Роксана Пулитцер - Тайны Палм-Бич

Эштон открыла богато инкрустированный гардероб эпохи Ренессанса, который переходил из поколения в поколение предкам по линии мужа, и включила хитро замаскированный телевизор.

– Сегодня в Палм-Бич пришла смерть, – чеканя слова, проговорил появившийся на экране комментатор. – Мы вынуждены связать слово «смерть» с одним из самых любимых и уважаемых людей, олицетворяющих богатство и славу этого необыкновенного острова.

Любимый и уважаемый, раздраженно подумала Эштон. После смерти он вдруг стал любимым и уважаемым, а когда он был жив, все радовались любой возможности посплетничать о нем, посмеяться над ним, выбранить и оскорбить его. Да и она сама не была исключением, как ни горестно это признавать. Она любила его, однако уже давно не знала, как показать ему эту любовь.

– Полиция Палм-Бич все еще не пришла к однозначному выводу, был ли это несчастный случай, имело ли место самоубийство или… – Комментатор сделал выразительную паузу. – Или же произошло убийство. Две женщины, которые, по сведениям, полученным из анонимных источников, знают ответ на этот вопрос, отказались дать какие-либо комментарии.

На мгновение Эштон увидела себя окруженной телекамерами и несколькими охотящимися за сенсациями папарацци на юте большой двухсотфутовой яхты Хэнка.

– Эштон Кенделл, графиня Монтеверди, которая родилась в мире избранных, оказалась недоступной для репортеров.

Картинка с изображением Эштон сменилась фотографией Мег в роскошном вечернем платье среди группы гостей на балу, организованном Обществом Красного Креста.

– Вторая женщина, известный фотограф Меган Макдермот, о которой говорят, что она собирается войти в этот мир избранных благодаря предстоящему замужеству, не отвечает на телефонные звонки. По случайному совпадению на этой фотографии справа от мисс Макдермот, – с ухмылкой добавил комментатор, – мы видим графа Монтеверди, чемпиона в гонках на моторных лодках, и мужа Эштон Кенделл.

Затем комментатор стал монотонно рассказывать об их жизни за тридцатипятифутовым деревянным забором, как будто он имел, с раздражением подумала Эштон, хотя бы элементарное представление об этой жизни. Тем временем на экране появился остров, снятый с высоты птичьего полета. Эштон увидела полукруглую, крытую черепицей крышу громадного особняка Хэнка, построенного в ярко выраженном средиземноморском стиле, лабиринт окруженных аркадами двориков, большие и малые бассейны для утренних и послеобеденных купаний, и совсем маленький бассейн за теннисным кортом.

– Владение Шоу – одно из немногих, – объяснял комментатор невидимой, но любопытствующей публике, – тянется на всю ширину острова, от озера Уорт до Атлантики.

Камера двинулась дальше, и Эштон увидела похожую на предыдущую крышу собственного дома, бирюзовую гладь стофутового бассейна, поблескивающего на экране, пышную тропическую зелень и далее, в конце дока, – одну из больших моторных лодок Алессандро. Лодка покачивалась на волнах озера Уорт.

Камера продолжала движение, и комментатор указал на владение ее брата Меррита, а также Спенсера, бассейн которого, похожий на естественный пруд, был окружен пальмами, и даже усадьбу Тиффани Кинг с обширным палаццо, ухоженным французским садом и японским чайным домиком. Тиффани это наверняка понравилось бы. Она любила рекламу и известность во всех проявлениях.

При мысли об этом Эштон сделалось не по себе. Она выключила телевизор, закрыла старинный гардероб и вышла на террасу рядом со спальней. Ночной воздух благоухал цветами бугенвиллей и орхидей, которых здесь было по меньшей мере десяток сортов. Внизу в лунном свете блестела гладь бассейна, которая казалась не менее яркой, чем на экране телевизора. За бассейном на фоне неба виднелись очертания громадного дома Хэнка. Фасад здания сейчас был темным, и ей вспомнилось, как ярко он иногда сиял среди ночи, и особенно ярко, когда виновницей торжеств была она. Эштон почувствовала, как по ее щекам покатились слезы, а сердце сжалось от боли.

За спиной, в спальне, зазвонил телефон. Это был не тот, главный телефон, на звонки которого весь день отвечал дворецкий, отбиваясь от репортеров, озабоченных поиском грязи, а также от политических деятелей, дипломатов и других так называемых друзей, выражающих соболезнование. Звонил ее личный телефон. Она поспешила к нему, хотя и знала, что вряд ли звонит тот человек, голос которого она хотела бы сейчас услышать.

– Это Мег, – прозвучал голос на другом конце линии, – Мег Макдермот.

Эштон несколько секунд молчала. Она боялась, что не сможет заговорить.

– Надеюсь, вы не станете возражать. Я имею в виду – против того, что я позвонила, – сказала Мег, игнорируя молчание Эштон.

– Не возражаю, – наконец проговорила Эштон. – Я благодарна вам, – после небольшой паузы добавила она.

– Вы смотрели по телевизору новости? – тихо спросила Мег.

– Я вынуждена была их выключить.

Снова возникла пауза.

– Я знаю, что вы имеете в виду. Они подают это… в сенсационном духе.

– Они всегда это делают.

Эштон замолчала. До нее доносился мягкий плеск волн о берег озера.

– Вы слышали что-либо от других людей? – спросила наконец Мег.

– Все сейчас заняты похоронами. И ответами на вопросы полицейских, – с горечью добавила Эштон.

На этот раз пауза оказалась более длительной.

– Я снова и снова думаю об этом, – возобновила диалог Эштон. – Пытаюсь понять то, что не понимала раньше. – Голос ее пресекся.

– Понимаю вас. Я тоже все прокручиваю в уме. Стараюсь решить, могла ли я сделать что-то еще, поступить как-то иначе.

Две женщины сидели молча: Эштон – в роскошной вилле на берегу озера, среди старинных сокровищ Монтеверди, Мег – в просторной удобной комнате отеля «Бурунье», окна которой выходят в роскошный сад, разбитый на берегу моря; обе были связаны невидимой телефонной линией и обе были безнадежно одиноки.

– Если бы можно было вернуться назад, – вырвалось вдруг у Мег. Она понимала всю глупость своих слов и тем не менее не смогла удержаться от них. Она думала об этом с самого утра, когда до нее дошла весть о смерти. Если бы они могли вернуться к истоку и начать все сначала…

Они завтракали на террасе рядом с бассейном для послеобеденных купаний. Стены, окружающие патио, были увиты лианами с желтыми цветами, арки над бассейном – пурпурными цветами бугенвиллей. Мег впору было смеяться. Могла ли она, Меган Макдермот, вообразить, что окажется в мире, где у людей имеется два бассейна: один для того, чтобы ловить утренние солнечные лучи, второй – послеобеденные? В глубине души Меган не переставала удивляться: неужели это она ковыряет вилкой мясо омара, обвалянное в икре, и потягивает охлажденное «Шардоннэ»? Хотя разумом она вполне осознавала, что именно она восседает сейчас за этим столом.