Кража в особо крупных чувствах - Дарья Волкова

– Петр Тихонович, к вам там эта, вчерашняя… Козлищева!

– Я не Козлищева, я Конищева! – Элина решительно оттерла плечом хлипкого сотрудника в форменной одежде и вошла в кабинет следователя по особо важным делам Тихого Петра Тихоновича. И добавила от волнения звонко: – Доброе утро!

– Козлищева… Конищева… Или как вас там… Не орите так.

Элина остановилась, сделав два шага по кабинету. А хозяин этого кабинета только что принял сидячее положение на диване у дальней стены кабинета, на котором он, совершенно очевидно, провел ночь. А теперь сидел и хмуро растирал шею.

– Что, ночь была бурной? – от неожиданности выпалила Элина.

– Ну, три часа ночью поспал. А вы думаете, вы у меня вчера единственная были? – мрачно буркнул Тихий, резким движением засовывая ноги в тапки. Размера навскидку минимум сорок пятого.

Однако. С комфортом у себя в кабинете устроился господин следователь. Элина покосилась на белую подушку и клетчатый плед, оставшиеся лежать на диване. Тихий между тем встал, прошел, взял со стола стакан в подстаканнике, с чаем и с насаждением отхлебнул.

– Не может быть! – Эля неосознанно протянула руки к стакану. Точнее, к серебряному подстаканнику. Какая чеканка, какая работа! – Не может быть…

Тихий резко отвел руку со стаканом в сторону. С учётом длины его рук стакан оказался для Элины в полной недосягаемости.

– Руки прочь от дедова подстаканника!

Элине ничего не оставалось, как любоваться старинным, изумительной красоты подстаканником с отдаления, пока следователь Тихий пил чай. И в это же время ей подумалось о том, что все-таки корни гендерной несправедливости находятся куда глубже, чем принято считать. Ну потому что не может мужчина, который спал ночью от силы три часа, и спал при этом в своем рабочем кабинете, а не в собственной постели, с утра выглядеть так… Вот если бы Элина спала ночью три часа на узком диване в кабинете, с утра она бы выглядела как огородное пугало. А Тихий – нет. И даже щетина его не портит. Странно, но при его рыжеватой шевелюре у него темные щеки. Элина вообще цеплялась за любые детали, старалась замечать любую мелочь. Лишь бы не дать себе вернуться во вчерашний страшный день.

– Ну, что там у вас, Козлищева, – Тихий стукнул пустым стаканом с подстаканником о стол.

– Я Конищева.

– Конищева… – пробормотал Тихий. Поскреб щеку, не удержался, зевнул, прикрывая рот кулаком. – Почти коничева.

– У вас ужасный японский, господин следователь.

Он хмыкнул. Сел за стол, кивком головы предложил сесть Эле.

– Ну, что случилось? – а потом взгляд его внезапно приобрёл холодную твердую цепкость. – Вы что-то вспомнили?

– Да. Вы вчера спрашивали, не пропало ли что.

– Так-так…

– Я вчера не смогла сразу сообразить, а сегодня поняла.

– И?

– Камин пропал.

– Андрей, как учили, осмотр от двери слева направо.

Как на заказ сегодня дежурство. Просто на загляденье. Убийство в доме, как их Петр называл, «для илиты», уже не сулило ничего хорошего. Убитый – профессор. Причем какой-то именитый. Еще веселее. В комплекте прилагается молоденькая невменяемая вдова и стажер.

Ладно, где наша не пропадала. Пусть стажер осуществляет осмотр с последующим составлением протокола, а сам Петр займется вдовой.

В комнату заглянул Сеня.

– Понятые сейчас будут, Петр Тихонович.

– Отлично.

Вдова была моложе профессора раза в три. Тучному профессору Конищеву, труп которого увезли около двадцати минут назад, навскидку было лет семьдесят. Может быть, конечно, и меньше – смерть никого не красит, но, в любом случае, не меньше шестидесяти. А его жене – точнее, теперь уже вдове – было лет двадцать с небольшим. Совсем девчонка, тонкая, высокая, нескладная, стянутые в хвост белесые волосы и зареванное лицо.

– Как вас зовут?

– Элина, – икнула она.

– А по отчеству?

– Элина Константиновна.

– Элина Константиновна, вы может мне рассказать, как вы обнаружили тело?

Она судорожно вздохнула, кивнула.

– Я… я пришла домой… из мастерской…

– Из мастерской? – она художница? Этот профессор, кажется, тоже имеет отношение к предметам изобразительного искусства. Вот только деятелей искусства ему не хватало для полного счастья!

– Литейной… мастерской… – слегка удивленно ответила девушка, словно Петр не понимал очевидных вещей. Литейная? Ладно, с этим потом разберемся.

– Хорошо, я понял. Вы пришли домой – и что вы увидели?

– Я открыла дверь.

– Она была заперта?

– Да, – снова слегка удивленно отозвалась девушка. – Как она могла быть открыта? Я же ее запирала, когда уходила. А Валентин Самуилович работал в кабинете, когда я уходила.

– Валентин Самуилович – это ваш покойный муж? – на всякий случай уточнил Петр.

– Да, – тихо отозвалась Элина. Но уже не всхлипывала. Это хорошо.

– Так, продолжайте.

– Ну вот, я зашла…

– Следов беспорядка, борьбы не заметили?

– Нет.

– Дальше?

– А дальше… – она прерывисто вздохнула. – Дальше я заглянула в кабинет... к Валентину Самуиловичу… чтобы сказать, что я дома… а он там… лежит… на полу… в крови весь…

Девушка разрыдалась и вдруг уткнулась Петру в плечо. Ну что же делать? Петр со вздохом слегка приобнял хрупкие вздрагивающие девичьи плечи. Работа такая. Всех, конечно, не наобнимаешься, но конкретно эту девчушку было все-таки немного жаль. Труп, убийство – это для таких, как Петр и его ребята – обыденная рутина. А для рядового обывателя – событие на всю жизнь. И уж тем более, когда речь идет об убийстве супруга. Пусть порыдает, чего уж, имеет право. Ну и самое главное, если успокоится – по горячим следам может что-то полезное вспомнить.

Рыдала вдова недолго и прекратила мгновенно. Шумно выдохнула, подняла голову с плеча Петра и посмотрела на него широко распахнутыми заплаканными глазами.

– Самое ужасное в этом знаете что?

– Что?

– Ведь это я его, по сути, убила.

Час от часу не легче!

– Это как?

– Ну, ему же… – она говорила быстро, делая частые шумные вдохи и выдохи, – Валентинину Самуиловичу же проломили голову, верно? Так сказал этот… суд… мед… эксперт.

– Предварительно – да, – осторожно