Первый ученик Брок скромно заметил:
— Такая мысль проводится в моем сочинении.
— Да, это у тебя написано, Брок! И это очень хорошо. А Мариус, напротив того, предпочитает воинственные возгласы.
Тут ректор с раздражением закричал:
— Нет, вы только послушайте, что он дальше пишет! Он пишет: «Если сравнивать народы, то каждому станет ясно, что датчане народ мягкотелый в сравнении с норвежцами».
Невыносимая жара в классе сделала ректора еще более раздражительным. И он, свирепо почесав свой затылок, сердито заговорил:
— И в нескольких других сочинениях говорится об изнеженности датчан! С какой стати потребовалось писать об этом? Да, конечно, похвально любить свою родину, но патриотизм не должен переходить в национальное высокомерие! Это грубая ошибка! Нельзя свысока смотреть на другие нации и восхвалять только свою собственную! Это, я бы сказал, комично для такого маленького и бедного народа, как наш народ, которому, вообще говоря, и нечем особенно гордиться…
В классе стало невыносимо жарко. И поэтому отличное сочинение Брока не было зачитано. Ректор велел открыть все окна и двери. Однако поднялся сквозняк, и тогда ректор велел всем ученикам выйти во двор. В порядке наказания в классе остался только Мортен Крусе.
Во дворе было грязно и холодно. Дождь перестал, но ветер усилился. И школьников не порадовала прогулка во дворе.
Маленький Мариус топтался по грязи и с беспокойством думал о следующем уроке. По его подсчету выходило, что учитель арифметики непременно вызовет его.
Абрахам вчера прошел с ним все, что было задано, и он как будто бы все понял и во всем разобрался, однако почему-то был уверен, что у черной классной доски он не сможет ответить учителю, сколько будет два плюс два.
В класс вошел старший учитель Абель. Он вошел слегка танцующей походкой и при этом что-то негромко напевал, вернее — мурлыкал. Это было явным признаком его отличного настроения. Но это вовсе не утешило маленького Мариуса. Именно в таком настроении учитель Абель имел привычку едко подтрунивать над учениками.
На руке учитель почти торжественно нес свой белый непромокаемый плащ. Среди учителей Абель считался франтом. Он и в самом деле постоянно поражал своих коллег оригинальными нарядами — какими-нибудь светлыми брюками либо галстуком в красную крапинку. В настоящее же время гордостью учителя был этот белый дождевой плащ из гуттаперчи.
Коллеги Абеля, которые не следили за модой, да и подчас носили не совсем опрятные воротнички, почтительно ощупывали и даже обнюхивали шикарный плащ Абеля. При этом спрашивали о цене и получали должный ответ.
Что касается педагогического принципа Абеля, то он был таков: учитель делил школьников на две категории — на тех, кто может изучать математику, и на тех, которые совершенно неспособны к ней. За один какой-нибудь месяц учитель Абель брался определить, к какой категории следует отнести того или иного мальчика.
Исходя из этого педагогического принципа, он всячески тянул способных учеников, а остальных со спокойной совестью оставлял на том уровне знаний, какой они уже имели.
Итак, учитель Абель вошел в класс. Но прежде чем сесть за кафедру, он своим шелковым платком смахнул пыль со стула.
Засим учитель достал из кармана записную книжечку и принялся просматривать ее.
Маленький Мариус задрожал, полагая, что сейчас вызовут его. Однако учитель вызвал Брока. Мариус едва мог поверить в свое счастье. Было похоже на то, что Абель станет вызывать учеников по алфавиту, и тогда очередь до Мариуса не дойдет.
В классе только недавно начали изучать уравнения первой степени с одним неизвестным. И маленький Мариус вместе со всеми старательно решал многочисленные задачи — в поисках этого неизвестного икс.
Нередко в классе говорили, что этот икс будто бы найден. Более того, все задачи с этим иксом и их решения в конце концов оказывались и в тетради самого Мариуса. Но даже и тогда этот загадочный икс оставался для него по-прежнему далеким и неизвестным.
Обычно Мариус не спускал глаз с икса, когда его выводили на доске. Он честно списывал себе в тетрадь, как этого икса, словно лисицу, гоняли со строки на строку, преследуя его умножениями, сокращениями, дробями и всевозможной чертовщиной, пока несчастное, измученное животное не оказывалось загнанным в одиночестве на левую сторону — и тут неожиданно выяснялось, что этот страшный икс был всего-навсего совершенно безобидным числом, например — 28.
Маленький Мариус с трудом стал уяснять, что этот икс имеет различное значение в различных задачах. Но для чего придумали этот икс? Зачем надо гнаться за ним сломя голову через всю доску и через все страницы тетради? И почему, наконец, этот загадочный икс оказывался обыкновенным числом — 28 или 15? Вот этого маленький Мариус решительно не мог понять, хотя и старательно записывал в свою тетрадь все примеры, которые решались на классной доске.
Вот и сейчас Мариус списал в тетрадь задачу, которую учитель Абель задал Броку:
«Пифагора спросили, сколько у него было учеников. Мудрый человек ответил: „Половина моих учеников изучает философию, одна треть — математику, а остальные, которые упражняются в молчании (вместе с тремя недавно поступившими), составляют четвертую часть тех, которые занимались у меня раньше“. Спрашивается: сколько учеников было у Пифагора до того, как к нему поступили три последних ученика?»
Мариус сидел за партой, а не стоял у доски, и поэтому он почти весело подумал, что такую замысловатую задачу решить немыслимо. Однако Брок стал быстренько манипулировать у доски. Мариус с трудом следил за его мелом.
В особенности Мариуса сбило с толку слово «раньше». Раньше чего? Вот на этот вопрос Мариус не решался себе ответить. Затем мысли Мариуса обратились к той бедной «третьей части» учеников, которые изучали математику. Нет, Мариус предпочел бы оказаться среди «остальных», которые у Пифагора «упражнялись в молчании».
Но тут размышления Мариуса внезапно были прерваны — его вызвали к доске.
Вероятно, учитель заметил, что Мариус сидел задумавшись, но, может быть, он и по своей записной книжке увидел, что настала очередь спросить Мариуса Готтвалла. Так или иначе, Абель отослал на место Брока, для которого эта задача была слишком легкой, и вызвал Мариуса.
Маленький Мариус автоматически подошел к доске. И на ней, среди многих цифр, он увидел несколько непонятных ему иксов. Но вот на доске мелькнуло что-то знакомое. Это была одна треть, что несомненно обозначало несчастную третью часть учеников, изучавших у Пифагора математику.
Учитель Абель, взмахнув своим пенсне, воскликнул:
— Nunc — parvulus Madvigius! Qvid tibi videtur de matrimonio?[7]
Едко усмехаясь, учитель продолжал говорить, обращаясь к маленькому Мариусу:
— Конечно, тебе, Готтвалл, ничего не стоит решить эту маленькую задачку! Ведь ты же отлично знаешь Пифагора, не правда ли, мой дорогой Madvigius? Pythagoras, qvi dixit, se meminisse gallum fuisse… Так вот продолжайте, господин профессор, не стесняйтесь! Тем более что задача почти готова. Брок, прежде чем пойти на свое место, показал нам, как следует ее решить. Или, быть может, маленький профессор занимался чем-либо иным, вместо того чтобы нас слушать? Маленький Готтвалл не должен огорчать свою бедную мать! Он должен подумать, как бы ему перейти в следующий класс.
Мариус стоял лицом к огромной доске и теперь чувствовал, как смех и шутки всего класса пронзают его спину. Но когда учитель Абель заговорил о матери, Мариус почувствовал горячие слезы на своих глазах. И с этого момента он перестал что-либо видеть и о чем-либо размышлять.
Все ученики класса, способные к математике, от души веселились. Ведь старший учитель Абель был неотразимо остроумен, когда он спрашивал «бессловесных» — так он называл тех, кто был неспособен к математике.
Только один Абрахам сердился. Он сердился, что издевались над его другом и что маленький Мариус и в самом деле выглядел у доски каким-то олухом. Быть может, поэтому Абрахам по временам смеялся вместе со всеми.
Учитель Абель надел свое пенсне и развернул записную книжку.
— Сейчас мы найдем ему достойного помощника, — сказал он. — А ну-ка, Мортен, обладающий неким прозвищем, поднимись с места и помоги своему духовному собрату.
Мортен Толстозадый нехотя поднялся. В нем чувствовалась скрытая непокорность, которая, однако, никогда не выражалась иначе, чем в бормотании и кислых минах.
В математике Мортен был не сильнее Мариуса. И поэтому они оба, один большой, другой маленький, одинаково тупо уставились на классную доску.
Но тут какой-то проблеск мысли осенил Мортена. Он взялся за ящик с мелом, позабыв, что в руке у него уже был изрядный кусок мела.
Учитель Абель, заметив это движение, воскликнул:
— Правильно, Мортен! Для того чтобы решить задачу, нужен прежде всего мел! Бери ящик с мелом под мышку, тряпку засунь в карман и садись верхом на линейку. Вот тогда ты будешь полностью вооружен для решения математических задач! Ах, Мортен, Мортен! Ты удивительно глуп, и мне кажется, что с каждым днем ты все больше глупеешь.
