Пролог
Зима в этом году наступила слишком рано. На деревьях еще остались редкие пожелтевшие листья, как знак того, что осень могла бы задержаться подольше, и только липкий мокрый снег на худых сухих ветках старого тополя говорил о том, что в этом году зима оказалась сильнее.
Щурясь от яркого солнца, свет которого уже не согревал, мужчина сжимал в кулаке комок холодной черной земли. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он статуя, и только его редкое дыхание, клубящееся белым паром на морозном воздухе, выдавало, что он всё еще жив.
Физически.
Сжав последний раз комок сырой земли, он, наконец, бросил его на деревянную крышку гроба той, которая тринадцать лет была смыслом его жизни.
Смыслом, которого больше нет…
Она спит, она просто спит.
Вот только вместо его объятий её сон будет охранять бездушный массив дерева под толщей холодной земли.
Следуя его примеру, на крышку гроба бросили еще несколько горстей родственники и редкие друзья.
Смотреть на собравшихся, было невыносимо. Каждый из них пытался без слов, одним лишь взглядом донести, насколько сильно он скорбит по утрате.
Его утрате…
Но невыносимей всего было смотреть в глаза цвета летнего неба.
Дочь. Единственная соломинка, держащая его на поверхности и не позволяющая зарыться поглубже. Здесь, рядом с женой.
Впрочем, часть себя он, все же, похоронил, вложив в ту горсть земли своё сердце и душу, которые принадлежали только его жене.
Его чувства уходили всё глубже, погибая каждую секунду.
Хотя, нет…
Чувства не покидали его. Нет. Они рвали изнутри в клочья. Царапали и ломали ребра. Душили непролитыми слезами.
Оставаясь каменным изваянием внешне, он снова и снова умирал внутри.
Собравшиеся неспешным рядом подходили к нему, касаясь плеча, выражая немое сочувствие, и уходили прочь. У каждого из них жизнь продолжится. Они вернутся домой, в теплые квартиры, в объятия любимых. Слезы скорби на их глазах высохнут еще до ухода с кладбища.
Уже завтра о его потери столь же остро будет помнить только он.
– Прими мои соболезнования, Паша, – касаясь его плеча, вполголоса произнес один из друзей.
– Забери сегодня Катю к себе, – выдавил мужчина первые слова за последние три дня и тут же сжал губы в тонкую линию, чувствую, что слезы, душащие его эти дни, готовы вот-вот сорваться. – Я не могу…
– Понял, – оборвал его друг и сильнее сжал пальцы на каменном плече. – Только ты без глупостей… – заостренный на нем взгляд полный непролитых слез, заставил мужчину замолчать. – Звони, если что.
Последняя горсть земли была брошена в могильную яму, как знак того, что на этом ее путь окончен.
Павел остался один. Другие скорбящие уже давно покинули кладбище, а он все продолжал стоять на том же месте, глядя на маленькую черту между двумя датами.
У суки-судьбы больное чувство юмора.
В этой тонкой черте заключалась её жизнь, тесно переплетенная с его собственной.
Эта черта станет тем рубежом, перейдя который, ему предстоит найти себя или же окончательно потерять…
Глава 1. Павел
Год спустя…
– Доброе утро, Павел Романович, – вздохнула надменно бабка в проходной университета, одетая в форму с надписью «охрана». Осуждающий взгляд над оправой толстых очков не вызвал никакого отклика во мне. – Опять опаздываете?
Молча, не желая слушать нотаций от старухи, раскрыл перед её лицом пропуск. Услышав сигнал турникета, толкнул планку бедром и прошел в просторный холл. Свернул в один из коридоров, в котором висело расписание пар. Взглядом нашел свою фамилию, выписал номера аудиторий и время на клочок бумаги, который тут же убрал в карман, где занимала своё постоянное место небольшая фляжка с виски.
Добравшись до нужной аудитории, остановился перед ее дверью, сделал большой глоток горького пойла и вошел в помещение, где сидели скучающие студенты, встретившие меня без особого энтузиазма.
Взаимно, да и, вообще, плевать.
Моя задача – поставить галочку в сегодняшнем дне и постараться проснуться завтра. Меня давно не волнуют все эти сочувствующие взгляды коллег. Не трогают равнодушные или соблазняющие взгляды студенточек, которые знают, что я не прочь иногда насытиться их молодыми телами.
Редко, но я позволяю себе перейти черту, наступая на горло педагогической этике.
Почему? Да, потому что мне скучно. Меня нет. Я мертв. И не вижу ничего грязного в том, чтобы иногда согреть свою плоть в теплом женском теле, особенно, если оно столь провокационно само напрашивается на это.
Возможно, сегодня меня попробует согреть брюнетка, сидящая за первой партой, прямо напротив моего стола. Пуговицы её блузки едва сдерживают грудь, которая, я уверен, нежна и приятна на ощупь. Темные глаза смотрят с поволокой, но и с коровьей тупостью в тот же момент. То, что мне нужно. Такие девочки неплохо сосут за зачет и отлично дают за экзамен.
А у меня по плану в этой группе скорый зачет.
– Тема сегодняшнего занятия, – начал я громко, скидывая пальто на край стола и бросая тута же портфель. Отодвинул стул и устроился на нем, закинув одну ногу на соседний стул, который здесь для этого и стоял. Наконец, огласил тему занятия. – Виды юридической помощи, оказываемой адвокатами.
Шорох тетрадей, тихие вздохи отчаяния и я приступаю к монологу, длиной в полтора часа. Меня не волнует, насколько сильно они меня слушают. Не заботит, записывает ли за мной хоть кто-то.
Я – робот, который обязан выдать программу, получить за нее денежное вознаграждение и так по кругу.
Еще год назад я с упоением мог рассказывать всевозможные юридические тонкости и хитрости, которым когда-то сам научился на практике или те, о которых узнал от коллег по цеху.
Но сейчас… Искра иссякла, огонь погас. Я выдаю сухой материал, который каждый студент, в общем-то, может найти в интернете, архиве или старой вузовской библиотеке. Если бы мне не надо было кормить дочь, то я бы уже давно наплевал
