Князь сразу замолчал, не сказал больше ни слова.
Рослый, седобородый дехканин принес две большие дыни. Я поздоровался с ним по-персидски, спросил, как его зовут, чем занимается, большая ли у него семья. Потом вынул из кармана пригоршню мелочи и бросил ему. Старик не взял денег. Перейдя на русский язык, я обратился к офицерам:
— Смотрите, не берет. Нищий, голяк… Шестеро детей. Клочок земли. А какая гордость! Ну, что вы на это скажете?
Петросов усмехнулся:
— Как видно, он считает, что этого мало. Покажите ему туман…[15] Накинется.
Я достал новенькие три тумана н протянул старику. Он не взял. Петросов по-персидски прикрикнул на него:
— Бери, глупец! Такие деньги..
— Нет, нет… Пусть эти деньги останутся у вас. Нам хватит и того, что дал всевышний. Ешьте! Если нужно будет, принесем еще.
Старик с обиженным видом повернулся и ушел.
Я снова налил всем коньяку и продолжал:
— Если даже эти нищие знают, что такое гордость, тогда скажите сами — каким сознанием своего достоинства должны обладать мы?
Герасимов поставил на кошму поднятую было рюмку и заговорил. Подробно, приводя доказательства, он говорил о том, что в Кушке сильно влияние большевиков, что они с каждым днем все больше укрепляются, — если войска Закаспийского правительства даже завладеют Мер-вом, им все равно нелегко будет занять Кушку. А под конец добавил, что генерал Востросаблин заодно с большевиками. Последнее меня, говоря по правде, очень удивило. Царский генерал… Заодно с большевиками… Зачем? Какая ему выгода?
Герасимов пояснил:
— Некоторые наши офицеры, господин полковник, неверно понимают слово «отечество». Они думают, что это башня из несокрушимого камня, которой не страшны никакие бури. Им дела нет до того, кто сидит в башне. Они гордятся лишь ее внешним видом. Востросаблин тоже из таких людей. Говорит: «Я служу не политике, а родине. Судьба России на волоске. Ее нужно спасать от вчерашних партнеров». Востросаблин слышал о том, что ваши собираются войти в Закаспий. И теперь о и с большевистским комиссаром Моргуновым денно и нощно укрепляют Кушку, готовятся дать отпор.
Я заговорил о положении на фронтах, подчеркнул, что большевики находятся накануне гибели. А под конец сделал предложение, какого офицеры не ждали: предложил князю ехать вместе со мной в Герат. Вначале он принял мое приглашение за шутку, сказал, что с удовольствием соглашается. А когда убедился, что это всерьез, уже не решился сказать «нет». Только Петросов, хотя и шутливым тоном, высказал опасение:
— Один-единственный князь у нас был. И того вы уводите.
— Будьте покойны, поручик, — ответил я внушительно. — Князь окажется в Мешхеде самое большее дня на три-четыре позже вас. Идти дальше, опираясь на палку, ему будет нелегко. А у нас автомобиль. По приезде обратимся к врачу. Остальное зависит от самого князя. Как он захочет. Мой долг — предложить.
Мысль увезти князя в Герат возникла у меня внезапно. Он и в самом деле был мне нужен. Очень нужен. Что, если теперь вдруг откажется от своего слова? Но он не отказался, залпом выпил еще рюмку и поднялся, сказав:
— Я готов!
У меня стало так легко на душе, словно сбылась самая большая моя мечта.
Когда солнце направило свой клинок вниз, к земле, мы снова пустились в путь.
На месте Джона теперь сидел князь Дубровинский.
В Герат мы прибыли в базарный день. Вернее, когда базар уже начал расходиться. Бесчисленные толпы людей, кто пешком, кто верхом или на арбе, кто на ишаке или на верблюде, поднимая клубы пыли, двигались по дороге. Одни торговали удачно и теперь самодовольно похвалялись своими успехами, другие словно возвращались с похорон… Базар кого-то вознес, а кого-то оставил ни с чем. Для меня восточные базары были источником сведений. Тысячи людей разносили с базара новости. Известия, услышанные в базарный день, переходили из уст в уста, попадая немедленно в самые отдаленные уголки страны, становясь иногда причиной самых неожиданных событии.
Недаром я отправил капитана Дейли с таким расчетом, чтобы он застал в Герате базарный день. Капитану предстояло пощекотать уши сотен афганцев неожиданной вестью, заставить их поработать языком. Справился ли он с этим?
Мы въехали на окраину города и вскоре, миновав медресе Улема, остановились перед центральной гостиницей. Я уже бывал здесь и раньше. Среди обширного сада стояли два дома. Большое двухэтажное здание было отведено местным жителям. А второй дом, на восточной стороне двора, предназначался для гостей — европейцев и местной знати. Сюда вели отдельные ворота, комнаты были обставлены богато, по-европейекb.
Нас встретил сам хозяин гостиницы, купец Гоусетдин. Он показал мне, одну за другой, все комнаты.
— Их хотели занять люди Асадуллы-хаyа. Я узнал, что вы едете, и не отдал им, — сказал он, с присущей купцам ловкостью на ходу набивая себе цену.
Я предложил ему сигарет и успокоил его, сказав, что долго не задержусь в Герате. Потом намекнул, что хорошо знаком с Асадуллой-ханом, сопровождал его по Индии. Купец сразу сделался разговорчивее, поделился со мной городскими новостями:
— Народ совсем отбился от рук. Как бы и к нам не пристало большевистское поветрие. В прошлый базарный день в городе началось волнение. Все ремесленники, начиная с пекарей и гончаров до сапожников, с женами и детьми пришли в диван к наиб-ульхокуме[16], требовали уменьшить налоги. Правитель прогнал их, а нескольких смутьянов, будоражащих народ, бросил в зиндан[17]. Вмешались старейшины, а то не миновать бы кровопролития. В городе много большевистских лазутчиков. Говорят, ночью они и расклеили прокламации. Хотят поднять бунт. Ведь Кушка — рядом. Один прыжок, и большевики достигнут Герата. Дурные дела! Асадулла-хан неспроста приехал.
Тем временем расторопные слуги Гоусетдина затопи-ли баню. Я выкупался и переоделся. Почувствовал облегчение, но тяжелая дорога все же давала себя знать. Особенно ныли ноги. Я пообедал, выпил коньяку и лег в постель. Но заснуть не смог. Мысли, одна другой беспокойнее, овладели мною. Перед глазами мелькали лица людей, с которыми предстояло встретиться. С чего начать? Этот вопрос не вызывал сомнений. План действий был намечен еще в Мешхеде, в кабинете генерала Маллесона, даже роли распределены, предусмотрены различные варианты, какие могли возникнуть. Теперь нужно было действовать.
Задача была не из легких: играя на национальных чувствах афганцев, настроить их против большевиков. Конечно, в этом направлении действовал не я один. Основная работа велась в Кабуле, через официальных представителей. Но я находился в самой гуще назревавших событий. По нашему предположению, основной спор мог возникнуть вокруг пендинского вопроса. С историей этого вопроса я был хорошо знаком, прочитал почти все, что было написано о нем.
Почти сорок лет тому назад русские, после продолжительных кровопролитных боев, овладели основным опорным пунктом туркмен — крепостью Геок-Тепе. Это обстоятельство, конечно, сильно обеспокоило наших. В свое время мы надеялись, что именно в Геок-Тепе русская коса найдет на камень. Крепость Геок-Тепе была сильно укреплена, и не без нашей помощи. Мы даже прислали инженеров из Индии. Но продвижение русских остановить не удалось. Двенадцатого января тысяча восемьсот восемьдесят первого года Геок-Тепе была взята. После этого оставалась еще надежда на Мервский оазис. Но и она не оправдалась. В начале восемьдесят четвертого года туркмены Мерва, предводимые женщиной по имени Гуль-Джамал, вдовой старого хана Нур-Берды, собрали большой совет. На этом совете было решено обратиться к «белому царю» с просьбой взять под свое покровительство Мерв. В результате русские войска почти без боя овладели всем оазисом Мерва. Но затем, продвигаясь в направлении Пендинского оазиса, где проживают туркмены-сарыки, они встретили сильное сопротивление афганцев. Вопрос о границах начал приобретать все более серьезный характер, обе стороны стягивали в район нынешней Кушки свои войска. Для наших создалась выгоднейшая ситуация: возникал повод натравить афганцев на русских.» Разве можно было упустить такой момент? Под предлогом оказания помощи при уточнении границ в Пендинский оазис была направлена комиссия во главе с генералом Питером Лемсденом. В состав комиссии были включены опытные офицеры-разведчики. А чтобы предостеречь их от всяких случайностей, с ними послали два кавалерийских эскадрона и две роты пехоты, всего более тысячи солдат.
К сожалению, афганцы не осмелились действовать решительно. После первых столкновений на берегу реки Мургаб, в марте восемьдесят пятого года, они бежали, оставив сотни убитых. По преданию, бытующему среди народа, их предводитель Салор Тимур-шах в отчаянии дважды поразил себя ножом. А наиб-ульхокуме велел обрезать четырем офицерам уши и носы. После этого Пендинский оазис полностью перешел в руки русских. Проникновение русских в Закаспий, естественно, создало большие трудности для нашей восточной политики. Русские подошли слишком близко к северным воротам Индии — к Герату. Кое-кто в Лондоне даже непререкаемо утверждал: «Если русские теперь, выйдя на берег Мургаба, громко свистнут, в Индии поднимется целая буря!» А иные кропотливые политики, роясь в архивах, раскопали, что еще Петр Великий намеревался идти походом на Индию, что Александр I договаривался об этом с Наполеоном. Однако людям, хорошо знающим обстановку, с самого начала было ясно, что царская Россия не сможет осуществить поход на Индию, что для русских дипломатов индийский вопрос нужен только как средство оказывать давление на нашу политику в Европе. Один из видных наших военных стратегов сказал так: «Угрожая Индии, русские хотят получить ключи к Босфору».
