Ольга Славникова
Любовь в седьмом вагоне
Я люблю ездить в поездах. Гораздо больше, чем летать на самолетах. Не потому, что боюсь высоты (при семи тысячах над землей никакая высота не чувствуется, скорее возникает ощущение, что тебя везут в телеге по неровной дороге). Дело в том, что гражданская авиация обманывает: вроде бы переносит из Москвы в мой родной Екатеринбург за два часа пятнадцать минут, а на деле – полтора часа до аэропорта (по пробкам), полтора часа в аэропорту (регистрация, контроль), потом летишь, потом получаешь багаж, потом час до дома… В результате – проводишь целый день в бессмысленной суете, да еще и посадить по метеоусловиям могут вовсе не в Кольцово. А сел на Казанском в поезд «Урал», и практически то же время, за вычетом сна, – целиком твое.
Это время в поездах обладает для меня особенной ценностью. Обычно после первого обустройства в купе начинаются разговоры. Действительно, случайным попутчикам люди рассказывают о себе больше, чем родным и близким. Железная дорога – источник сюжетов. Она же – источник характеров. Даже если попутчик молчит всю дорогу, сам облик его, манера листать журнал или лупить, чтобы была пышнее, плоскую казенную подушку, часто дают толчок авторской мысли. Некоторые герои моих романов – железнодорожного происхождения. Я их прихватила с собой, как иные рачительные пассажиры прихватывают мыльце из дорожного набора или запечатанный трубочкой фирменный сахарок.
Кроме того, всегда интересно, что происходит за вагонным окном. В детстве мы с отцом, когда ехали в поезде, играли в нашу игру «Вижу – не вижу». По правилам, надо было первым заметить что-нибудь забавное и привлекательное. Папа раньше меня видел автомобили с автомобилистами, велосипеды с велосипедистами, а я – кошек, собак и то, что продается на садово-плодовых полустанках. С тех пор пейзаж, мимо которого мчится поезд, обладает для меня той же глубиной и занимательностью, какие свойственны иллюстрациям в самых любимых детских книжках.
«Железная дорога – место романтическое. Засыпаешь в одном месте, просыпаешься в другом…» – сказал Александр Кабаков, предложивший мне написать цикл рассказов для глянцевого журнала «Саквояж-СВ». Эта идея меня увлекла. Если говорить совсем честно, то во всяком рассказе интересам глянцевого формата я предпочитала свои творческие интересы и в конечном итоге – интересы читателей будущей книги. С другой же стороны, формат подвижен, и иногда – совершенно неожиданно подвижен: случалось, что ради размещения весьма объемного рассказа журнал «Саквояж-СВ» снимал из номера свои рубрики, за что я искренне благодарна.
Рассказы этой книги написаны для читателя, готового заглянуть чуть дальше обыденной действительности. Под обложкой – микс из разных жанров, от антиутопии до детектива, от любовной истории до мистики. Все это вместе я бы определила как достоверную фантастику. Это значит, например, что действительно существовали описанные в «Русской пуле» проекты сверхскоростных поездов, по неизвестной причине погубленные. Гигантские смерчи еще не пришли на Вологодчину, как это случилось в «Отшельнике», но автор перерыл научные статьи, видел любительские съемки, беседовал с очевидцами, наблюдавшими смерчи в США, и ручается за достоверность этого грозного персонажа. Если в рассказе «Любовь в седьмом вагоне» появляется якутская шаманка, то и черный ворон с белой головой, и тетива, натянутая между вершинами гор, – суть подлинные элементы мистической практики шаманов, важные для выдуманного сюжета. Фантастическое допущение работает в полную силу только на основе подлинности. То оружие, что висит на стене в начале действия и стреляет в конце, должно быть не абстрактным бластером, а тульской двустволкой или автоматом Калашникова. Тогда выстрел попадает в цель.
В заключение хочу выразить благодарность Александру Кабакову, сподвигшему меня на написание этой книги. Также выражаю благодарность Леониду Николаевичу Славникову, много лет проработавшему начальником финансовой службы Свердловской железной дороги и обеспечившему своими консультациями достоверность базового материала.
Ольга Славникова
На Казанском вокзале все выходы к поездам дальнего следования были перекрыты. Голубев предъявил паспорт желтоусому румяному милиционеру, у которого на груди, будто короб у коробейника, висел раскрытый ноутбук. На животе его напарника задирал хоботок похожий на злое железное насекомое пистолет-пулемет «Вереск».
– Пресса – первый вагон, – буркнул желтоусый, долистав файл до нужной фамилии и возвратив Голубеву документ громадной ручищей, затянутой в черную перчатку.
И вот он – сверхскоростной реактивный поезд «Россия», готовый через полчаса отправиться в свой первый исторический рейс Москва—Иркутск. «Русская пуля», как называли его во всех выпусках новостей. Голубеву приходилось и прежде видеть поезд-«пулю»: в Японии, в префектуре Яманаси. Тот был монорельсовый, на магнитной подвеске и напоминал иглу со многими ушками-окнами; он исчезал из вида, оставляя после себя даже не звук, а отзвук, тонкую вибрацию лопнувшего пространства. В отличие от японца, российский сверхскоростной собирался поставить рекорд на родном натруженном Транссибе. Непривычно короткий, обтекаемо-горбатый, он напоминал не поезд, а скорее субмарину – причем собравшуюся произвести запуск баллистических ракет: в головной его части поднятые на металлических рогах темнели две, еще холодные, сигары реактивного двигателя.
Зрелище было столь величественное, что казалось, будто большая часть этого сухопутного наутилуса осталась под землей, что сооружение всплыло из земляных российских толщ, где ему и положено ходить, распугивая ледниковые валуны. Поезд был точно покрыт горелой каменной коркой. Никакой нарядной хай-тековской зеркальности: «Россию» одевал зернистый темный полимер, способный создавать вокруг стремительно мчащегося тела тонкий, почти безвоздушный экран. Этот полимер и был главным ноу-хау сверхскоростного поезда: так сообщил на пресс-конференции директор НИИ железнодорожного транспорта, обширный вальяжный мужчина, похожий на чемпиона породы среди бульдогов, – явно ничего не смысливший в разработке, пришедшей из каких-то секретных военных лабораторий. И все-таки не верилось, что пять тысяч сто девяносто два километра – расстояние по «железке» между Москвой и Иркутском – поезд покроет за каких-то шесть с половиной часов.
– Какой русский не любит быстрой езды! – раздался над ухом у Голубева сдобный басок.
