормотал я.
— Да ты чего?! — он остановил меня, потряс за плечи. — Очнись, она ж красотка такая. Ну, постарела малость, так все равно — персик, а не баба.
— Отстань, — буркнул я.
Он только покрутил пальцем у виска. Мы вышли из гостиницы и направились к трамвайной остановке. Влад сел на трамвай, я остался на скамейке. Солнце уже здорово припекало, меня разморило. Я закрыл глаза, передо мной вновь побежала серая лента шоссе, уносившая меня в смертельную бездну. Глаза неодолимо слипались, меня клонило в сон, руль не слушался, выскальзывал из рук. Последним, что я помнил, был жуткий скрежет днища машины по металлическому ограждению и удар о воду. Очнулся от того, что солнечный луч щекотал мне ноздри. Чихнув, открыл глаза, присел. Меня окутал восхитительный аромат парного молока, свежеиспечённого хлеба, нагретого солнцем дерева. Все казалось удивительно реальным, вызывавшим умиротворение. Сладко потянувшись, я огляделся — за дубовым столом сидел мужчина спиной ко мне. Он обернулся на скрип, я узнал его, бросился навстречу, радостно закричав:
— Дед, угости мёдом!
Став почему-то мрачнее тучи, дед глухо буркнул:
— Олег, нечего здесь тебе делать! Уходи!
— Почему? — обиделся я. — Мне здесь хорошо.
Дед встал и грозно воскликнул, указывая пальцем:
— Возвращайся, дверь открыта!
Я изумлённо взглянул на него, огорчённый его неприветливостью, медленно вышел на улицу. Откуда-то издалека шёл странный звенящий звук: бом-бом-бом. Колокол? Звон усиливался, я машинально закрыл уши. Шум не прекращался, он шёл будто изнутри, заставляя вибрировать все тело. Небо нахмурилось, солнце спряталось в тяжёлых свинцовых тучах, по металлической крыше громко забарабанил дождь.
— Олег, уходи! — дед стоял на крыльце и гневно смотрел на меня.
— Но почему?! — я повернулся к нему, пытаясь разгадать причину его недовольства. — Почему ты меня прогоняешь?! — закричал я.
Колокольный звон стал невыносимо громким, сводящим с ума, голова начала разламываться, будто по ней били кувалдой. Я ужасно обиделся на деда, захотелось броситься на него с кулаками.
— Олег, уходи, иначе будет поздно, — повторил он мягче. — Не огорчай бабушку.
— Олежек, мы тебя очень любим, — услышал я ласковый женский голос. — Но ты должен уйти. Пожалуйста.
Я обернулся и увидел пожилую женщину в домашнем платье, в переднике, лучистые глаза в морщинках были печальны, казалось, она сейчас заплачет.
— Нет! — закричал я, и очнулся.
Я находился в кабине, к моему плечу тяжело привалился Влад. Тачку швыряло из стороны в сторону, как лёгкую скорлупку, дверь была покорежена, в окне торчали острые куски стекла, словно крокодильи зубы, а вода быстро прибывала. Я начал колотить по двери, пытаясь выбить её, она поддалась, и я чуть не вывалился наружу. Схватив в охапку обмякшее тело Влада, изо всех сил я ринулся вверх, к лучам солнца, которые пробивались сквозь толщу морской воды. Вынырнув, я обнаружил, что по заливу ходят ходуном огромные волны, высоко поднимающиеся и падающие с грохотом вниз, одна из них потащила нас и швырнула на каменистый берег. Отплевавшись, я бросился к Владу, приложил ухо к груди, с радостью услышав тихий стук. Через пару минут реанимационных действия Влад пошевельнулся, крепко обняв меня, пробормотал заплетающимся языком:
— Ах, ты моя, милая.
Я с трудом вырвался из его цепких объятий, отбросив в сторону. Он открыл глаза, присел, зло проворчав:
— Ты зачем меня целовал?
— Влад, иди в задницу, я искусственное дыхание делал.
— А, ну это другое дело, а то я мог тебе и по морде съездить. Ты смотри, осторожней.
Он присел, огляделся и вдруг радостно вскочил, еле держась на ногах, заскакал на месте:
— Получилось, Олег! Получилось! Смотри!
Я непонимающе взглянул в ту сторону, куда он показывал и увидел сквозь полупрозрачный туман всплывшую платформу, которая покачивалась на бурных волнах залива.
Я очнулся от воспоминаний, когда пришёл трамвай, присел у окна.
— Господи, опять эти ряженные, — услышал я недовольный женский голос. — И откуда их столько взялось? Ума не приложу. Куда полиция-то смотрит.
