– Нет, – прошептал он. – Не музыка – ты.
Прелесть. Это слово могло относиться к изящной, миниатюрной женщине, но уж никак к ней. Она была высокая и сильная. Статная. Прелестная? Нет. Но, когда этот красивый мужчина смотрел на нее с такой нежностью, она почти верила, что для него она – прелесть.
– Ты слишком красива для мужского имени. Тебя зовут как-нибудь по-другому?
– Элизабет.
– Элизабет. – Он провел рукой по завиткам на ее виске. – Бесс.
– Бесс, – почти выдохнула она. Это было милое, маленькое женское имя. – Меня никто не зовет так.
– А я буду, – Джон вдруг быстро поднял голову. – Что это?
– Что?
– Я слышал какой-то звук там, в глубине леса.
Бэнни оглянулась. Деревья стояли неподвижно. Послышался легкий шелест.
– Наверное, какой-нибудь зверек.
– Может быть. – Он снова был спокоен, как и прежде, казался немного вялым и полусонным.
– А твое полное имя Джонотан?
– Нет. – Он резко откинулся назад, опустив руки. И Бэнни сразу же ощутила, как не хватает ей его прикосновения.
– Просто Джон.
– Ну, Джон так Джон.
– Сыграешь мне?
– Ты правда хочешь?
– Пожалуйста.
– Хорошо.
Просияв, он поднял свою шляпу и уселся на землю.
– Я слушаю.
Бэнни взяла скрипку, закрыла глаза, вспомнила, что она чувствовала, когда он к ней прикасался и начала играть. Почему-то она точно знала, что ему нравится все, чтобы она не исполняла. Скрипка в ее руках пела о самом затаенном, о мечте и одиночестве. Играть для другого казалось гораздо легче, чем она думала. Во всяком случае играть для Джона.
Это было ошибкой. Он должен был выяснить, что происходит в Нью-Уэксфорде. Через этот городок проходило очень много сведений, жизненно важных для обеих сторон, и его заданием было выяснить, кто их собирает и передает.
Когда Джон увидел, как Бэнни Джоунз проскользнула в лес, то сначала сказал себе, что следил за ней только потому, что она была одной из подозреваемых. Действительно, он и сейчас подозревал ее. Но ни это заставило его пойти за ней. Он всегда был откровенен с собой.
Бэнни заинтересовала его. Она не была простушкой. Не вся была на поверхности. Он всегда стремился смотреть дальше очевидного. Собственно говоря, это и привело его к этой профессии.
Она сосредоточенно нахмурила лоб. Несколько упрямых прядок выбились из ее прически. О, Боже, какие у нее ноги! Теперь он понял, почему женщины должны были носить юбки. Вид таких ног, как у нее, мог толкнуть любого мужчину на глупости. Его работа исключала серьезные отношения с женщинами. Раньше ему это было совершенно безразлично, но не сейчас. Он мог бы полюбить ее, но у них не было ни времени, ни возможности узнать друг друга поближе. Да это было и просто опасно. Уже одно ее присутствие отвлекало его от работы. Он не мог сейчас допустить ошибки: слишком много жизней зависело от результатов его деятельности, включая и его собственную. И все-таки он не мог себя заставить держаться от Бэнни на расстоянии. Его тянуло к ней с совершенно неожиданной и непреодолимой силой.
Он хотел, чтобы она узнала, кто он есть на самом деле, и одновременно боялся этого.
С сожалением Джон оторвал взгляд от Бэнни, посмотрел на очертания деревьев на фоне бледно-голубого неба и прислушался. Ее музыка была непохожа на ту, которую он слышал ранее. Она была такой легкой и стремительной, как парящий ястреб, а потом превращалась в тихое журчание ручья. Вот она уже медленная, чуть слышная и одновременно напряженная, как неистовое биение скрытой страсти. Ему нужно уйти, пока еще не стало слишком поздно.
Нет. Уже поздно. Он закрыл глаза и полностью отдался музыке.
Немного приподняв юбку, Бэнни перескочила через лужу. Из-за вчерашнего дождя все еще было сыро и грязно, хотя кое-где солнце уже подсушило землю. После того, как жители четырех деревень прошли через площадь, она превратилась в жидкое месиво.
Правда, кое-кого это вполне устраивало; около дюжины поросят, радостно повизгивая, копались в яме у здания школы. Свиньи всегда свободно бегали по городу, поглощая различные отходы. А в сырую погоду их можно было обычно найти здесь, где они вдохновенно копошились в грязи.
– Эй, смотри!
– Держи его, а то он попадет прямо в яму.
К ее ногам подкатился надувной свиной пузырь, за которым бежало четверо запыхавшихся раскрасневшихся мальчишек. Бэнни остановила пузырь ногой и ударила по нему по направлению к Адаму, самому старшему из ее племянников.
– Бэнни, спасибо. Не хотелось лезть за ним в лужу. Она протянула руку и потрепала его белокурые волосы. Хотя парнишке было всего лишь десять лет, он доставал ей почти до подбородка.
– На твоем месте, я бы не играла здесь в футбол. Слишком людно. Ты же знаешь, как Руфус относится к этому вашему развлечению.
– А, да. – Адам перекидывал мячик с одной руки в другую. – Отец говорит, что мы должны ходить играть за школой. Но мама печет пряники и они почти готовы. И ты же знаешь, если папа придет домой первым, он съест все и…
– И хватит, Адам. Если ты попадешь в кого-нибудь мячом, вообще ничего не получишь, пошли, твой отец будет сегодня слишком занят, чтобы есть пряники.
– Ну, конечно, – проворчал мальчик, но в его глазах явно читалось недоверие.
Бэнни засмеялась.
– Ну, ладно, может он и найдет свободную минуту, но я уверена, что он не съест больше половины.
– А теперь идите-ка отсюда. Когда все будет готово, я пошлю кого-нибудь за вами.
Адам и его друзья быстро побежали во двор за школу. Поправив шаль на плечах, Бэнни пошла дальше. Хотя день был ясным и ярко светило солнце, в воздухе уже чувствовалось приближение зимы. Прозрачная голубизна неба напоминала ей глаза Джона. Его глаза. Почему она все еще вспоминала его глаза? Она не видела лейтенанта с того дня, когда играла для него в лесу на скрипке. С тех пор сильно похолодало, и она уже не могла ходить в лес, поэтому ей приходилось играть в конюшне. И все же, каждый раз, когда она доставала свою скрипку, Бэнни ловила себя на том, что ей не хватает присутствия Джона. Как странно? Сколько раз она играла одна и только однажды для него. Неужели она так быстро привыкла к нему? И все же было так приятно делить с ним музыку, приятно иметь друга, который любит музыку так же, как и она.
Друг? Странно, но она думала о нем именно так, как будто знала, что значит иметь друга. У нее была большая семья, но никогда не было друга. Она всегда слишком отличалась от других, была чересчур застенчивой и независимой, чтобы сблизиться с кем-то по-настоящему.
Нет, это невозможно: он солдат, англичанин, мужчина, наконец. Он красив и прост, и непохож на других. Он может быть кем угодно, но не ее другом. И ей лучше бы всегда помнить об этом.
