Розамунда Пилчер
Снег в апреле
Каролина Клиберн лежала в ванной в клубах ароматного пара и слушала радио. Ванная была просторной — в этом благородном доме все комнаты были просторными. Некогда она служила раздевалкой, но Диана давно уже решила, что теперь раздевалки никому не нужны, полностью очистила комнату, призвала водопроводчиков и плотников, отделала ее розовой керамикой, положила на пол толстый белый ковер и повесила на окно длинные шторы из набивного ситца. Там стоял низкий стеклянный столик для разных солей, журналов и больших яйцеобразных кусков мыла с ароматом роз. Розы были также на французских полотенцах и половичке, постеленном рядом с ванной, на котором сейчас лежали пеньюар Каролины, ее тапочки, радио и книга, которую она начала читать и отложила.
Радио играло вальс. «Раз-два-три, раз-два-три» — певуче вздыхали скрипки, и фантазия рисовала образы пальмовых двориков, джентльменов в белых перчатках и пожилых леди, сидящих в позолоченных креслах и покачивающих головой в такт приятной мелодии.
«Я надену новый брючный костюм» — подумала она и вспомнила, что от пиджака оторвалась и наверняка потерялась одна золоченая пуговица. Конечно, пуговицу вполне можно было отыскать и пришить. Это заняло бы от силы минут пять. Но гораздо проще было этого не делать, а надеть длинное бирюзовое платье в восточном стиле или черное бархатное платье до колен — Хью говорил, что оно делает ее похожей на Алису в Стране Чудес.
Вода остывала. Она повернула кран с горячей водой пальцем ноги и сказала себе, что в половине восьмого вылезет из ванны, вытрется и с невозмутимым выражением лица спустится вниз. Она немного опоздает, но это не имеет значения. Они все будут ее ждать, собравшись у камина: Хью в его бархатном смокинге, который она втайне не любила; Шон — подпоясанный своим алым камербандом.[1] Холдейны там тоже будут: Элен, допивающая свой второй мартини, и Паркер с его понимающим, двусмысленным взглядом, и почетные гости, канадские партнеры Шона по бизнесу, мистер и миссис Гримандул или что-то в этом роде. А затем, выдержав разумную паузу, все перейдут к столу — к черепаховому супу и мясному ассорти с бобами, над которым Диана колдовала все утро, и невероятному пудингу, который, наверное, внесут горящим под охи, ахи и восклицания: «Диана, как тебе это удалось?»
Мысли о еде, как обычно, вызвали у нее тошноту. Это было странно. Несварение, несомненно, было уделом стариков, обжор и, возможно, беременных женщин, и Каролина в свои двадцать лет не относилась ни к одной из этих категорий. Она не чувствовала себя плохо в прямом смысле слова, она просто никогда не чувствовала себя хорошо. Возможно, до следующего вторника — нет, на недельке после вторника — ей нужно сходить к врачу. Она представила, как будет это объяснять. «Я собираюсь выходить замуж, но постоянно ощущаю себя больной». Она представила себе улыбку доктора, отеческую и понимающую. «Предсвадебные переживания, вполне естественно, я дам вам успокоительное…»
Вальс постепенно начал стихать и зазвучал голос диктора, объявившего выпуск новостей, начинавшийся в семь тридцать. Каролина вздохнула, села, вытащила затычку, чтобы не поддаться искушению понежиться в теплой воде еще, и вылезла на коврик, лежавший рядом с ванной. Она выключила радио, небрежно вытерлась, накинула пеньюар и направилась в свою спальню, оставляя мокрые следы на белом ковре. Там она села у туалетного столика, сняла купальную шапочку и без восторга взглянула на свое троекратное отражение. У нее были длинные прямые волосы, белесые, как молоко, они свисали по обе стороны лица словно шелковые шнуры. Ее лицо не было миловидным в обычном смысле этого слова. Слишком высокие скулы, срезанный кончик носа, широкий рот. Она знала, что может выглядеть и отвратительной, и прекрасной; всегда, даже когда она была серой от усталости, выделялись лишь ее широко посаженные темно-карие глаза с густыми ресницами.
(Она вспомнила Дреннана и слова, которые он однажды сказал, взяв ее голову в свои руки и вглядываясь в лицо: «Как так может быть, что у тебя усмешка мальчишки, а глаза женщины? И при этом глаза влюбленной женщины?» Они сидели в его машине, а на улице было темно и шел дождь. Она помнила шум дождя, тиканье часов в машине, ощущение его рук на своем подбородке, но это было словно воспоминание о сцене в книге или в фильме, о сцене, которую она наблюдала, но не принимала в ней участия. Все это происходило с какой-то другой девушкой.)
Она вдруг взяла расческу, прихватила волосы резиночкой и начала подкрашиваться. Когда она наполовину с этим покончила, в коридоре послышались шаги — кто-то мягко шел по толстому ковру и остановился возле ее двери. В дверь легонько постучали.
— Да?
— Можно войти? — это была Диана.
— Конечно.
Ее мачеха уже была одета в белое с золотом платье, а ее пепельные светлые волосы были уложены волной, подобно морской раковине, и заколоты золотой шпилькой. Она, как всегда, прекрасна, стройна, высока и безукоризненно ухожена. Ее голубые глаза, благодаря которым ее часто принимали за скандинавку, подчеркивал золотистый загар, который она поддерживала регулярными посещениями солярия. И конечно, она обладала счастливой способностью выглядеть в лыжном костюме и в твиде так же хорошо, как в вечернем платье, в которое облачилась сейчас ради званого ужина.
— Каролина, ты еще совсем не готова!
Каролина принялась выделывать сложные трюки кисточкой туши для ресниц.
— Я уже наполовину готова. Ты же знаешь, я быстро справляюсь, надо только начать. Возможно, это единственная вещь, которую я усвоила в театральном училище, — добавила она, — и которая долго будет приносить мне пользу. Как за минуту сделать лицо ровным.
Это были необдуманные слова, о которых Каролина тут же пожалела. Театральное училище до сих пор было запретной темой в разговорах с Дианой, она выходила из себя при одном лишь упоминании о нем.
— В таком случае два года, что ты там провела, не пропали зря, — заметила она холодно.
Каролина замялась и ничего не ответила, поэтому она продолжила:
— В любом случае, спешки нет. Хью здесь, Шон сейчас угощает его выпивкой, а Ландстромы немного запоздают. Она звонила из Коннаута, чтобы предупредить, что Джон задерживается на конференции.
— Ландстромы. Я никак не могла вспомнить фамилию и про себя звала их Гримандулы.
— Напрасно ты так. Ты ведь их даже ни разу не видела.
— А ты?
— Видела, и они чудесные люди.
Она начала подчеркнуто прибирать за Каролиной: обошла спальню, собирая разбросанную обувь, сложила свитер, подобрала влажное полотенце, которое валялось на полу посреди комнаты. Она сложила его и отнесла обратно в ванную, и Каролина слышала, как она ополаскивает ванну, открывает и закрывает зеркальный шкафчик явно для того, чтобы прикрутить обратно крышку баночки с кремом.
