Ее белая рубаха вздымалась по ветру, как флаг. Марч знала: у Холлиса были нелады с законом. Как-то он стащил дорогой журнал с прилавка, и хозяин маркета донес на него, когда он зашел купить упаковку пива. Холлис — парень из большого города, волею судеб заброшенный на Лисий холм. Он такой какой есть, Марч понимает. Но еще один просчет — и все может закончиться очень плачевно.
— Беги, — говорит она губами, зная, что ветер не перекричать. — Беги скорей.
Испугавшись полиции, вымотанный шумом ветра, Холлис развернулся и бежит. Он хорошо бегал, не догнать. Но этот день, как показало будущее, не занял место в привычной череде неотличимых друг от друга будней, когда больше не гадаешь на протяжении многих-многих лет, что было бы, если бы не… Не будь он такой быстроногий, поймай его Пэрриш, останься он там, где стоял… А ведь они могли в тот день пойти на озеро и не шпионить на ферме. Не так ли задается ход судьбы, меняя будущее? Неверный выбор, буйство ветра, пудель, не нашедший, чем еще себя занять…
Бывает, люди точно знают, в какой именно момент всего лишились. Они оглядываются назад и, хоть убей, не в состоянии понять, почему тогда не поступили по-иному. И в самом деле, зачем Холлис побежал? Отчего не остался рядом?
Он ждал Марч, казалось, вечность — на изрытом бороздами шин проселке, что вел с фермы на Лисий холм. К полудню поутихло, но рев ветра сменил гул прихлынувшей к вискам крови. Чем дальше, тем сильнее болела голова. Небо стало цвета чернил, заквакали лягушки, взошла луна. На дороге появилась Марч.
В руках — букетик роз, срезанных в саду Аннабет Купер. Бархатные «Юнити», «Двойная услада», «Мир»[6] прижаты к ее груди. Она бежит к нему. Рдеющие в ночи розы — это и увидел вначале Холлис, внезапно ощутив, что готов заплакать. Так бы и случилось, не заговори Марч в первый же момент. Он, конечно же, не слушал ее взволнованный рассказ. «Ах, как любезен Ричард Купер, а его сестра Белинда так добра, что держит у себя опоссума, кормит его смоченной в теплом молоке булкой, позволяя спать у себя в ногах на одеяле, хоть, миссис Купер и запретила держать в доме животных (кроме, разумеется, своих пуделей)…» Нет необходимости все это выслушивать — он и так понял, что произошло, едва взглянув на Марч. В один день из-за дурацкой собаки и каменной стены он потерял ее.
Лишь только ферма стала его собственностью, Холлис срезал розы Аннабет Купер, все до единой. Они росли у штакетника и оказались куда упрямее, чем он предполагал. Приходилось что ни год брать серп и срезать побеги, которые отрастали вновь и вновь. А нынешней весной он обнаружил на земле лежащую красную розу. Она напоминала лужицу крови. Холлис затолкал цветок ногами под корни живой изгороди и все же продолжал видеть его краем глаза, И видел еще довольно долго после того, как тот занял и умер.
Однако этим вечером его мысли — вовсе не о розах. Они о мести. Кто хоть однажды ощутил вкус мщения, поймет, о чем здесь речь. Когда без устали подсчитываешь свои завоевания и потери твоего врага, пусть эти цифры и не меняются годами. Наиболее непросто, конечно, прикинуть цену человеку. Вот Хэнк, например, — приемный племянник Холлиса — это, финансово выражаясь, актив, графа «плюс». Хотя именно сегодня он, — пассив, то есть полновесный «минус»: парень должен был проверить, что приболевший пони не прилег. А он в место того уснул в кресле-качалке, и пони опустился на колени, уткнулся мордой в сено и стонет.
— Как спится?
Хэнк вскакивает, спотыкаясь о собственный ботинок. За прошедший год парень вымахал на полтора десятка сантиметров. Теперь в нем без малого метр девяносто, а он знай себе растет, отчего ему и самому неловко. Белокурый, как и Алан, его отец, Хэнк покрывается румянцем всякий раз, когда смущен.
— Вот черт! — клянет он себя — без всякой, впрочем, на то нужды, поскольку Холлис прекрасно с этим управляется и сам.
— Что ты себе думаешь? Или, может, вообще перестал думать?
— Извините, — говорит Хэнк как нельзя кстати, поскольку никогда и ничего не делает как надо (на взгляд Холлиса, по крайней мере).
Да, сегодня Хэнк весь день какой-то рассеянный, витает мыслями бог знает где. Он действительно задумался — о Джудит Дейл, которая всегда заботилась о нем и Купе. Каждый вечер, с того самого дня, как умерла Белинда, она готовила им обеды — кукурузные оладьи, приправленный острым карри индюшачий суп, заварной тыквенный крем, пирог с начинкой из дикого винограда… Не было сил себя унять, когдамиссис Дейл ставила на стол свои творения. Хотелось обрести тройной желудок, как у коровы: гребешь в себя, словно лопатой, и все просишь, просишь добавки.
Теперь у Хэнка с Холлисом — по большей части сухие бутерброды с чайной колбасой и сыром да всякие полуфабрикаты из консервов: супы, перченое мясо и т. п. Никакого вкуса, пока не опорожнишь туда полсолонки. Миссис Дейл не терпела подобного меню. Она свято верила в кулинарию «ручной работы». Каждый год на день рождения Хэнка пекла шоколадный торт. Даже после того, как умер Куп и Холлис сообщил ей, что в ее услугах здесь больше не нуждаются (и она вернулась жить на Лисий холм), Джудит все равно посылала Хэнку раз в год шоколадный торт, и он всегда съедал его до последнего кусочка.
В последние несколько лет Хэнк ходил, на Лисий холм раз в две недели — проведать миссис Дейл и помочь, если что. Десять дней назад он как раз вычищал ей водосточные трубы, хотя она и силилась уверить, что вполне может позвать для такого дела Кена Хелма. А после, дала парню кусок клюквенного пирога с апельсинными дольками. Нет на свете людей, которым бы хватило воли отказаться от вкусностей миссис Дейл. Она частенько носила пироги на Глухую топь, в тот старый дом, что возведен, как утверждают, самим Основателем, Аароном Дженкинсом. Джудит везла туда на ручной тележке полные сумки бакалеи, плотные шерстяные одеяла, чистые перчатки и носки, а также спички, мыло и свитера с распродаж (раз в месяц их устраивают в здании муниципалитета).
Она пеклась буквально обо всем, что нужно человеку для существования в этом мире, — по крайней мере, что касается материальных вещей. И никогда не ступала на запретную территорию души. Никаких советов, если только прямо у нее не спросишь. Не было, к примеру, случая, чтобы она предложила Хэнку пойти в Глухую топь. «Сходил бы повидал отца» — не было такого. Она, скорее всего, думала об этом — возможно, даже была убеждена, что, пока Хэнк не сходит к той лачуге, где камыш вымахивает в рост человека, его жизнь не обретет смысла. Однако все, что Джудит Дейл произнесет, налив ему чаю: «Тебе с лимоном или с молоком?» И крепко обнимет, когда парню пора уходить. До сегодняшнего полудня Хэнк и не знал, что ее уже нет. Он забежал в маркет (что на Мейн-стрит) и там, в отделе домашних питомцев, за поиском минерального масла для хворого пони; случайно услышал, как в соседнем проходе говорят о похоронах Джудит Дейл. Что-то горячее и влажное заволокло взгляд, но Хэнк сдержался и не заплакал. Он стоял и стоял в том отделе, пока не перестала кружиться голова, а затем подошел к кассе, расплатился и вышел.
