— И вот что обидно, — сказал Занин. — Они эти скважины у нас из рук вырывают, подгоняют всю дорогу, буровикам не дают работать, заставляют осваивать скважины с тяжелых станков, только чтоб поскорее, а когда у нас все готово, так эти скважины вроде бы им уже и не нужны, то у них труб нет, то еще что-то там не туда пошло... Вон у Юдина — ему только четыре скважины дали пробурить и на пятьдесят метров дернули. Так уже целый год стоят эти скважины под давлением. Какой-нибудь пьяный тракторист сковырнет арматуру — и все там будем!..
Нефтяники и буровики повязаны так, что друг без друга им просто нечего делать. Нет скважины — нет нефти, а скважины можно пробурить только тогда, когда вышкари смонтируют станок, да и буровой станок надо сначала изготовить на заводе, а для этого потребны труд, металл, энергия, — не разорвать эту цепь, как ни старайся.
И все же частенько стараются — не те, так другие.
Бурение с искусственных островов предполагает несколько фаз — в батареях скважины отстоят друг от друга на пять метров, и, пока не завершено строительство всей батареи, эксплуатировать скважины нельзя по соображениям безопасности. Но после длинной передвижки они передаются добытчикам в их безраздельное владение. На устоявшихся нефтепромыслах так оно обычно и делается — последовательно, планомерно. Однако когда горит план, наступает пора традиционных озарений типа «давай-давай». Я не говорю о том, что это удорожает строительство куста в целом — сиюминутный выигрыш непременно обернется потерями куда большими, нежели те, казавшиеся спасительными, приобретения...
— Нефтяники вообще только про сегодняшний день думают, — сказал Макарцев. — Будто не понимают, что без фонда скважин им завтра можно будет чемоданы укладывать. Или сухари сушить...
— Скважин не хватает, Сергеич. Насколько я понимаю, вы нефтяников особенно не балуете, — сказал я. — Так что нервозность их можно понять.
— Можно. Все можно. Всех понять можно, — буркнул Макарцев. — Вот что, Игорь Геннадьевич. Будем готовиться к пятиметровке. Это я на себя беру.
— Гляди, Сергеич. Тебе отвечать.
— Мне, — согласился Макарцев.
Погода снова переменилась, дул ледяной порывистый ветер, скупо бросаясь острой крупой и уныло посвистывая в фермах бурового фонаря. Но в низком небе резво шныряли, вертолеты, с подвеской или без нее, улетали на юг и возвращались на север. Зато на земле не было видно никакого движения: со вчерашнего дня из бензобаков всех транспортных единиц месторождения можно было бы нацедить едва ли ведро горючего.
Весь день по этому поводу шла бесплодная радио-болтовня — сначала не могли найти заправщицу, потом отыскать исправный бензовоз. Диалог Тал инки и базы, естественно, оживленно комментировался всеми находящимися на связи подразделениями. А Занин вдруг вспомнил, как он сюда прилетел («Аккурат второе мая было, праздник»), а в тот же день геологи получили на 5-й скважине нефть с приличным дебитом — что-то около ста восьмидесяти тонн в сутки. Решили брать из нее горючее на нужды города, приволокли емкость, будку для дежурного поставили, машинами топливо вывозили. Потом приток стал слабеть и совсем иссяк — запарафинило, видать, скважину. Подогнали ППУ, пароподогревающую установку, стали закачивать пар в скважину. «Только делали все, видать, с ба-а-альшим умом, — рассказывал Занин. — Емкость-то возьми да взорвись. Никто, правда, не пострадал — так, испугом отделались. Еще и в героях ходили — как же, с передка, как говаривали в войну, живыми вернулись. После я там побывал. Выжженная пустошь, раскуроченный металл, будка обгорелая с выбитыми стеклами, а на столе тетрадка дежурного лежит, с последней записью: «Емкость сегодня накрылась. Нефти — амбец!!!» Занин помолчал и добавил: «Не по себе мне стало. Такое ликование в этих строчках — а чему радоваться?.. Неправду пишут, будто снежный человек — это досужая выдумка, пустая сенсация Не там искали. Здесь их полно, снежных людей. Факт».
База вновь вышла в эфир и сообщила: отыскался-таки бензовоз, правда, старенький и маломощный, ЗИЛ-157, и водитель при нем, так что — ждите. Только надо встретить его в конце бетонки — там метров двести сплошной каши, и до лежневки сам он не дотянет. Тут вся Талинка всполошилась и такое единство душ проявила — хоть садись немедля за информацию в «Ленинскую правду»: и буровики, я вышкари, и тампонажники, и геофизики наперебой предлагали свою помощь, нашли проводника, тракториста, трактор, всем миром разжились на неполную заправку. Только какая-то буровая невпопад бубнила:
— Наши потребности. Означают. Вовсе не то. Что мы потребляем. А то. Как нас потребляют...
— Гарий Генрихович, — осторожно спросила база, — это ты, что ль? Вернулся с отгулов?
— Я. Вернулся. Я. Приступил. Наши потребности...
— Гарий Генрихович, ты бы отдохнул, а?
— Я. Отдохнул. Ты. За меня. Не беспокойся. Ты. За меня. Отпокойся. Дело в том. Что. У нас нет. Возможностей. Которые мы. Имеем...
— Это Габриэль, — поморщился Макарцев. — Вернулось с отгулов, солнышко наше ясное. Ну, Гарий Генрихович!.. Понимаешь, Яклич, странная история. Хотя что в ней странного?.. Отличный технолог, инженерной сметки на приличный техотдел хватит. На ВДНХ сколько раз дипломы брал... Но бурмастер — никакой. Абсолютно не умеет с людьми работать: то вась-вась, все люди братья, ты меня уважаешь? — то «а ты кто такой?». Вот и качается, как на качелях. И вся бригада с ним качается. Но жесткость проявить? Снять? Кем заменить?.. Трудно с людьми. С кадровыми работниками, со специалистами трудно. Приток большой, но чаще не по делу. Сколько уже мы в Тюмени топчемся, одной лишь нефтью живем, а специалистов, особенно средних и низовых профессий, толком не готовит никто. Сами, дескать, сделаются. Не боги горшки обжигают. Не боги... Прислали бы мне парочку Сизифов — я бы живо определил их колонну опрессовывать да трубы на стеллажи укладывать.
— Сизиф, строго говоря, не бог, а скорее жертва богов.
— Знаешь, Яклич, мне их штатное расписание ни к чему. Какая жертва? Такой амбал — и жертва? Чё они к нему пристали?
— Уж и не вспомню. Помню только, что заставили его без перекуров и перерывов на обед камень в гору волочь, а на вершине валун срывался и снова катился вниз.
— «Сизифов труд», ага. Это нам знакомо. Тут я тебе, Яклич, не одну историю могу рассказать — сотню!
— Подожди, Сергеич. Дело в том, что миф о Сизифе опровергнут. И не Альбером Камю, который в годы воины написал философский трактат по мотивам этой легенды. С мифом о Сизифе, не мудрствуя и не философствуя, расправились чукотские бичи.
— Кто-кто?
— Бичи. Самые обычные бичи, с Чукотки. Мне об этом товарищ рассказывал. Есть такой прозаик, Борис Василевский, он долго учительствовал на Чукотке, да и сейчас едва ли не каждый год туда норовит податься.
— Вроде как ты в Тюмень.
— Ага. Нас и свела-то, по-моему, общая привязанность к Северу.
— Так что же они придумали, эти замечательные чукотские бичи?
— Ничего особенного. Брали пустую двухсотлитровую бочку из-под спирта, вкатывали ее на сопку, наливали в бочку чайник воды — и пускали ее вниз. Ну, а внизу...
— Инженерно, — только и смог произнести Макарцев.
— «Аврора-один», «Аврора-два», «Аврора-три», ответь базе!
— Что?! — всполошилась Талинка.
— Горючего не будет, — сказала база. — Не будет сегодня горючего. Пожарники емкость опечатали. До понедельника.
Мое перо бессильно описать бурю, которая поднялась в эфире. Я пытался прибегнуть к помощи техники, напечатать эпизод сразу на машинке, но ее тут же заклинило на трех или четырех клавишах одновременно: «восклицательный знак», «ё», «ю» и еще, кажется, «и краткое».
На первый взгляд, картина получалась занятная: в краю, где добывается половина союзной нефти и немалая толика мировой, грузовики и вездеходы, бульдозеры и тягачи стоят без топлива. Причин тут немало; наверное, среди них есть и объективные. Однако в их ряду отыщется место и грустному рассказу Игоря Геннадьевича Занина о жизнерадостном разгильдяйстве на 5-й скважине, и факелам попутного газа, где, судя по их густому дегтярному цвету, выгорело немало нефти, а еще той идиллической картинке у няганьского вокзала, где столпились в ожидании поезда машины всех возможных только на Севере марок.
Проще, удобнее для всех и экономичнее было бы, наверное, если бы по поселку бегали различными нужными маршрутами рейсовые автобусы, — но над этим думать надо, и, как выражается мой друг Макарцев, желательно головой. Куда спокойнее и привычнее делать вид, что ничего такого в природе не существует, что можно обойтись без того и без этого, но так уж сложилось, и никуда тут не денешься: то, чего не дают, обычно берут сами. Надо полагать, что и тот утренний КамАЗ, воровато сгрузивший доски в чьем-то дворе, заехал туда вовсе не по адресу, обозначенному в путевке. Да он ли один! Коль жилья не хватает, то строиться здесь принято, как изящно выражаются аборигены, «самопуком», и, думаю, и УБР, и НГДУ, и объединение не надеются увидеть ни досок, ни кирпичей, ни стекла, осевших по дворам. Мне кажется даже, что и смотрят-то здесь на такие вещи сквозь пальцы, справедливо считая: человек должен жить так, как привык или как живут другие — и пусть обживается поскорее. Правда, пока он обживается, изматывая себя ранними утрами или поздними вечерами под стук топоров или вжиквжиканье пил, ждать от него приличной работы наивно...
