— Тогда мой жених настоял на том, чтобы я заявила в полицию, — прошептала она, — хотя я не хотела этого делать.
С рыданием в голосе она поведала, с каким нетерпением ждала свадьбы. Она была так красива и трогательна, что на всех лицах отразилось сострадание; две женщины-присяжные сочувственно вытирали слезы.
И в этой эмоционально-напряженной атмосфере Пендл встал для перекрестного допроса.
— У него нет никаких шансов, — пробормотала толстуха справа от меня, предлагая мне мятный леденец.
Пендл тоже подбодрил Грэхэм легкой улыбкой. Его спокойный и мягкий голос был прямой противоположностью актерству Бэттена.
— Когда произошло это печальное событие, до вашей свадьбы оставалось два месяца?
Она кивнула.
— Думаю, вы согласитесь, что ваш жених — состоятельный человек?
— Да, это так.
— То есть брак с ним существенно изменит ваше положение?
Со стороны Пендла было просто недостойно говорить так мягко. Слушая его ласковую неторопливую речь, Фиона расслабилась, ее изящные белые ручки перестали судорожно сжимать сумочку от Гуччи.
— Если я правильно понял, вы работали у мистера Кэнфилда три месяца? Вы нанялись на временную работу и остались у него? Вы поступили так потому, что мистер Кэнфилд вам нравился?
— Нет. Не особенно, но он редко бывал в офисе, а мне были симпатичны другие люди, которые там работали.
— Если вы собирались выйти замуж за столь богатого человека и перед свадьбой у вас скопилось так много дел, было ли уж так необходимо продолжать работать?
Глаза Фионы Грэхэм широко раскрылись.
— Я хотела чувствовать себя независимой.
Мой жених так много сделал для меня. И я пока еще не замужем. Моя мама — вдова, и ей нечем оплатить расходы на свадьбу. Вот я и решила помочь ей.
Присяжные закивали с симпатией. Пендл разглядывал свои ногти.
— Если вы нуждались в деньгах, — мягко спросил он, — почему вы не устроились на работу поближе к дому, тогда на дорогу вы расходовали бы гораздо меньше, а заработать могли бы больше? Во всяком случае, на временной работе можно получать до 80 фунтов в неделю, а, по моим сведениям, мистер Кэнфилд платил только 45.
— Когда готовишься к свадьбе, — сладким голосом пропела Фиона, — есть о чем подумать. И приспосабливаться к новой работе очень сложно. Я не очень хорошая машинистка. И мне показалось, что спокойнее остаться на прежнем месте.
— От добра добра не ищут, — согласился Пендл. — Мистер Кэнфилд показался вам привлекательным мужчиной?
Фиона Грэхэм содрогнулась.
— Нет, — резко ответила она. — И вообще, посторонние мужчины меня не интересуют. Я люблю своего жениха.
— То есть мистер Кэнфилд был вам неприятен?
— Нет, он не был мне неприятен, но меня смущало то, как он на меня смотрел.
— Как же?
— Так, — она покраснела, — словно он хотел меня.
— Тогда почему же вы согласились остаться после работы?
— Я старалась как можно лучше выполнять свою работу, — сказала она со слезами в голосе. — Я не могла предположить, что он воспользуется моей доверчивостью.
Она была как Малютка Нелл[19], маленький похоронный звон для Пендла. Присяжные смотрели на него с отвращением. Но его, казалось, это не трогало.
— Вы утверждаете, что в тот вечер, когда произошло так называемое изнасилование, мистер Кэнфилд сорвал с вас платье и одна пуговица при этом отлетела. Что случилось с этой пуговицей?
— Не знаю, — прошептала Фиона. — Я была не в состоянии…
Наступила мучительная пауза, и тут Пендл произнес ледяным голосом:
— Ранее вы сообщили моему ученому коллеге, что вы истерически рыдали, потому что мой подзащитный воспользовался вашей беспомощностью, и эти рыдания услышала мисс Кэртлэнд, которая руководит машбюро, а позже — и ваш жених?
— Это так.
— Я полагаю, — прошипел Пендл, — что вы рыдали потому, что попались в ловушку. До свадьбы оставалось два месяца, ваше финансовое положение требовало выгодного брака, но вы неожиданно обнаружили, что совсем не любите своего жениха, а увлечены мистером Кэнфилдом.
Джимми Бэттен вскочил.
— Ваша Честь, я протестую. Фиона Грэхэм залилась слезами.
— Это неправда, — всхлипывала она. — Я люблю Рики. Я ненавижу мистера Кэнфилда, он мне отвратителен.
В ее голосе было столько отчаяния, что я испугалась, что Пендла сейчас линчуют.
— Хладнокровный негодяй. — Сказала моя толстая соседка. — Держу пари, он дурно обращается с женщинами.
— Дурно, — подтвердила я, угощаясь еще одним леденцом.
Пендл взял в руки лист бумаги.
— Знакомо ли вам имя Джерри Ситона? Фиона замерла как настороженное животное,
но когда она отвечала, голос ее не дрогнул.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Это очень простой вопрос, — вежливо возразил Пендл. — Знаете, вы или не знаете человека по имени Джеральд Ситон?
— Я о нем никогда не слышала.
— И вы не проводили с ним выходных в Котсуолдс 30 и 31 июля сего года?
— Конечно же нет, — теперь в ее голосе слышалось негодование.
Бэттен уже снова был на ногах.
— Ваша Честь, — устало произнес он, — это не относится к делу.
— Придерживайтесь существа дела, мистер Малхолланд, — сказал судья.
— Вопросов нет, — закончил Пендл и сел.
Вслед за Фионой Грэхэм выступило впечатляющее число свидетелей обвинения, включая брызгавшую ядом старую канцелярскую крысу, и каждый вбивал свой гвоздь в гроб Кэнфилда. Пендл смело сражался со всеми, но не сильно преуспел в этом.
Наконец, к радости хорошо знавшей его толпы, на свидетельское место поднялся Рики Уэтерби. Он был так хорош собой — просто загорелый бог — и так расстроен, но вместе с тем столь мужественно сдержан, что через мгновение весь зал был на его стороне.
— Обвинение завершило рассмотрение дела, — сообщил Бэттен. Рики Уэтерби спустился в зал. Судья посмотрел на часы и объявил перерыв на ланч.
Пендл остановился, чтобы сказать несколько слов Кэнфилду и его бедной расстроенной жене, и потом подошел ко мне.
— Вы были просто замечательны, — сказала я. — Я и не предполагала, что вы так здорово это делаете.
Он покачал головой:
— Сегодня придется вести себя грубо. Пойдемте, у нас только час.
Было по-прежнему страшно холодно, но бледное солнце, светившее сквозь тонкие облака, как недовольная жемчужина, растопило почти весь иней. Несколько машинисток кормили голубей, пока наше такси ехало через Линкольн Инн[20] Филд. Нашей целью был маленький жаркий паб с темными деревянными панелями на стенах, который, казалось, был битком набит юристами. Я только собралась сказать, как тут мило, но замерла, потому что за стойкой опорожнял большую рюмку виски Джимми Бэттен.
