Екатерина Вильмонт - Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона!

В Риме на лестнице площади Испании сидел совершенно счастливый человек. По крайней мере мне так показалось. Об этом свидетельствовала даже его поза. И выражение лица. Ему было лет сорок. И он с детским упоением лизал шоколадное мороженое из огромного вафельного рожка. Мне нравилось наблюдать за ним. Я вообще в последнее время полюбила это занятие – наблюдать за незнакомыми людьми и придумывать им историю. А этот был еще очень красив. Он, конечно, не итальянец. Скорее всего, скандинав. Светло-каштановые волосы, светлые глаза, то ли голубые, то ли зеленые, не разглядишь. Ботинки на нем явно очень дорогие. И часы. За годы работы в глянцевом журнале я научилась распознавать такие вещи. Интересно, чему он так радуется? Обручального кольца нет. Хотя это ничего не значит. А может, как раз этому он и радуется? Может, развелся, освободился? Если он был женат на итальянке, то развод дался ему ох как нелегко… А я? К чему привела меня маниакальная идея замужества? С любимым не вышло, так хоть с кем… Мне вдруг стало страшно. Через две недели свадьба… И платье сшито… Верх изысканности – тончайший шелк цвета слоновой кости с брюссельскими кружевами… И свадебное путешествие заказано. На Мальдивские острова. Идея не моя. Но Серджио обожает дайвинг и рыбацкие приключения. А что мне-то там делать? Но я молчу. Мне в общем как-то все равно. Мальдивы так Мальдивы.

Я продолжала наблюдать за скандинавом. Громадная порция мороженого таяла, а он чересчур медленно и вальяжно его ел. Вот тормоз! Горячий скандинавский парень! Да сейчас мороженое потечет на дорогие светлые брюки. И точно!

– Ах мать вашу! – воскликнул он на чистейшем русском языке.

На брючине расползалось большое шоколадное пятно. Он вскочил в растерянности, ловко зашвырнул мороженое в довольно далеко стоящую урну. Полез в карман за носовым платком…

Я вытащила из сумки пакетик с пятновыводящими салфетками.

– Вот, возьмите. Это ототрет пятно. Он взглянул на меня с удивлением.

– Это пятновыводитель?

– Да. Только не тормозите, оттирайте скорее.

– Спасибо. Вы русская? А я решил, что вы типичная итальянка… И очень красивая.

А мне-то казалось, что он меня и не заметил.

– С ума сойти, кажется и вправду отходит…

– Возьмите еще одну. Эта уже грязная.

– Спасибо, вы просто чудо. Спасительница. У меня через полтора часа переговоры, а гостиница далеко. Я бы не успел. Хотел уж бежать покупать новые брюки.

– Все в порядке. Теперь надо высушить пятно.

– Да тут на солнышке в миг высохнет. Чем я могу отблагодарить вас?

– Не о чем говорить. И вот, возьмите эту пачку. У меня еще есть.

– Ну, уж тогда я буду в неоплатном долгу.

– Пусть это будет ваш самый большой долг в жизни, – засмеялась я.

– Ненавижу быть должным. Долг даже в десять рублей меня напрягает.

– Хорошо, тогда в отплату этого непомерного долга скажите, почему у вас был такой невероятно счастливый вид? У вас случилось что-то хорошее? Поделитесь.

– Да нет… Ничего такого… Просто Рим, площадь Испании, потрясное мороженое, солнышко…

– Только и всего? А я решила, что вы… Впрочем, неважно.

– Нет уж, договаривайте. Что вы там насчет меня решили?

– У меня было два варианта. Либо вы здорово и счастливо влюблены…

– Либо наоборот, только что развелся?

– Именно!

– Увы, ни то ни другое. Просто я умею наслаждаться моментом. Мне было хорошо. Я ответил на ваш вопрос?

– Пожалуй.

– А что вы делаете сегодня вечером?

– Сегодня вечером… Я занята.

– Ну что ж, не смею настаивать. Но мне жаль. Скажите, прекрасная незнакомка, как вас зовут. Хотя сперва следует мне представиться. Гунар Лиепиньш.

– Вы латыш?

– На одну четверть.

– А меня зовут Фаина.

– Фаина? Какое редкое имя… Кажется, никогда не знал ни одной Фаины, кроме разве что Раневской.

Я развела руками и улыбнулась. Я все-таки почти угадала. Хоть и не скандинав, но прибалт, что в принципе почти одно и то же. Словом, викинг.

– А завтра, примерно в это время, вы свободны?

– Увы, нет.

– Ну что ж, тогда прощайте, прекрасная незнакомка. Нет, не так! До свидания, прекрасная Фаина.

– Удачи на переговорах, Гунар!

Я повернулась и пошла прочь. Почему я не захотела встретиться с ним еще разок? Испугалась? Наверное. Ни к чему мне сейчас заводить какие-то новые отношения. Я чувствовала, что понравилась ему… А он мне, кстати, не очень… слишком красивый.

Мои родители расстались, когда мне было десять лет. Поначалу я страшно горевала, но, повзрослев, поняла, что только чудом они продержались вместе столько лет. Как там у Пушкина: «Они сошлись. Вода и камень, стихи и проза, лед и пламень…» В отце бушевала смесь разных кровей – итальянской, еврейской, польской и русской. В маминых жилах текла смесь русской и финской. Мама во всем и всегда стремилась к порядку. Она просто не могла жить, если что-то было не сделано, не улажено, не соответствовало ее представлениям о пресловутом порядке. А отец был человек стихийный. Ему этот порядок претил, он вечно дразнил маму «Фрау Орднунг». Словом, они расстались. И я помню, когда отец забрал из дому свои вещи, мама вдруг тяжело вздохнула. Но это был вздох облегчения. Наконец-то в доме воцарится порядок! И он воцарился. Но я затосковала. И с нетерпением ждала воскресений, когда отец забирал меня и мы с ним шли «нарушать порядок»! Это было так весело! Он вел меня куда-нибудь, куда мама ни за что бы меня не пустила. Например, в Парк культуры на аттракционы. А потом в боулинг, тогда это называлось «кегельбан», где пили пиво, курили и вообще была совсем не детская атмосфера. Тем более, что там стояли чуть ли не первые в Москве игровые автоматы. Папа катал шары, а я играла на автоматах. Потом мы шли в какой-нибудь ресторан в творческих клубах Москвы. В Дом кино или Дом литераторов или Дом архитектора или ВТО. Отец был модным фотографом. Разумеется, маме я не рассказывала о наших похождениях. Я говорила, что мы были в цирке или в театре или в зоопарке.

– Не надо маме все рассказывать, она огорчится, – предупреждал отец.

– Папа, но ты же сам сколько раз говорил – врать нехорошо.

– Врать плохо, а вот умолчать иной раз просто полезно для здоровья.

– Для маминого здоровья? – уточняла я.

– Для всеобщего здоровья, – смеялся папа.

Так прошло три года. Я взрослела. Мама вышла замуж. Ее новый муж казался мне самым скучным человеком во всем свете. Но зато он тоже любил порядок. Помню, я говорила своей закадычной подружке Татке:

– Не понимаю, как она может… После папы… От этого ее Валечки такой тоской веет, он такой правильный, скучный, я, как его вижу, зевать начинаю! Жуть с ружьем!