Моё сводное наваждение - Наталья Семенова

Пока он читал, я влюбилась — так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.

Джон Грин "Виноваты звезды"

— Любовь, ты же понимаешь, я надеюсь, что другого выхода просто нет? — в который раз интересуется мама.

На протяжении двух последних недель мы с ней снова и снова возвращаемся к этому разговору. Возможно, таким образом она хочет убедить саму себя в необходимости моего переезда к отцу? Все же она меня любит. Как умеет.

— Понимаю, — отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком, и прощальным взглядом осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.

Если у мамы все сложится с ее новым мужчиной — наш дом она продаст.

Мне вдруг становится грустно, а грудь царапает какое-то горькое на вкус чувство. Недовольство? Но нет, быть недовольной решениями мамы я не имею права. Она точно знает, как будет лучше для меня.

— Поторопись, детка. Мне еще нужно успеть в салон перед вылетом.

— Прости. Уже иду.

Мы друг за другом спускаемся по лестнице на первый этаж и через небольшой холл выходим во двор, где нас уже ждет машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь самое необходимое, язвительно заметив, что на все остальное пусть раскошеливается мой «папочка». С ее же слов, если он откажет мне в чем-либо, то крупно пожалеет об этом. Потому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно все самое важное, лично для меня. А что касается остального... Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чем-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то не совсем удачно.

Мама однажды случайно заметила, что до моих трех лет отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться: поняла, что даже наличие меня не сможет помочь им быть вместе.

Я занимаю место на заднем сидении рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех самых пор, пока его не скрывают густые кроны высоких деревьев с листьями сочно-зеленой расцветки, затем сажусь ровно и рассматриваю свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. Не могу понять, что я чувствую...

— Не нужно слез, детка, — немного раздраженно замечает мама. — Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему четко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нем. Если же он засунет тебя в темную каморку, то обязательно...

— Пожалеет, — говорю я тихо и тут же спохватываюсь: — Извини, что перебила!

Мама на секунду сужает глаза, а затем ее взгляд меняется, блестит, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берет себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:

— Ничего страшного, детка. Именно так — он крупно об этом пожалеет.

Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьезных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить свое будущее за счет его богатой семьи и его собственной перспективности, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе как объяснить ее сегодняшнюю, копившуюся многие годы, ненависть к нему за то, что однажды он ее отверг?

— Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, — информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города как можно скорей и без городских пробок. — Она также пообещала мне, что будет навещать тебя раз в две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя может не устраивать — она хорошенько разберется с твоим отцом вместо меня.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Впрочем, по-настоящему жаловаться на что-либо своей молодой бабушке я не планирую. Ей ни к чему мои проблемы. Как она сама часто любит говорить: ей и собственных забот хватает по горло. Именно поэтому на время учебы в институте я еду жить к отцу, а не к ней. Плюс это было одним из его условий, если мама по-прежнему хотела, чтобы он оплачивал мое обучение.

— Никто не имеет права меня осуждать, верно? — вновь берется рассуждать мама, очевидно, сама с собой, еще через полчаса дороги. — Я вырастила тебя, обеспечила тебе будущее. И теперь имею полное право заняться своей личной жизнью. Я не бросаю тебя, детка, ведь так? Я всего лишь хочу быть счастливой.

И богатой. И жить за границей, чтобы утереть завистливым подругам носы видом шикарной загородной виллы своего мужчины-иностранца. Я лишь мысленно, и даже тогда еле слышно, отмечаю, что устраивать личную жизнь маме ни в коей мере не мешали ни необходимость позаботиться о моем будущем, ни забота о моем воспитании.

— Тебя действительно не за что осуждать, мама.

— Именно об этом я и говорю...

Она продолжает приводить в пользу правильности своих поступков еще какие-то доводы, многие из которых я наверняка уже не раз слышала, но сейчас мое сознание напрочь отказывается воспринимать человеческую речь, полностью сосредоточившись на охватившем его волнении.

Мы приближаемся к дому моего отца.

Что я знаю о его семье?

Ничтожно мало. У него есть жена, сын от нее семилетнего возраста — мой брат, с которым я даже не знакома — и пасынок, кажется, мой ровесник. Его я тоже ни разу не видела, как и его мать, папину жену. Сомневаюсь, что все они ужасно рады тому, что в их жизнь вторгнется, по сути, посторонний человек. До сих пор не понимаю, по какой причине папа настоял, чтобы я жила с ним и его семьей.

Машина притормаживает у высоких и красивых кованых ворот, которые приветливо разъезжаются в стороны, пропуская нас на территорию особняка.

Я здесь впервые, и потому против воли с любопытством разглядываю ухоженные лужайки трехэтажного, в очень светлых тонах, дома и далекий сад с правой стороны. Тут красиво. Все очень элегантно и со вкусом. Мне кажется, в таких местах нужно проводить экскурсии, а не жить...