— Вот те на! — воскликнул Джо Мэрфи, глядя на закодированную распечатку. Он любил подчеркивать свое ирландское происхождение. Его заранее отточенные соленые шуточки и веселый огонек в глазах очаровывали и обезоруживали неосторожных людей.
— Снова эта австралийская шлюха. Поднялась на целую ступень, до досье «Обратить особое внимание». Как будем действовать?
Пит был стратег, Джо — тактик. У Пита были две ученые степени — в области экономики и юриспруденции, а также шрамы от ожогов на предплечьях, возникшие, когда он закалял себя против боли.
— Мы ничего не обнаружим, — сказал Пит, — если пойдем напролом. Это весьма деликатное дело.
— Оно может стать таким деликатным, что мы не справимся с ним, оставаясь в рамках закона, — сказал Джо.
— Нет, черт возьми, — сказал Пит. — Она такая же женщина, как всякая другая.
Жена Пита была высокая красивая блондинка, которая четырежды в день опрыскивала себя с головы до ног дезодорантом, чтобы не отступить от хороших манер. Когда она стояла неподвижно (что случалось нечасто, так рьяно она стремилась к гигиене и самосовершенству), она казалась обрамленной драпировками картиной на фоне стены гостиной. Но тут же голос мужа побуждал ее к действию, красивые ручки опять принимались разглаживать, складывать, переносить с места на место и приводить в порядок, длинные ноги двигались взад-вперед, блестящие туфли, скрывающие наманикюренные ногти, постукивали каблучками по плиткам кухонного пола.
— Феминистка и левая, — предупредил Джо. — А отец у нее коммунист и живет в Сайгоне. Нет, это не «всякая другая». В своей программе она каждую неделю выходит в открытый эфир, шесть миллионов человек ловят каждое ее слово. А ты говоришь, она такая же, как все.
— Ну, эту программу нам нетрудно убрать, — сказал Пит.
— Нам следовало бы убрать ее саму, — сказал Джо, — и давным-давно.
— Джо, — сказал Пит. — Забудь о прошлом. Она жена и мать. Мы не воюем с женщинами.
— Называть ее женщиной, — сказал Джо, — значит оскорблять само это прекрасное понятие. Феминистка и левая. Ты говоришь — жена! Разве женщина, которая заставляет мужа мыть посуду, достойна этого имени? И какая это мать, если она принуждает мужа менять ребенку подгузники? Я не знаю, как ее назвать.
— Что верно, то верно, Джо.
Они поговорили еще немного в том же духе, употребляя слова, как дымовую завесу, чтобы крепче скрепить пустяковое с важным, легче оправдать досаду, невроз и злость и тем самым сохранить о себе хорошее мнение. Наконец они нашли выход. Они примут нужные меры предосторожности, усилят наблюдение и посмотрят, как обернутся дела.
— А дела могут обернуться, — сказал Джо, — самым неожиданным образом.
И они отправились домой к женам, успокоенные мыслью, что перед ними много путей, заперев сперва на два оборота замки и всячески обеспечив безопасность своих офисов, которые были полны всевозможных приборов, сводящих на нет саму возможность тайного наблюдения и подслушивания.
Ж-ж-ж! Слышите, как жужжат пчелы? Вдоль всей Уинкастер-роу от дома номер 1 до дома номер 31 тянется живая изгородь из фуксий. В Лондоне нет ей подобной. Два метра высотой, полтора шириной и все лето усыпана пунцовыми цветами. Какая прихоть природы — сочетание почвы, климата и умысла — привела к этому, я не знаю.
Видеть ее я больше не могу, но зато могу слышать. Все лето пчелы пасутся на цветах с гудением и жужжанием, вне себя от радости, что нашли такой обильный корм. Я уверена, они прилетают сюда из Энфильда, Ричмонда, Эппинга и Далиджа — наших дальних зеленых пригородов. Ведь пчелы живут в ульях, а где в центре города найдешь место и время, чтобы устроить пасеку? Соседи станут жаловаться.
Хилари предложила садовому комитету убрать фуксии; она считала, что пчелы опасны, боялась, как бы они не ужалили ее маленькую дочку Люси. Члены комитета удивленно посмотрели на нее и объяснили, что пчелы полезны: без них Нам не выжить.
— Нам? — торжествующе переспросила Хилари, — даже женщинам?
В то время она была беременна во второй раз, уклонившись с привычного пути и почувствовав мимолетное влечение к представителю противоположного пола, про которого можно было с уверенностью сказать, что он будет плохо с ней обращаться и скоро бросит; так и случилось, когда она была на шестом месяце беременности.
Седьмой и восьмой месяцы Хилари не находила себе места от мысли, что ребенок может вдруг оказаться мальчиком, а следовательно, попадет в стан врагов и будет отвергнут ее подругами-лесбиянками, на помощь и поддержку которых ей только и оставалось рассчитывать; они охотно оказывали их, но на определенных условиях. Хилари претила мысль отдать мальчика на усыновление: белого младенца, будущего мужчину — этот высший приз на детском рынке, получит лишь самая добродетельная из добродетельных богатых пар. А значит, она, Хилари, будет в ответе за то, что дала миру, который она пытается исправить, буржуа — худшего из всех мужчин-угнетателей. И не могла же она вредить крошке Люси, подвергая ее жестокости и агрессивности брата. На девятом месяце ей оставалось одно — придушить младенца, если он окажется мальчиком, сразу после рождения. Хилари терзалась, рыдала и наконец рассказала все Дженифер. Дженифер перестала с ней разговаривать.
«Она безнравственна! — сказала Дженифер. — Безнравственна!»
«Она ненормальна, — сказала в ответ Хоуп. — Это пройдет, когда родится ребенок. Разве можно иметь такой вид — ведь она вот-вот лопнет — и оставаться вполне нормальной. Будем надеяться, это временно.
И Хоуп махнула рукой с идеальными пунцовыми ногтями куда-то в сторону Хилари, не пожелавшей носить широкую блузу, которая прикрыла бы ее диковинную фигуру — казалось, на ней нет ни жиринки, и младенец лежит у нее в животе, свернувшись калачиком, под самой туго натянутой кожей.
Когда ребенок родился, легко выскочив на свет, оказалось, что это действительно мальчик, и Хилари горячо полюбила его, а крошка Люси заботилась о нем и удовлетворяла все младенческие потребности маленького мужчины. И подруги Хилари действительно смотрели на него с презрением, а ее любовницы ворчали, что она уделяет ему слишком много внимания по ночам, поэтому Хилари вообще разошлась с ними, после чего ей пришлось примириться со снисходительным прощением Дженифер и «что мы говорили» всей Уинкастер-роу.
Время от времени отец нового младенца появляется потихоньку у нее и даже качает его на колене. И водит Люси гулять.
— Я вам не мокрая курица, — говорит он. — Я — не из тех «котов», что ходят на задних лапках перед феминистками и получают удовольствие, когда их разносят в пух и прах, и присматривают за ребятишками во время женских конференций за улыбку и пинок. Просто мне жаль бедного мальца.
