Непреодолимо - Мелани Харлоу

Одно утро. Это все, чего я хотел.

Одно утро для себя.

Выспаться. Спать голым. Спать с закрытой дверью в спальню.

Проснуться, когда захочется. Проснуться и ничего не слышать. Проснуться и делать все, что, черт возьми, я хотел бы сделать утром — пробежаться, подрочить или снова заснуть.

— Папа! Вставай!

Это утро было не таким.

Застонав, я перевернулся на живот и прижал подушку к затылку. — Папы здесь нет, — сказал я, мой голос был приглушен.

Я услышал хихиканье, а затем почувствовал, что матрас сдвинулся, когда одна или несколько из трех моих дочерей запрыгнули на мою кровать. Честно говоря, было удивительно, что они провели ночь не в ней. В течение нескольких месяцев после отъезда их матери я спал не один. Иногда со мной была одиннадцатилетняя Милли с больным животом. Иногда — восьмилетняя Фелисити с кошмарами. И часто это была четырехлетняя Уинифред, которая пряталась от монстров под своей кроватью.

Иногда со мной спали все трое.

Одна из них запрыгнула мне на спину, словно я был пони, и потянула за футболку. — Мы голодные. Это была Фелисити.

— Опять? Я только что покормил вас.

— Сейчас утро. Ты не кормил нас после вчерашнего ужина.

— Не может быть чтобы сейчас было утро. Еще темно.

— Это потому, что у тебя на голове подушка. Она хихикнула. — Ты храпел.

— Может, Милли принесет вам хлопья?

— Мы не хотим хлопья. Мы хотим блинчики.

Я вздохнул. — Разве она не может приготовить блины?

— Она не знает, как пользоваться плитой. Нам нужен взрослый.

Взрослый. Я был единственным взрослым в доме. Как, черт возьми, это произошло? — Откуда ты знаешь, что я взрослый?

Опять хихиканье. — Потому что ты высокий, с большими ногами. И у тебя есть борода. И тебя зовут папа.

— Я же говорил тебе. Папы здесь нет.

— Тогда кто же ты?

Я перевернулся, опрокинув ее на спину. — Монстр щекотки!

Она визжала и извивалась, пока я мучил ее щекоткой, что побудило Уинифред прибежать и запрыгнуть на кровать. — Меня тоже!

Уинни была тем редким ребенком, который действительно хотел, чтобы его щекотали, или, по крайней мере, она хотела физической ласки, и она перебралась поближе к Фелисити легла на спину, подставляя свой животик, как щенок, который хочет, чтобы его погладили.

Я щекотал их обеих в течение секунды, затем сел и почесал голову. — Ты все еще в пижаме. Сегодня суббота?

— Да, — сказала Фелисити.

— Хорошо.

— Твои волосы выглядят смешно, — сказала она мне.

— Как и твои, — ответил я.

Недавно она сделала себе "стрижку", отрезав переднюю часть волос в попытке создать челку, как у Мэвис из "Отеля Трансильвания". Какое то время она даже хотела, чтобы ее звали Мэвис. Психолог девочек заверил меня, что в этом нет ничего страшного и это просто означает, что она идентифицирует себя с персонажем Мэвис, которая тоже жила с отцом без матери.

— Вы уверены, что это не означает, что она вампир? спросил я. Фелисити еще никого не кусала, но она стала носить черное и спрашивать, могу ли я сделать ей кровать в форме гроба. Поговорим о кошмарах.

Но психолог только улыбнулась. — Я уверена.

Милли появилась в дверях моей спальни в пижаме. — Папа, мне нужно чёрное боди для балета, а они все грязные.

— Черт. Ты уверена?

— Да. Я проверила свой комод и корзину. И тебе нужно положить четвертак в банку ругательств.

Я скривился. Эта гребаная банка ругательств должна быть сломает меня. — Ты проверила сушилку?

— Ага. Там тоже нет.

— Черт.

— Пятьдесят центов, — сказала Фелисити.

Я ткнул ее в ребра. — По крайней мере, мои ругательства способствуют развитию твоих математических навыков. Милли, ты проверила стиральную машину? Я знаю, что вчера положил в нее темное белье. Это означало, что я, вероятно, забыл положить их в сушилку вечером, и сегодня их придется стирать заново.

— Я не заглядывала в стиральную машину.

— Во сколько балет?

Милли закатила глаза — подростковый жест, от которого я уже начал уставать. — В то же время, что и всегда. В десять.

— Точно. Я посмотрел на цифровые часы на своей тумбочке. Было семь тридцать.

— Хорошо, я успею к тому времени.

— И мне нужно кое-что для распродажи выпечки сегодня днем, — добавила она.

— Для какой распродажи?

Еще одно закатывание глаз, сопровождаемое топаньем ног. — Папочка! Сбор средств для поездки восьмого класса в Вашингтон! Я тебе уже сто раз об этом рассказывала.

Я спрыгнул с кровати и подтянул свои фланелевые пижамные штаны. — Восьмой класс! Какого хрена, Милли, ты только в шестом. До поездки еще два года — неудивительно, что я записал это в раздел "Забудь это немедленно". Я подошел к комоду и взял толстовку USMC, натянув ее поверх футболки.

Это вызвало у меня тяжелый вздох. — Доллар в банку, папа.

— Нет, не доллар! Было же всего пятьдесят центов.

— Слово на букву "Х" стоит целый доллар, папа, — сообщила мне Фелисити.

— О, точно. Я сделал паузу. — Знаешь что? Оно того стоит.

— Так что мне отнести на распродажу выпечки? надавила Милли.

— Я не знаю. Мы что нибудь придумаем.

Где-то между стиркой, укладкой волос в пучок, кормлением их всем тем, что не приведет к кариесу и не убьет клетки мозга, своевременным посещением балета, работой, наполнением банки ругательств, покупкой продуктов на неделю и беспокойством о том, чтобы каждая из них получала достаточно заботы и внимания, чтобы чувствовать себя защищенной и любимой, я подошел к окну и выглянул наружу — и разгребанием снега, выпавшего за ночь.

Черт возьми, это было только начало февраля — День сурка. Было облачно, а это означало, что весна должна была прийти рано (согласно преданиям), но сейчас казалось, что весна никогда не придет. Зима в северном Мичигане всегда была долгой и холодной, с вечно серым небом и снегом по колено, но эта была особенно изнурительной. Может быть, потому что это была моя первая зима в качестве отца-одиночки?

Мы с девочками прошли из моей спальни на втором этаже на кухню, где я поставил кофе для себя, достал из морозилки замороженные блинчики для Фелисити и Уинифред и сделал яичницу для Милли. Они сидели в ряд за столом для завтрака, который отделял кухню от столовой. Раньше между этими двумя комнатами была стена, но мой друг Райан Вудс, который жил в этом доме до нас, переделал