Слово получает Марш. Обращаясь к Плевицкой, комиссар патетически восклицает: «Есть еще время, мадам Плевицкая, сказать правду. Скажите, что вы сделали с генералом Миллером? Вас умоляют об этом вдова и его сын».
Пауза. Гробовая тишина воцаряется в зале. Надежда Васильевна начинает все судорожней дышать, всхлипывает и рыдает. Вопрос Марша остается безответным. Он обращается к присяжным: «Эта женщина, которая сидит на скамье подсудимых, — изменница и предательница. Она недостойна даже вашего презрения!» — и Марш вновь подробно рассматривает разные версии исчезновения Миллера, выставленные свидетелями и защитой во время предварительного и судебного следствия. По его глубокому убеждению, единственно правильная версия — это след, по которому сознательно не пошла французская полиция, получившая приказ министра внутренних дел Дормуа, след, который из Парижа ведет в Гавр, а оттуда на борт советского судна.
Собравшиеся аплодируют. Комиссар поднимает руку: он требует тишины. Он продолжает: «Остальные версии исчезновения генерала Миллера и бегства Скоблина созданы искусственно и не имеют никаких оснований». Марш не скупится на упреки в адрес полиции.
Пытаясь утешить плачущую госпожу Миллер, Марш заканчивает свою речь такими словами: «Плевицкая не пожалела вас, мадам. Французское правосудие не пожалеет Плевицкую!»
Общие аплодисменты.
Слово предоставляется прокурору Помонти.
В своей сравнительно короткой речи прокурор указывает, что по суду совершенно безразлично, какими мотивами руководствовалась Плевицкая и Скоблин, кого они представляли на французской земле — агентов ГПУ, свою русскую разведку или немецкое гестапо. Присяжные должны вынести свое решение о вине Плевицкой (ее и только ее мы можем судить сегодня!).
По мнению прокуратуры, Плевицкая, как было доказано на процессе, является сообщницей своего мужа и ответственна перед законом... Поэтому правосудие требует для Плевицкой пожизненной каторги!
В зале точно разорвалась бомба. Невообразимый шум. Голоса и выкрики с мест сливаются в общий гомон. Громко рыдает Плевицкая. Она откидывается назад и сидит так всю остальную часть заседания, не проявляя, кажется, более никакого интереса к тому, что происходит в зале.
Защитник Филоненко в резкой форме полемизирует с Помонти. Он заявляет: как и во всяком процессе, проходящем во французском суде, и ныне не может быть речи о мщении, лишь о правосудии. Посему он обязан помочь добиться истины, чтобы восторжествовало, наконец, правосудие. Из-за этого ему придется говорить о некоторых вещах, о которых, может быть, и не следовало говорить тут — об очень резком выступлении против военных кругов русской эмиграции, без учета того, что и здесь имеются разные течения, интриги, недопустимые экстремистские представители наподобие генерала Туркула и некоторых других. Во всем этом французскому судопроизводству разобраться трудно. Во всяком случае, данное судебное разбирательство не установило истины и не доказало вины Плевицкой. Также голословны все данные о «Гаврской версии», не имеющие документальных доказательств и основанные лишь на показаниях весьма противоречивых и случайных лиц, многие из которых не внушают абсолютно никакого доверия (Туркул и его окружение, например, как и многие другие военные русские эмигранты из самых разнообразных групп, чье политическое лицо также весьма неопределенно).
Адвокат Филоненко продолжает свою речь. Прежде всего мэтр делает заявление: он считает свою основную задачу в том, чтобы вести защиту Плевицкой только на основании законов Франции.
Перейдя к подробному разбору улик, Филоненко вновь и вновь подчеркивает, что ни один свидетель не привел мало-мальски серьезных доказательств вины его подзащитной. Филоненко просит особо отметить, что вокруг процесса Плевицкой создалась крайне неблагополучная, нездоровая атмосфера, вследствие сильной агитации в печати и обществе. Она способствует поддержанию крайне негативного отношения к широко известной в мире исполнительнице русских песен. Ему же, защитнику, бороться не с кем. Он вынужден «бороться с пустым местом». Плевицкая оказалась чуждой местному обществу. Вокруг нее была искусственно создана атмосфера недоверия и подозрительности — так называемый «неблагоприятный климат», укрепившийся еще более отдельными тенденциозными свидетелями. В этой связи адвокат подвергает критике и выступление прокурора (он, например, утверждал, что Плевицкая — злая и безжалостная женщина. Откуда он это взял, какие есть тому доказательства?); тенденциозное очернительское выступление Мацылева, который в прошлом был обязан жизнью его подзащитной; пристрастные показания редактора газеты «Возрождение» Семенова, который голословно утверждал, что Плевицкая давала в Америке концерты в пользу «красных детей», в то время как точнее было бы сказать «в пользу голодающих детей в Советской России», в пользу известной организации Гувера, что совсем не одно и то же. Можно назвать такое безосновательной попыткой объявить мецената и состоятельного человека, врача-психиатра Макса Этигона чуть ли и не самым крупным агентом ГПУ, или яростные свидетельства против Плевицкой генерала Эрдели, который сам должен вскоре предстать перед судом по обвинению в растрате.
Прерывая Филоненко, Марш ставит вопрос своему опытному русскому коллеге: почему же тот не заявил обо всем этом, когда свидетель Эрдели давал показания у барьера.
Не отвечая на вопросы Марша, Филоненко приступает к опровержению ответов генерала Шатилова и рассмотрению всего жизненного поведения генерала.
Филоненко суммирует все сказанное на суде по вопросам, связанным с доходами семьи Плевицкой и Скоблина. Он бросает много упреков следствию в грубом искажении сумм, получаемых супругами, и путанице в указании источников. Основной источник доходов — широкая концертная деятельность его подзащитной, оплачиваемая высокими гонорарами. Генерал Скоблин, как показывали многие, имел доход и по «Внутренней линии», так как Миллер располагал суммами в несколько миллионов франков, оставшимися после похищения Кутепова. Небольшая вилла и подержанная автомашина — вовсе не признак богатства семьи.
Затем Филоненко переходит к вопросу о соучастии Плевицкой в похищении генерала Миллера. Ни один из допрошенных тут свидетелей не представлял ни подлинного письма или записки, проливающих свет на свершившиеся события. Что касается нескольких писем, полученных Плевицкой, они явно были адресованы генералу: могла ли неграмотная или в лучшем случае малограмотная актриса разбирать сложнейшие ходы, для ознакомления и расшифровки которых даже комиссару Маршу понадобилось не менее недели. Филоненко категорически отвергает таинственную историю с зеленой Библией, которая, по словам обвинения, нужна была лишь как ключ к шифру. Адвокат вновь — в который раз! — возвращается к этому вопросу, доказывая, что неграмотная Плевицкая не смогла бы расшифровать письмо по библии... Филоненко употребляет все свое красноречие, нападая на Кусонского, показания которого «ложь с начала до конца». Сомнительное, подложное алиби, которое якобы выдумала Плевицкая, на деле является ловкой выдумкой самого Кусонского, который успел выпустить Скоблина, но почему-то задержал адмирала Кедрова. Весьма умело ставит под сомнения Филоненко и показания других свидетелей обвинения. Свою трехчасовую защитительную речь, произнесенную с блеском и подлинным ораторским искусством, адвокат защиты заканчивает патетическим призывом к присяжным. По его словам, все монахини тюрьмы, где томится Надежда Васильевна Плевицкая, молятся за ее оправдание.
— Господа присяжные! Мы пришли к выводу во время столь долгого процесса: вина Плевицкой не доказана. Я подчеркиваю — не доказана. Весь уличающий ее материал состоит исключительно из голословных утверждений, зачастую противоречащих друг другу... Во имя правосудия я прошу вас, господа присяжные, об оправдании моей подзащитной!
В зале разражается подлинная буря. Председатель с трудом наводит порядок, выдворив многих присутствующих из зала, после чего вновь обращается к Плевицкой:
— Имеет ли подсудимая что-нибудь прибавить к речи защитника?
Плевицкая некоторое время молчит. Потом ее плечи начинают сотрясаться от глухих рыданий. Слова она произносит с трудом: «Я — сирота, господа. У. меня есть один свидетель — Бог. Он знает, что я в жизни никому... никому не сделала зла. Кроме любви к мужу, я ничего в жизни не знала... И за это теперь я отвечаю», — согнувшись, будто от страшной боли, она опускается на свое место. Подсудимую пытаются поднять, но ноги не слушаются ее. Она вновь падает на скамью...
Председатель оглашает семь вопросов, поставленных судом суду присяжных.
1. Было ли произведено похищение генерала Миллера не Плевицкой, а другим лицом?
2. Длилось ли лишение свободы генерала Миллера больше месяца?
