Люся быстро принесла мне целую кастрюлю борща. Я ел и рассказывал, как Юра ночью расправился со спиртом. В это время вбежал сын. Он показал, что тоже хочет борща, и мы уплетали с ним на пару.
— Ты поедешь провожать Елизавету Романовну с Юрой? — спросила у меня Люся.
Сын испуганно и напряженно ждал, что я отвечу. Вдруг, папа передумает.
— Я поеду провожать маму, а Юра остается со мной, — ответил я твердо.
Юрка, услышав мой ответ, бросился ко мне на колени, опрокинув при этом свою тарелку. Он улыбался, обнимал меня, и радостно, согласно кивал головой.
Мама очень сомневалась, что я смогу быстро прийти в норму. С Люсей они договорились, что если я снова сорвусь, то она сама привезет к бабушке Лизе ее внука.
— Вот так, Леночка. Так, как ты считаешь, кто кого спас? Я сына или он меня? Уехав к бабушке, Юрась бы и вырос, и выучился. Ему уже почти 38 лет, а баба Лиза до сих пор жива. А что стало бы со мной — это вопрос. Вполне возможно, что если бы сына не было рядом я мог окончательно спиться и сдохнуть под забором. После месячного запоя я долго приходил в себя, и мне иногда очень хотелось выпить. Но на меня с надеждой смотрел Юрочка и я не мог себе этого позволить даже в командировке. Я понял, что в эту яму очень легко и быстро можно скатиться, а вот выбраться почти не реально.
Вскоре я вышел на работу. Юра, чаще всего, оставался с Люсей. Надо сказать, что у нас все-таки замечательные люди. Соседки частенько приходили к нам с сыном, то пирожков горяченьких принесут, то суп, то еще чего вкусненького.
Наше объединение, в котором мы с Шурой работали с семнадцати лет, начало строительство первых благоустроенных домов в городе. И через несколько месяцев после гибели Иринки, благоустроенную квартиру в новом доме получили не только мы с Юрой, но и семья Радченко. Учитывая, что мы живем, практически, одной семьей, нам дали квартиры в одном подъезде друг над другом. Мне, как и Шуре, дали трехкомнатную. Оказывается, у меня были какие-то льготы участника боевых действий и кавалера боевой награды.
— Станислав Георгиевич, а ваша жена знает все эти подробности? — спросила журналистка.
— Конечно, Лена, Аня — это единственная женщина, которой я рассказал о себе все, единственная женщина, которую я впустил к себе в душу.
А в то время вся моя квартира была увешана Ирочкиными портретами. Я много говорил сыну о маме и старался, чтобы он ее не забывал. Многие годы мысленно, а в первое время даже вслух, я вел беседы с моей Ирочкой. Посвящал во все наши дела, рассказывал о сыне.
На лоджию заглянула Анна.
— Что-то вы долго, мы уже все поужинали и ждем вас, — сказала она.
— Анюта, принеси мне сигаретку, пожалуйста, — попросил Стас.
— У меня есть, давай вместе покурим.
Лена вышла с лоджии и зашла на кухню. Люсьена домывала посуду.
— Леночка, мы вас заждались, что он там тебе рассказывал?
— Ой, Люсьена, извините, но я не могла его прервать. Оболенский рассказал, как он пережил гибель жены и как сумел прийти в себя.
— Лена, Стас тебе об этом рассказал? — удивилась Люся, — ну, значит, он проникся к тебе большим доверием.
— Знаете, Люсьена, я думаю, сегодня не стоит продолжать съемку. Пусть он успокоится.
— Я тоже так думаю. Что они там делают?
— Станислав Георгиевич попросил сигаретку. Курят на лоджии.
— Ну, если закурил, тогда действительно пора заканчивать, — заключила Люся. — Я сама, как вспомню, что с ним тогда было, мороз по коже.
На кладбище народу пришло — море. Иринка ведь спасла целую группу трехлеток. Во время пожара на первый этаж спуститься было невозможно, и она выкидывала ребятишек на брезентовые растяжки со второго этажа. Вторая воспитательница и нянечка взяли на руки по ребенку и с ними выпрыгнули. А Ира выкинула последнего малыша и сама уже вывалилась из окна, объятая пламенем. Поэтому ее и хоронили всем городом.
Стас сначала не в себе был. Люди говорили, что надо же, даже слезинки не пролил. А на кладбище, когда стали горсти земли в могилу бросать в него, как бес вселился. Он раскидал всех, кто стоял с лопатами, кричал, бился о застывшие глыбы головой. Все лицо себе разбил. У него до сих пор шрамы на лбу и подбородке остались.
Обрыдались все, глядя на его отчаяние. На кладбище просто вой стоял от многоголосого плача. Ой, лучше не вспоминать, — со вздохом, махнула рукой Люся.
— Стаська ведь, вообще, практически не пьющий мужик. У них и в семье это было не принято. После гибели Иры месяц пил беспробудно, но вот встал на тормоз и все. Сейчас после баньки кружку пива или сухого винца по случаю, это все, что он себе позволяет. Ну, вот еще, если очень устал, пару рюмочек хорошего коньячку. Коньячных рюмок, которые с наперсток. Шурик у меня иногда позволяет себе малость расслабиться, так Стас на него потом целый день бухтит, — усмехнулась она.
Вошли Анюта с Оболенским.
— Станислав, все устали, давайте продолжим завтра, — предложила журналистка.
— Давайте, — ответил Стас. — А ужинать не будешь? — Я так хотел тебя удивить.
— Нет, я в гостинице поем и посмотрю, что у нас записалось. Извините уж меня, в другой раз.
— Хорошо, Лена, но завтра не раньше 18 часов. У меня много дел намечено.
— Договорились, во сколько нам подойти?
— Сделаем так, где-то в районе 18 — 18.30, Виктор подъедет к гостинице и свяжется с тобой по мобильнику.
— Да не надо машину, мой оператор привык таскать на себе свою аппаратуру. Здесь же два шага идти, — возразила Лена.
— Лена, будьте готовы и ждите звонка. Все! Я сказал! — заключил Оболенский.
На следующий день, когда все расположились на своих местах, съемка продолжилась.
— Скажите, Станислав, — начала журналистка, — неужели, за все эти годы вы не встретили женщину, на которой захотели бы жениться? Ни разу не влюбились?
— Ой, Леночка, должен тебе признаться, что я далеко не ангел, — с иронической усмешкой, ответил Оболенский. — Ну, прямо скажем, с ангелом близко не стоял, — добавил он. — Женщин у меня было много, даже очень много. Первое время, когда мы с Юрой остались одни, мне было, конечно, не до этого. Однако я был молод, горяч и женщины меня, вообще-то, любили. Правда я практически никогда не приводил их домой.
— А почему? — удивилась Лена.
— Вначале, чтобы не травмировать сына, а потом это как-то вошло в привычку. У меня для встреч была отдельная квартира. Когда женщина попадает в дом к одинокому мужчине, она сразу начинает чувствовать себя немного хозяйкой. Пытается что-то переставить, переделать, приготовить еду и т. д. А у нас с сыном сложился свой мужской уклад. Я не совался без надобности в его комнату, а он никогда ничего не трогал без моего ведома в моем кабинете.
