Неверный. Свободный роман - Айрин Лакс

Александра

— Опасно крутить такой попкой перед носом мужчины! Тебе об этом не говорили, малышка?

Ладонь смачно хлопает мой зад и треплет хозяйским жестом. Каков наглец!

Я всего лишь наклонилась, чтобы собрать рассыпавшуюся стопку полотенец. Была готова обругать нахала, но осеклась.

Все дело — в Нем.

Обернувшись с раздражением узнаю хозяина клуба.

Мирасов Расул.

Красивый. Мужественный. Сексуальный.

Порочный.

Одет, как всегда, стильно. Коротко стриженные виски, волосы небрежно уложены на правую сторону. Темный взгляд. Чувственные губы. Лицо всегда немного нахмуренное, а глаза опасно сверкают.

Он тоже меня узнал.

— Ааа… Это ты Санька? Никогда бы не подумал, что у тебя такая жопка… — облизнулся.

— Моя жопка не для таких, как вы, Расул Мирасович.

— Чем плох мой… — поправил ширинку, гад!

— Тем, что он всех падших девушек пере… сами знаете что…

— Пере… что? Продолжай, если начала, Санька!

Он словно дразнится, называя меня, будто пацанку, цокает языком, потом касается им верхней губы.

— Зря облизываетесь, Расул Мирасович.

Мое чертово проклятье!

С тех пор, как он купил клуб, в котором я работала, жизнь стала тем еще квестом. Я все еще в поиске баланса между «ненавижу этого мудака» и «не могу отвести от него взгляд».

Любая бы на него запала. Это же просто ходячее искушение.

В клубе и тучная повариха томно вздыхает, втягивая живот, когда он сует свой породистый нос в закуски, проверяя, все ли идеально. Как выяснилось, не все. Купив клуб, Мирасов позволил заведению работать в штатном режиме, а потом объявил, что через пару недель мы закрываемся на реконструкцию.

Новость для меня откровенно паршивая, ведь здесь я зарабатываю больше всего! Теперь без денег сидеть придется.

Я уже подумываю над тем, куда податься. Надо посмотреть объявления, прикинуть, сходить на собеседования.

Сидеть и куковать без денег я не собираюсь, сосать лапу не вариант, а про другой вариант, связанный со словом «сосать» даже думать не хочется! Хотя предложения поступают. Чаще всего от мужиков, которые с внуками нянчатся, а сами все норовят нырнуть под юбку молоденьким официанткам, предлагая «вкусный сюрприз». В гробу я ваш сюрприз видала, старики.

Собрав все полотенца, намереваюсь пройти в коридоре. Мирасов лишь немного подается в сторону, показывая, мол, проходи. Я протискиваюсь и вдруг… снова хлопок.

Вздрогнув, я рассыпаю чертовы полотенца и возмущенно прикрываю зад ладошками.

За спиной рассыпается смех.

Расул хохочет.

У него на удивление заразительный, почти мальчишеский, ужасно задорный смех! Так и тянет ответить, но…

— Чего ты за свою жопоньку схватилась, Санька? Я лишь по стене шлепнул. Ладонью.

Не сводя с меня змеиного, пристального взгляда, он повторяет свой жест и хлопает.

Тот же самый звук раздается!

То есть он просто надо мной потешается…

Нравится ему меня доводить.

— Вот и шлепайте. По стене. Как настоящий уш…

Едва не вырвалось нехорошее слово.

Быстро прикусываю свой язык, но теперь… точно пройти не получится.

Всего одно движение — и я распластана по стене. Одна рука хозяина на моей шее, вторая — на стене. Ладонь крепко лежит на шее, большой палец неторопливо поглаживает линию подбородка.

— Кажется, ты хотела назвать меня ушлепком? — интересуется вкрадчивым, бархатным голосом.

— Я тут снова полотенца… рассыпала. Можно я их соберу?

Пинком Расул отбрасывает их в сторону, не глядя. Смотрит мне в глаза.

Ритмичное поглаживание его пальца сводит меня с ума.

Плюс парфюм.

Плюс жар сильного, красивого тела.

Ничего такого, правда, но я однажды видела, как он трахал жену бывшего хозяина заведения. Ох, как он ее трахал, как в порнухе долбил мощными рывками.

Рубашка была распахнута, обнажая крепкий торс. Пот стекал по груди… Челюсти сжаты, брови нахмурены.

Тогда он меня… заметил. Я чуть со стыда не провалилась, оцепенела на миг, пойманная его взглядом. Он усмехнулся и задолбил несчастную еще сильнее.

Впрочем, она не выглядела несчастной, скорее, рыдала от счастья, извиваясь на столе перед мужчиной.

И теперь эта картинка меня… преследует.

Картинка с Расулом преследует, а сам Расул — достает меня!

— Эх, Санька-Санька…

Он окидывает меня жарким взглядом с головы до ног и обратно, заставляя мурашки сбиться в кучу и пойти приступом на сердце, взяв его в плен. Вот-вот ладошки вспотеют, только этого мне не хватало!

Вот чего он ко мне пристал?

Взял бы и к Лерке-официантке приставал! Она как только хозяина клуба не готова вылизывать, постоянно ему глазки строит. И сиськи у нее отменные, крепкие, словно дыньки, и ноги от ушей — как она ловко на высоченных каблуках цок-цок-цок с подносами всю ночь!

Но надо же ему прижать к стене меня.

Прижать и испытывать на прочность, а я… Да я буду тысячу раз рада уволиться! И больше никогда с ним не пересекаться.

В его присутствии даже дышать нереально, он весь воздух отравляет своим запахом и обещанием секса.

— Покажи мне язычок, — оттягивает губу вниз. — Покажи свой острый розовый язык, маленькая, грязная вуайеристка, — понижает голос до хриплого шепота.

Мурашки моего тела сошли с ума, начав второй забег по кругу.

— Помню, ты подсматривала, как я трахаю другую бабу. Смотрела своими глазищами, открыв ротик. Славный розовый ротик. Жаркая норка…

— Какая норка?

В ответ он вжимается в мое тело своим, и, к своему стыду и какому-то извращенному удовольствию я понимаю, что у негоэрекция.

— Отпустите…

— Отпущу. Если извинишься хорошенько.

— Я ничего не сказала. Не обозвала.

— Подумала! — обрывает. — Подумала и почти сказала вслух.

— Почти не считается.

— Нельзя быть чуть-чуть беременной, верно? Так и тут. Нельзя чуть-чуть задеть чувство собственного достоинства… — теперь уже увереннее нажимает на мою губу, поглаживает ее интенсивнее.

Я будто горю. Эти движения из стороны в сторону, потом по всему моему рту.

В добавку ко всему он слюнявит свой палец и проводит им по губам.

— Губки бантиком. Хочу видеть их мокрыми и чуть-чуть ниже…

— Хватит. Я в такие игры не играю.

— А ты пробовала? Ммм… — проталкивает палец мне в рот и вдруг жестко цепляет за челюсть. — Кусать не смей! — предупреждает. — Лучше оближи… Оближи его так старательно, как будто заглаживаешь вину за каждую паршивую букву того нехорошего слова.

— Или