Линда Барлоу - Подарок на память

Кейп-Код, 1963 год

«Вот черт, опять двадцать пять!» — подумала Эйприл, по-хоккейному, с разворотом, тормознув велосипед перед летящим из двери коттеджа облаком пыли.

Пыль, вздымаемая мощной метлой Рины, клубилась и вспыхивала в лучах заходящего солнца. Переполненный мусорный ящик и пустой контейнер для химчистки свидетельствовали о верности предположения Эйприл — у матери появился новый любовник.

Иные женщины отмечают подобные события посещением парикмахерской — маникюр, смена макияжа и новая прическа, — но Рина мало об этом заботилась: внешность ее не требовала особого ухода. Демонстрация перемен в личной жизни заключалась в бурной хозяйственной деятельности: до блеска драились успевшие потускнеть окна, тщательно уничтожалась пылесосом каждая соринка на ковролине, вешались новенькие, сияющие белизной занавески.

Смена занавесок, по наблюдениям Эйприл, производилась в среднем раза три в год. И окна, на которые они вешались, красились почти так же часто, поскольку Рина свято верила в необходимость постоянных преобразований домашнего очага.

Правда здесь, в поселке Морской Бриз курортного местечка Бреустер, штат Массачусетс, это был уже второй комплект всего лишь за месяц с небольшим. Похоже, нынешний год для Рины станет в своем роде рекордным.

Выудив из выставленной на крыльцо корзины с мусором свою старую бейсбольную перчатку и демонстративно прикрыв ею нос, Эйприл вошла в дом.

— У меня была игра. Помнится, ты обещала прийти. — Решительно вскинув голову, она с вызовом посмотрела на мать.

Рина Флэхерти — в мужской сорочке, затянутой узлом на тонкой талии, трусиках и в безукоризненно натянутых чулках — в последний раз взмахнула веником. Эйприл отскочила в сторону. Рина убрала за ухо выбившуюся прядь золотистых волос. Она была натуральной блондинкой и носила длинные волосы, свободно ниспадавшие до самого пояса. И вообще, Рина отличалась ангельской внешностью: васильковые глаза, изящный носик, четкая линия нежно-розовых губ, маленькая, грациозная фигура.

Эйприл была убеждена, ее мать со всеми этими прелестями попадет прямехонько в преисподнюю.

— Я говорила, что постараюсь прийти, но не смогла. Так получилось. Прости, если очень тебя огорчила. — Голос Рины явно не гармонировал с ее привлекательной наружностью — низкий, почти мужской, начисто лишенный эмоциональности. Таким голосом впору было командовать на плацу.

— Ты вечно меня расстраиваешь, — не в силах скрыть огорчения, едва выговорила Эйприл.

— Чаще всего расстраиваются те, кто ждет слишком многого, — не глядя на дочь, заметила Рина. — Старайся рассчитывать только на себя.

— Хорошая была игра. Мы победили. Кстати, отец Элис Клэйр пришел за нас поболеть. Ты его помнишь? Разведенный мужик. Ты еще говорила, что он похож на Джо Картрайта. Он о тебе спрашивал, — краснея и люто ненавидя себя за это, промямлила Эйприл.

«Если в доме не обойтись без мужчины, — размышляла она, — почему бы ему не быть приличным человеком? И, разумеется, несемейным. Таким, кто по-настоящему влюбится в Рину, женится на ней, а там, глядишь, и меня полюбит, хоть немножко. Все сразу встанет на свои места: он купит нам настоящий дом с настоящей мебелью, будет хорошо зарабатывать, и нам никогда уже не придется заколачивать в потемках коттедж и драпать из штата от толпы разъяренных кредиторов… Хорошо бы, чтобы он жил с нами все время, чтобы и у нас была настоящая семья».

— Мне не интересен отец Элис Клэйр. К тому же твои навязчивые попытки выдать меня замуж просто смешны. Я сама способна решить эту проблему.

Эйприл с ненавистью смотрела на сверкающий чистотой коттедж.

Интересно, кто же это на сей раз? Шеф полиции? А может, мэр? Есть в Бреустере, штат Массачусетс, мэр? Рина всегда говорила: «Спать — так уж с королем». И фанатично следовала этому принципу. «Короли», конечно, всегда хорошо, но, увы, они, как правило, женаты.

— О, у тебя это здорово получается, — съязвила Эйприл. — Особенно в прошлом году, в Техасе. Там твоим высшим достижением стал деревенский живодер!

Изящная ручка Рины метнулась к лицу Эйприл и замерла в дюйме от него. Эйприл отпрянула и сразу же покраснела. Это был новый трюк ее мамаши — замахнуться, будто вот-вот ударит, и остановиться в последнюю секунду. Внезапное движение всякий раз заставляло Эйприл испытывать трусливое унижение за свою, пусть даже естественную, реакцию.

Рина усмехнулась:

— Я уже говорила, что с другими ты можешь позволять себе что угодно, но при мне попридержи язычок. Сносить твои дерзости я не стану. Иди есть.

Эйприл посмотрела на арахисовое масло, банановый сандвич, картофельные палочки из пакета и бутылку коки, выставленные матерью на крохотной кухоньке коттеджа. Рина мастерски шила и убирала, но терпеть не могла готовить.

— Надеюсь, ты не отошлешь меня сегодня спать в палатку? Я ее ненавижу. Там полно жуков.

— Ты же коллекционируешь жуков.

— Однажды я видела, как змея пыталась заползти в палатку. Терпеть не могу змей. Ты только представь себе: такая вот гадина заползает ко мне в спальный мешок, скользит по ноге, а потом кусает, как аспид Клеопатру. Я вскрикиваю, покрываюсь испариной, язык у меня вываливается, я начинаю метаться по палатке, синею и умираю. Неужели ты не будешь раскаиваться, найдя утром мое бездыханное тело?!

— В Массачусетсе нет ядовитых змей.

— Зато полно диких животных.

— На Кейп-Коде? Да тут одни кошки да собаки.

— Заметь — дикие кошки. Ты видела, какие у них острые зубы и мощные челюсти? И собаки, шныряющие по нашему парку, худые, гадкие и буйные. Держу пари, среди них есть и бешеные. Только представь, лежу я там…

— Ври больше.

— Вру больше. Лежу я там и поглаживаю одну такую псину. И вдруг она оборачивается ко мне, вся злющая, и морда в пене, как у Старого Уэллера, укушенного бешеным волком.

— Ну что за фантазерка! — вздохнула Рина.

Она отшвырнула сандвич и закурила. К своему немалому удивлению, Эйприл заметила, что ногти Рины на сей раз покрыты лаком спокойного розового цвета. «Странно, — подумала девочка, — раньше предпочтение отдавалось вызывающим темно-красным тонам».

— Ты читаешь слишком много книжек. И теряешь здравый смысл.

Эйприл поджала губы. Она гордилась своей любовью к книгам. Учительница считала Эйприл очень начитанной ученицей, где-то на уровне пятого класса. Это льстило ее самолюбию. К тому же книги переносили девочку в иной, прекрасный мир. Она любила читать.