— Позволь мне взять напитки, и тогда я тебе все расскажу.
Через пять минут мы сидим за столиком, держим кофе, и я говорю:
— Это произошло еще в конце февраля. Мы были в патруле. В принципе, нам нужно было просто выйти и принять на себя огонь. Ездить мимо, пока кто-то в нас стреляет, быстро реагировать и отстреливать плохих парней. По крайней мере, в теории.
Она кивает, поощряя меня продолжать.
— В любом случае, мы были в небольшой деревне, в трех милях от порта отгрузки.
— Порта отгрузки? — спрашивает она.
— Извини. Передовой операционной базы. Помнишь Порт Апачи? Это где ты берешь небольшую часть армии, высаживаешь ее на вражеской территории и даешь им вычистить все вокруг.
Она откидывается назад, шокированная скорее моим тоном, чем моими словами.
— В любом случае, деревня была в трех милях от него, и все это время мы шли. Это должна была быть наша территория, но, как и все, это было относительно. Атака означала, что на нас не нападали каждый день, а может только раз в неделю. Мы давали детям конфеты и были уверены, что они не убьют за это и не будут тайно подкладывать гранаты.
На ее лице появилось печальное выражение. Почти жалость.
Я не нуждаюсь в ее чертовой жалости. Я наклоняюсь вперед и говорю: — Послушай, чтобы ты не делала, никогда меня не жалей. Я не хочу видеть это выражение на твоем лице, понятно? Это делает меня чертовым победителем лотереи, понятно?
Ее глаза расширяются, и она кивает.
— Тем не менее… на нас совершили налет в тот день. Один из продавцов… ну, это не важно. Этот парень, по сути, бегал со своей тележкой по дороге, продавая нам разные вещи или водителям, проезжавшим мимо. Возможно, зарабатывал пятьдесят центов в день. Думаю, он понял, что мог бы зарабатывать больше, работая на талибов, потому что он задержал нас в тот день, рассказывая нам какую-то ерунду про повстанцев, покидающих местность. А он знал, куда они собирались передвигаться и тому подобное. В конце концов, мы прикончили его, но это дало плохим парням достаточно времени, чтобы устроить засаду на пути к порту.
— Так…что случилось?
— Я немного помню. Мы проехали полпути, когда мой хамви[12] наехал на бомбу. Мой друг Робертс был за рулем, и взрыв пришелся на его сторону. Все произошло быстро и неожиданно. Я ничего не видел, ничего не слышал, а потом все исчезло. Я проснулся в Германии через три дня, очень повезло, что я остался жив. Осколок задел большую часть моего бедра и икроножные мышцы. У меня постоянно звенело в ушах. И… ну, я провел долгое время в больнице, сначала в Германии, а затем, после того как меня там стабилизировали, меня перевели в больницу Уолтера Рида в Вашингтоне.
— А твои друзья?
Я морщусь.
— У меня было только два друга в армии. Шерман сидел на заднем сиденье вездехода, отделался без единой царапины. Он все еще там. И… ну, Робертс, он не выбрался…
Она опускает глаза на стол и говорит:
— Мне жаль.
Я пожимаю плечами.
— Это случилось, Алекс. Люди умирают. Робертс не хотел бы, чтобы я провел всю мою жизнь, горюя над случившимся, как бы я не хотел того же, если бы мы поменялись местами. Прямо сейчас он где-то там, побуждает меня напиваться и заниматься сексом.
Она усмехается. — И ты следуешь его советам?
— Пока нет, — говорю я. — Но всегда есть завтра.
Полагаю, это не самая умная вещь, которую я мог сказать. Ее взгляд скользит на улицу. Наконец, очень медленно она спрашивает:
— Почему ты не связался со мной? После того как тебя ранили?
Мне не нравится выражение ее лица. Горе? Тоска? Грусть?
Я не мог ответить на этот вопрос вслух.
Потому что ты разбила мое сердце, хочу сказать я.
Потому что я не мог говорить с тобой, не ненавидя.
Потому что я слишком сильно люблю тебя, чтобы направить на тебя свою горечь и гнев. Потому что я не достоин тебя.
Я качаю головой и говорю непринужденным тоном:
— Ответ на этот вопрос нарушит правила, Алекс.
Без перцового баллончика в баре
(Алекс)
— Я не знаю, Келли. Не уверена, кто я для него.
Келли закатила глаза, натягивая на себя блестящую блузку, затем сказала:
— Это первая пятница. Нам нужно повеселиться. Что на тебя нашло?
— На меня нашла учеба. Я должна сосредоточиться.
Келли прекращает свои дела и направляется ко мне. Она берет мое лицо в ладони и, глядя в глаза, говорит:
— Я называю это ерундой.
— Что?
— Ты слышала меня, Алекс. Ты была не в себе не из-за твоей потребности быть супер умной девушкой, тебе помогла бы просто ночь отдыха от этого. Это из-за Дилана.
Ох, катись в ад.
Я останавливаю себя. Прилив гнева был неожиданным. Может она права. Я имею в виду… Я разлюбила его. Я так думаю. Хорошо, это неправда. Но… не думаю, что мое поведение было другим.
— Приве-е-е-ет? — говорит она.
— Эм… я действительно была немного не в себе всю неделю?
— О, Боже, Алекс, оденься! Мы идем гулять, прямо сейчас! Просто подожди и увидишь… какой-нибудь замечательный классный парень появится и захватит твое внимание, а для солдатика будет слишком поздно. Он так и не узнает, что поразило его.
Она поворачивается и возвращается к зеркалу, затем начинает наносить тушь.
Я начинаю искать, что надеть. Я хотела что-то привлекательное, но…не слишком привлекательное. Я не забыла весну прошлого года. Джинсы с поясом из медальонов. Узкая блузка с длинными рукавами и жилетка. Возможно неподходящая одежда для бара, но Келли покажет достаточно кожи за нас обеих. Когда она говорила, что какой-нибудь парень захочет на меня напасть, меня это беспокоило. Честно говоря, эта мысль заставила мою кожу покрыться мурашками, и это взволновало меня. Я достала высокие до колен черные замшевые сапоги с двухдюймовым каблуком.
Через час мы уже в баре, в поисках места, куда сесть. Вышибала второй раз глянул на мои документы, когда мы вошли, но позволил мне и Келли пройти. Может он надеялся, что ее блузка лопнет по швам.
Хорошо. Я была стервой.
Толпа окружила бар слева от нас, став в три или четыре ряда. Все столы были заняты, конечно же, но мы медленно продвигались к бару. Келли была в форме и болтала с каждым проходящим парнем. Я почувствовала себя немного заброшенной, и, откровенно говоря, я ненавидела такое большое скопление народа. Я никогда не любила тусить в этом месте, главным образом из-за наплыва посетителей по выходным. Но каким-то образом, раз в неделю мы с Келли оказывались здесь.
Наконец-то, мы сумели сесть рядом друг с другом в конце бара, рядом со столами для пула. Несколько двадцатилетних или около того парней столпилось у бара слева от нас, что-то напевая и распивая шоты. Группа обустраивалась на крохотной сцене рядом со столами для пула, в то время как в заведении стало еще громче за последние тридцать минут, которые мы провели здесь.
