Ледди Харпер
«Песнь ворона»
Переводчик: Светлана П
Редактор: Больной психиатр
Вычитка и оформление: Больной психиатр
Обложка: Виктория К
Ребекка кричала в агонии с пассажирского сиденья, крепко зажмурив глаза и стиснув зубы. Резкие звуки безжалостного дождя, стучащего по крыше старой машины, почти заглушили ее крики.
Молния осветила ночное небо, высветив извилистую дорогу и качающиеся под напором ветра деревья. Дворники были старыми и не могли работать так, как положено, что затрудняло обзор через лобовое стекло. В зеркале заднего вида ничего не было видно, только чернота.
— Потерпи, Ребекка. Еще чуть-чуть. Держись, хорошо?
Плечи Ребекки сжались как раз в тот момент, когда еще один крик сорвался с ее губ, пронзив воздух своей ощутимой агонией. Она прижалась лбом к холодному окну рядом с ней. Ничто не могло унять боль, по крайней мере, не так быстро, как ей бы хотелось. Ее бедра были сжаты вместе, тело скорчилось так сильно, как только могло, а руки защитно обхватили сокращающийся выпирающий живот.
— Давай дыши, Ребекка. Вдох и выдох. Медленно и уверенно. Мы должны сохранять спокойствие.
— Я не могу. Слишком больно.
Еще одна молния расколола небо, за ней быстро последовал раскат грома, который сотряс машину и пробежался по сиденьям. Шторм никак не хотел утихать. Молнии пронеслись в темном небе, указывая путь к больнице, оказавшись более полезными, чем пожелтевшие фары, светящиеся сквозь мутные линзы.
Мокрый тротуар звучал как скомканная папиросная бумага под шинами, вода, бьющаяся о крышу, усиливала ритм шторма. Постоянные стоны, прерывистые всхлипывания и приуроченные к ним крики, только дополняли микстейп ужаса, наполнявшего водителя. Тонкие пальцы до побелевших костяшек сжимали руль. Нога надавила на педаль чуть сильнее, чем раньше. В голове была только одна мысль: «Отвезти дочь в больницу до того, как внук родится на пассажирском сиденье «Бьюика ЛеСабра» 83 года».
В одно мгновение шины завертелись без сопротивления, теряя сцепление с дорогой. Машину с двумя женщинами внутри завертело по дороге. Секунды, казалось, неслись слишком быстро, недостаточно долго, чтобы среагировать. Паника обвила смертоносными когтями горло старшей женщины, в то время как болезненные схватки мешали ее дочери понять вращающийся мир вокруг нее.
Пока не раздался хруст металла.
Визг изношенных тормозов.
Звон разбитого стекла.
А потом наступила тишина.
Постепенно мир вернулся в фокус, начиная со шлепков дворников, когда они несколько раз встали на место у основания лобового стекла. Капли дождя рикошетом отскакивали от машины, как град пуль. Всхлипывания Ребекки наполнили затхлый воздух, добавив унылый аккорд в балладу, созданную бурей вокруг них.
Ярко-голубые глаза распахнулись, и стон агонии вырвался из едва приоткрытых губ. Замешательство заставило дыхание участиться, а легкие расширяться и сжиматься в неистовых волнах истерии. Когда женщина протянула руку и нашла руку дочери, то соединила их пальцы вместе, молясь, чтобы с ней все было в порядке. Небо взорвалось в этой жуткой тишине, прежде чем статика ожидающего грома заполнила воздух. Это длилось всего долю секунды, но было достаточно, чтобы по их венам пробежали мурашки страшного предвкушения, пока они ждали надвигающегося грохота.
Снова и снова.
Они ждали в машине, не в силах пошевелиться, бессильные позвать на помощь, наблюдая, как шторм захватывает город. Каждая проходящая минута приближала их на один шаг к темным краям сознания. Если бы не повторяющиеся вспышки белого света, они бы купались в ночи, окутанные обсидиановой безнадежностью.
С последней молитвой всплески цвета наполнили воздух. Красное и белое. Пронзительные сирены сменили глубокие раскаты грома — симфония обещаний. Песня ужаса превратилась в мелодию надежды.
О новой жизни.
О мечтах, которые не забыты.
Прибыла помощь и ненадолго разлучила женщин, ровно настолько, чтобы доставить каждую в больницу, где им обеим окажут помощь. Ребекка звала свою мать, в то время как та боролась, чтобы оставаться в сознании. Ей необходимо было продержаться достаточно долго, чтобы убедиться, что с дочерью все в порядке.
— У нас нет места, — пожаловалась женщина, одетая в зеленую медицинскую форму, когда они вкатили Ребекку в отделение неотложной помощи. — Шторм отключил все электричество, мы работаем на резервных генераторах. Все комнаты заняты. Нам придется оставить ее в коридоре и молиться, чтобы ребенок оставался внутри, — сказала она парамедику, как будто Ребекка не могла слышать. Как будто не могла понять слов и уловить свое разочарование.
Когда ее каталка на колесиках оказалась у стены, парамедик положил руку ей на плечо и наклонился.
— Кто-нибудь скоро придет, чтобы проверить вас. Пожалуйста, дайте нам несколько минут.
Единственное, что ее успокаивало — это вид матери, расположившейся рядом с ней. Две медсестры занялись тем, что прикрепляли монитор к краю кровати и прикладывали липкие подушечки к бледной коже ее мамы, игнорируя просьбы Ребекки о предоставлении информации.
— Может кто-нибудь сказать мне, что происходит? — закричала она, отчаянно нуждаясь в ответах.
Наконец, одна из медсестер повернулась и спокойно коснулась выпирающего живота Ребекки.
— Мы делаем все, что в наших силах, мэм. Из-за шторма у нас больше пациентов, чем коек. Родильные палаты переполнены, все операционные используются из-за многочисленных автомобильных аварий, и в отделении неотложной помощи не осталось мест. Вот почему вы в коридоре. Очень жаль, но мы делаем все, что в наших силах.
— Но… моя мама. — Глаза Ребекки наполнились слезами, а губы задрожали. Ей было все равно, где она находится и сколько у них свободного места. В данный момент ее главной заботой была мама. — С ней все в порядке?
С нежной улыбкой медсестра ответила:
— Кажется, сейчас с ней все в порядке, но мы ничего не узнаем, пока ее не осмотрит врач. Мы пришлем кого-нибудь сюда, как только сможем.
Мышцы живота снова сжались, и она немедленно наклонилась вперед, пытаясь свернуться в клубок, чтобы облегчить боль. Ее крики эхом отдавались в коридоре и пронзали хаос вокруг них. В одно мгновение несколько человек столпились вокруг ее кровати, но Ребекка не могла сосредоточиться ни на чем из этого.
Между ее ног возникло сильное давление. Кожа покрылась липким слоем пота, лицо покраснело. Жар прошел сквозь нее, как молния, разрывающая небо снаружи. Каждый раз, когда живот сжимался от спазмов, крик разрывал ее и угрожал лишить голоса.
Над ней замигали огни.
Кровать окружила паника.
И родился ребенок.
Синий. Никакого голоса. Никаких криков.
Тишина.
Ребекка приподнялась и потянулась к ребенку, желая, чтобы он издал звук. Любой звук. Она молилась вслух, умоляя и упрашивая всех, кто готов был ее выслушать. И поклялась, что если бы только она могла услышать, как плачет ее ребенок, то никогда бы не жаловалась на этот звук. И никогда бы не принимала крики новорожденного как должное.
Суматоха вокруг.
Тихий крик, за которым последовал более сильный.
И протяжный, пронзительный, устойчивый сигнал тревоги, звучащий рядом с ней.
Одновременно.
С ударом молнии круг жизни замкнулся.
Закрыв тяжелую деревянную дверь, я повернул ключ в замке, запирая главный офис. Рабочий день для меня официально закончился, но по какой-то причине я не был так взволнован, как должен был. И снова ошеломляющая тишина напомнила мне о том, какой одинокой была жизнь на курорте «Черная птица».
Каждый год Четвертого июля (прим. День независимости (Independence Day) считается днем рождения Соединенных Штатов как свободной и независимой страны. Большинство американцев называют этот праздник просто по его дате — Четвертое июля (Fourth of July)) я брал упаковку пива с шестью банками на главный причал и смотрел, как фейерверки освещают небо за вершинами гор. Так что с небольшим холодильником для пива направился именно туда.
