Нора Робертс
Дом у голубого залива
Он возвращался домой.
Восточное побережье Мэриленда — это особый мир болотистых равнин и широких полей, засеянных пшеницей. Реки с крутыми берегами спокойно несут свои воды, тут и там в них впадают речушки. Важная часть этого мира — Чесапикский залив. Где бы он ни оказывался — в первые жуткие десять лет своей жизни или в последние годы, уже разменяв третий десяток, — только этот край был для него домом.
И когда он проезжал по мосту, его глаза, глаза художника, стремились запечатлеть в памяти эту картину — синяя вода и лодки, жадные чайки ныряют за добычей, зазеленевшие эвкалипты и дубы, яркие пятна в траве — цветы, распустившиеся под теплым весенним солнышком.
Он хотел запомнить эту картину так же четко, как запомнил, когда угрюмым, испуганным мальчиком в первый раз переезжал через залив с тем, кто обещал ему новую жизнь.
Машину вел человек, которого он практически не знал. Из одежды у него было лишь то, что на нем, да еще кое-какие жалкие пожитки в бумажном пакете. Он страшно нервничал, но изо всех сил старался казаться равнодушным и сидел, уставившись в окно.
Если он ехал теперь с этим стариком, значит, ему не придется жить с ней. Об этом он мог только мечтать. К тому же старик ему нравился — от него не разило дешевым виски или жвачкой, которой ублюдки, приходившие к Глории, пытались заглушить этот тошнотворный запах. Пару раз старик — его звали Рей — покупал ему гамбургеры или пиццу. А еще он говорил с ним.
Взрослые, во всяком случае те, с кем ему доводилось общаться, никогда не разговаривали с детьми как с людьми. И когда Рей спросил, не хочет ли Сет жить у него, он подумал: а что, если и вправду на этот раз повезет?
Рей был действительно старым. Высоким и крепким, но все-таки старым — волосы седые, а лицо все изрезано морщинами. Сет исподтишка поглядывал на него и уже мысленно начал рисовать его портрет.
У старика были ярко-голубые глаза — точно такие же, как у Сета.
— Скоро будем дома. Ты проголодался?
— Не знаю. Наверно.
— Мальчишки всегда хотят есть. Я сам вырастил троих — желудки у них как бездонные колодцы.
Он говорил весело, но как-то наигранно. Хотя Сету было всего десять, он хорошо умел различать фальшь.
— Почему вы решили взять меня к себе?
— Потому что тебе нужен настоящий дом.
— Да ладно вам, так никто не делает.
— Ты не прав. Некоторые все-таки делают, например мы со Стеллой, моей женой.
— А вы сказали ей, что везете меня?
— Видишь ли, она умерла несколько лет назад. Тебе бы она понравилась.
Сет не знал, что на это ответить.
— И что я буду делать, когда мы приедем?
— Просто жить, — ответил Рей. — Жить, как живут твои ровесники. Учиться в школе, попадать в разные передряги. Я научу тебя ходить под парусом.
— На настоящей яхте?
Рей рассмеялся, и Сет сам не понял, почему на душе у него вдруг сделалось легко.
— Конечно. А еще мы заведем глупого маленького щенка. В нашем доме все собаки, как я их ни воспитываю, вырастают почему-то глупыми и непослушными.
— Вы дали ей деньги.
Рей отвел взгляд от дороги и посмотрел Сету в глаза:
— Дал. Похоже, ее ничего кроме денег не интересует.
— Если вы на меня разозлитесь, или я вам надоем, или вы просто передумаете, вы наверняка отошлете меня домой. Я туда ни за что не вернусь.
Рей остановил машину у обочины и повернулся к Сету:
— Конечно, я на тебя буду сердиться, в моем возрасте люди бывают раздражительными. Но вот тебе мое слово: я ни за что не отправлю тебя обратно к ней.
— А если она…
— Я не позволю ей забрать тебя, — сказал Рей, не дожидаясь, пока Сет договорит. — И не важно, что мне для этого придется сделать. Ты теперь член нашей семьи и будешь жить в моем доме столько, сколько сам захочешь. Когда кто-то из Куиннов дает обещание, — добавил Рей, протягивая Сету руку, — он его держит.
Сет посмотрел на протянутую руку, но его собственная так и осталась лежать у него на коленях.
— Мне не нравится, когда до меня дотрагиваются.
— Ну что ж, ты все-таки помни, что слово я тебе дал. — Рей снова выехал на шоссе. — Мы уже почти дома.
Спустя несколько месяцев Рея Куинна не стало, но он выполнил свое обещание. Он сделал это с помощью троих своих приемных сыновей. Благодаря им худенький, с израненной душой мальчик зажил новой жизнью, у него появился свой дом. В нем он вырос и стал мужчиной.
Вспыльчивый цыган Камерон; спокойный корабел Этан, всегда элегантный, остроумный Филипп. Братья спасли его.
Золотистое послеполуденное солнце освещало поля. Окна в машине были опущены, и, когда он проезжал мимо городка Сент-Кристофер, на него пахнуло морем.
Он подумал, не свернуть ли вначале в город и не заехать ли на верфь. Компания «Лодки Куиннов» по-прежнему строила на заказ маломерные суда и за восемнадцать лет заработала прекрасную репутацию.
Они, наверное, были еще там. Камерон наверняка ругался, заканчивая какую-нибудь сложную работу в каюте. Этан размеренно шлифовал обшивочные доски. Филлип у себя в кабинете разрабатывал очередную рекламную кампанию.
Он с удовольствием помог бы им, но только не сейчас.
Из всего, что ему довелось повидать — великолепные купола и шпили церквей Флоренции, неповторимое очарование Парижа, изумрудно-зеленые холмы Ирландии, — ничто так не затронуло его сердца, как старый дом, который стоял на лужайке у тихих вод Чесапикского залива.
На подъездной дорожке он припарковался за старым белым «шевроле» Рея и Стеллы Куинн. Машина выглядела так же безупречно, как в день покупки. Камерон постарался, подумал Сет. Тот сказал бы, что это естественно — за такой прекрасной машиной и уход должен быть соответствующий. Но он-то знал, что Камерон делает это в знак памяти о Рее и Стелле.
Сирень во дворе была в полном цвету. И это тоже говорило о любви, размышлял Сет. Он подарил Анне маленький кустик на День Матери, когда ему было двенадцать лет. Она заплакала, вспомнил он, и то смеялась, то плакала, пока они с Камероном сажали эту сирень.
Анна была женой Камерона, то есть невесткой Сета. Но в душе он всегда считал ее матерью.
Он вышел из машины в изумительную тишину. Сет уже не был тем тощим мальчонкой с большими, не по росту ступнями и настороженным взглядом, который когда-то впервые приехал сюда.
Теперь он стал худощавым, стройным мужчиной. Волосы, которые в детстве напоминали копну соломы, потемнели и стали каштановыми с бронзовым отливом.
Проведя по волосам рукой, Сет вспомнил, что перед отъездом из Рима собирался подстричься. Братья теперь будут подшучивать над его хвостиком. Ну что ж, придется походить с ним еще какое-то время, просто из принципа.
