Светлана Демидова - Ожерелье из разбитых сердец

Я волк. Нет... Конечно же, волчица. Одиночка. И это не комплекс. Мне хорошо одной. У меня вообще нет комплексов. Я полноценна. Самодостаточна. Убежденная волчица. Опять не так: надо с большой буквы – Волчица. Это мое имя или ник, как хотите. Нет, нет! Я не сижу в Сети. На Сеть (ха-ха) не подсела и не подсяду, потому что однажды чуть не вляпалась. Это было последней каплей перед тем, как я окончательно осознала себя Волчицей. История банальна до вульгарности: молодой мужчина, с которым я переписывалась, оказался моей подругой (теперь, конечно, бывшей). Она непременно хотела доказать мне, что я такая же, как все: то есть ведусь на виртуальных сладкоголосых менестрелей. Повелась, да. Было дело. Но на этом все и кончилось. Никакой Сети. Никаких менестрелей: ни виртуальных, ни тем паче реальных.

Конечно, можно было бы выбрать хищника поизящней, например, рысь или какую-нибудь пуму, но... Однажды я встретилась глазами с волчицей... Настоящей. В зоопарке. Да... Ее засунули в клетку, но она не смирилась. У нее были белые глаза. То есть... конечно, желтые, но горевшие белым огнем ненависти. Если бы волчица могла прогрызть толстую металлическую сетку клетки, она так и сделала бы. Прогрызть было нельзя. Можно было только ненавидеть двуногих тварей до белых глаз. И она ненавидела. Ее уши стояли двумя напряженными пирамидками, серо-черные бока ходили ходуном, но зубов волчица не скалила. К чему? Суетливые движения – напрасны и бесполезны.

Я тоже никогда не скалю зубов. Пока. Вокруг меня также натянута металлическая сетка, свитая из многорядной стальной проволоки. Она никому не видна, кроме меня. Я также не стану ее грызть. Может, где-нибудь подрою, если найду где и если без этого будет не обойтись. У той бедняги из зоопарка в клетке был бетонный пол – его не подкопаешь. Под моими ногами чего только нет: то земля, то песок, то асфальт, то камень, то паркетный ламинат... и всегда рядом сеть – протяни руку – пальцы встретят холодные металлические звенья. Я уже давно не протягиваю руки и смирно живу внутри. Пока. Нет, я не сумасшедшая! Не бойтесь! Не стану впаривать вам про алжирского дея, у которого под самым носом шишка. Это, пожалуйста, к Николаю Васильевичу, к Гоголю... Но иногда, как гоголевскому сумасшедшему, мне кажется, что у дней нет ни числа, ни месяца. Все они, числа, на одно лицо... Может, когда и наступит месяц Мц гдао, число... где-то так...349-е...

Сейчас я собираюсь в магазин, что, конечно, вполне объяснимо. Надо же что-то есть. Говорят, существуют какие-то солнцееды. Твари! Вместо того, чтобы молоть колбасу «Любительскую» или редиску, они жрут наше солнце! Хотя... имеют право... Солнце – оно большое... На всех хватит. Ешь – не хочу! Сама я Волчица-вегетарианка. Нет, так бывает! Я волчица не по образу питания, а по убеждениям. Меня ненавидят за то, что я не ем мясо. Я не ем его не столько из соображений здоровья, сколько из-за нелюбви. С детства. Особенно из супа. С такими... полупрозрачными прожилками хрящей... с пленками... с обломками трубчатых костей, в которых трясется желеобразный мозг... с желтым оплавленным жиром... Да и без жира тоже. Могу, конечно, съесть котлету, но без восторга. Ненавижу шинку, шейку, карбонат и иже с ними. Мне кажется, что все это сделано из особого синтетического материала. Я никогда не могу отличить шинку от шейки, а шейку от карбоната. Терпеть не могу сервелат – застывшие в тягучем коричневом не пойми что шарики жира. Все остальные это любят. И им, остальным, здорово не нравится, когда кто-то не разделяет их пристрастий.

– Ну почему мы каждый раз должны изгаляться, чтобы придумать, чем бы тебя накормить! – Это не вопрос. Это риторическое замечание, которое бросает мне очередной именинник, когда собирается угощать сослуживцев в обеденный перерыв.

Я всегда молчу, потому что уже давно сказала по этому поводу все, что только можно было сказать. Их, именинников и неименинников, злит, что я не ем продукты, вредные для здоровья, а они не могут себе в них отказать. Рассевшись вокруг двух столов, сдвинутых друг с другом посреди нашего отдела, они обязательно начинают упражняться в остроумии на мой счет. Самое умное, что я по этому поводу слышала, следующее двустишие:

Чаще они говорят другое. Например:

– А мы себе запросто можем позволить!

– В жизни так мало радостей!

– Да съешь ты, Тонька, хотя бы маринованного огурчика! Не помрешь!

А я не люблю маринады. Никто не верит. Но дело не в этом. Я могла бы не есть это и из других соображений: например, если бы у меня был гастрит или язва, как у нашего начальника Мастоцкого. Они все равно вязались бы ко мне с маринованными огурцами, как вяжутся к нему.

– Ну-у-у... Кирилл Анатольевич... ну-у-у... съешьте кусочек! И не заметите, как проскочит!

И он ест. У него проскакивает. После каждого такого «банкета» начальник потом неделю валяется с приступом. Сослуживцам даже в голову не приходит, что это они организовали Кириллу Анатольевичу болезнь. Они ходят к нему домой с цветами, шинками, глазированными сырками, лимонами и требуют, чтобы он немедленно все принесенное съел.

Я однажды сказала Мастоцкому:

– Кирилл Анатольевич, какого черта вы идете у них на поводу?

– Я не могу противопоставить себя коллективу, – ответил мне он. – Вот вы каждый раз противопоставляете, и что из этого выходит хорошего?

– А то, что я не ем их промайонезенный салат и потом не болею.

– А что они при этом про вас думают?

– Ну что уж такого можно про меня думать из-за какого-то салата?

– Вы же еще и не пьете!

– А почему я должна пить?

– Но ведь все же пьют!

– Не все. Я не пью.

– И что из этого выходит хорошего?

В общем, сказка про белого бычка.

На месте Мастоцкого я запустила бы лимонами в любимых сотрудников, но Кирилл Анатольевич аккуратно чистит принесенные цитрусовые, режет тоненькими прозрачными кружочками и ест, не морщась, несмотря на свою повышенную кислотность.

Я ему как-то шепнула на ухо:

– Режь потолще, быстрее съешь, а мы скорее уйдем.

– Не суйся, куда не надо, – прошипел он мне в ответ.

Тут надо пояснить, что с Мастоцким мы вообще-то давно на «ты». Правда, сотрудники об этом не знают. Мы с ним учились в одной группе института. Кирилл после выпуска очень хорошо устроился в отделе стандартизации какого-то предприятия. Хорошо, потому что, как только он пришел в этот отдел, его начальник моментально собрался на пенсию. Он только и ждал какого-нибудь молодого да резвого выпускника вуза, чтобы наконец прекратить мучить свою язву лимонами и майонезом. Он передал свое дело Мастоцкому, а тот в первый же год работы заработал язву и себе, за что сотрудники его мгновенно полюбили.